Сам Овсянников дернулся бежать на летное поле, но не успел сделать и десяти шагов, как его остановил громкий крик за спиной:
— Товарищ подполковник, — с крыльца орал Карпов, размахивая руками, — старлей Ливанов передает: они пересекли Пролив, возвращаются домой!
— Твою мать! — невольно стиснул кулаки Овсянников.
Поздно. Слишком поздно! Ливанов как раз подтянется к аэродрому вслед за англичанами. Попадет в самое месиво собачьей свалки. Хорошо, если немцы вовремя разглядят красные звезды и не собьют кого из наших. Бывает и такое.
— Беги в радиорубку, передай Ливанову: пусть идет к Бресту и садится на первый подходящий аэродром. — Решение родилось неожиданно. — Быстрее! Передавай и живо в убежище!
Сам Иван Маркович и не думал искать укрытие. Первоначально он хотел бежать на летное поле, но вовремя сообразил, что не успеет, и пользы от него будет маловато. Командир в бою должен быть на командном пункте, у телефона и рации, командир должен управлять подразделениями, а не уподобляться рабочей лошадке. Вторым, конечно, пренебрегать не следует, жизнь и не такое подкидывает, но куда важнее выполнять свои прямые обязанности.
Громко выразив свое отношение к происходящему и свое видение ближайшего будущего цветастой, идущей от сердца матерной фразой, подполковник рысью метнулся обратно на КП. Временный пункт в землянке его не устраивал, там не было рации. Телефон же связисты должны были запараллелить.
Первым делом подполковник подошел к окну и выглянул на улицу — дом под КП он выбрал удачно, прекрасный вид на летное поле и западные подходы к аэродрому. Если что, есть надежда первым заметить вражеские самолеты. От размышлений Овсянникова оторвал телефонный звонок.
— Да, Овсянников на проводе.
Звонили с полетной вышки. Наблюдатель заметил группу самолетов на юго-западе. Кто, непонятно. Расстояние слишком велико. Через пару секунд последовало уточнение — англичане. Двухмоторные бомбардировщики, похоже, «Веллингтоны». Идут в сопровождении истребителей.
Выйдя на улицу, подполковник вскоре сам смог рассмотреть приближающуюся группу. Противник явно шел на наш аэродром. Вот они ложатся на боевой курс. Гады! И не боятся даже. Истребители поднялись выше и разошлись по флангам, чтобы не мешать своим бомбардировщикам.
Они приближаются. Еще две минуты — и все… Наши зенитчики готовы открыть огонь, но смогут ли отразить налет? У нас слишком мало стволов. Всего шесть 37-миллиметровых автоматов «61-К» на весь аэродром. Пушки, конечно, хорошие, точные, но только на ближней дистанции, при стрельбе практически в упор.
Неожиданно на сцене появились новые действующие лица. Со стороны солнца к противнику стремительно приближалась группа «Эмилей». Знакомый силуэт немецкого истребителя, тонкопрофильный фюзеляж. Да, это наши. Вовремя подоспели, орлики. На миг Овсянников позабыл, что сейчас на воздушную базу посыплются бомбы и пора бы искать укрытие. Прикрыв глаза ладонью, подполковник восторженно глазел на вспыхнувшую в небе схватку.
Немцев было немного, всего 12 машин против 15 «Спитфайров», но работали они четко и слаженно. Английский эскорт успел повернуть навстречу «Мессершмиттам» и завязать бой на горизонтали.
Глава 23Горящая земля
Повторный заход группа Ливанова выполнила с высоты 5 тысяч метров. Спокойно, как на учениях, прошли над портом и вывалили бомбы почти одновременно. Точность удара, разумеется, ниже, чем в первом заходе, но зато не полезли в ад зенитного огня.
Пока разворачивались и стягивались в группу над городом, несколько наиболее нетерпеливых и горячих летчиков высказали желание зайти на цель со стороны города, почти на бреющем, прячась за застройкой, но Владимир запретил. Он жестко, требовательным тоном оборвал эмоциональную перепалку на радиоволне и повел свои эскадрильи в набор высоты, по спирали над Ливерпулем.
Сам он зенитного огня не боялся или не показывал вида, что боится, просто не хотел лишних потерь. Первый самостоятельный вылет командиром группы, и сразу потери. Раньше Ливанов не задумывался над такими вещами. Да, люди гибнут. Да, обидно, кулаки сами по себе сжимаются и зубы скрипят от боли, когда видишь горящий бомбардировщик. Но это значило, что надо вернуть лимонникам удар сторицей, дать сдачи и немедленно сбросить оставшиеся бомбы точно в цель, а там хоть трава не расти.
Ничего, в принципе, не изменилось. Гибель товарищей так же отозвалась болью в сердце, на лице была такая же холодная надменная улыбка, а в глазах багровели кусты разрывов. Первым импульсом Ливанова было немедленно повторить заход, добавить огня, тем более что Макс приметил парочку аппетитных целей. Но нет, мир изменился, теперь Владимир отвечал не только за свой экипаж, но и за целых две эскадрильи.
Несмотря на требования товарищей, несмотря на явно неуставный нечленораздельный рев Хохбауэра, несмотря на азарт боя, старший лейтенант короткой грубоватой фразой в микрофон рации ближней связи заставил людей выйти из зоны действительного огня ПВО и перестроиться. Только потом повел группу на порт. При этом три экипажа, вывалившие весь груз в первом заходе, патрулировали над городом на высоте шесть с половиной километров. Не хватало еще проворонить вражеские истребители, и так два экипажа потеряли в первом заходе.
Впрочем, опасения Ливанова оказались напрасны. Шальных «хариков» и «спирей» в районе Ливерпуля не носило, а зенитчики старались выпустить в небо побольше снарядов в ущерб точности. Кучность бомбометания, конечно, была не ахти, но для такой цели, как крупный порт, забитый судами, словно бочка огурцами, и этого достаточно. Стрелки отметили, что после бомбардировки огня и дыма на земле прибавилось. Видимо, часть гостинцев легла куда следует: по докам и палубам стоящих на разгрузке транспортов.
Отбомбившись, группа повернула на запад. Шли плотным строем на высоте восемь километров. Забираться выше Владимир не хотел — на предельной высоте людям приходится сидеть в кислородных масках, и морозец за бортом арктический. Если летчики и штурманы работают в обогреваемых кабинах, то стрелкам на такой высоте приходится несладко: даже в унтах, ватных штанах и меховых куртках цепенеют, да еще кислородные маски мешают. Тут приходится выбирать: или высота, или шанс первыми заметить противника и согнать с него спесь плотным огнем «берез» и ШКАСов.
Домой шли по тому же маршруту, что и к цели. Штурманы решили не мудрить и не рисковать с заходом в зоны действия перехватчиков. Только на последнем участке у Пембрука свернули на юго-восток, напрямик через Бристольский залив и Корнуолл. Расчет оказался верным, над морем группа ни разу не встретилась с вражескими истребителями.
На полетном участке над проливом Святого Георга Владимир расслабился. Стрелки бдят, видимость отличная. На такой высоте самолеты видно издалека, пока догонят, успеем изготовиться к отражению атаки. Впрочем, перехватчиков старший лейтенант Ливанов не боялся, полтора десятка бомбардировщиков — это не пустяк. Ощетинившийся стволами пулеметов плотный строй — добыча сложная, тем более что идем отбомбившись, скорость 430 км/ч, подранков с одним мотором нет. Да и в людях Ливанов был уверен.
Большая часть летчиков и стрелков опытные, прошедшие огонь Англии люди. Молодежь тоже не лыком шита. За время переучивания и слаживания своей эскадрильи Владимир надежно вбил в подкорку подчиненных инстинктивное, на уровне рефлексов собаки академика Павлова, стремление ни при каких обстоятельствах не разваливать строй. Держать свое место, вцепиться зубами в хвост ведущего, и пусть вокруг небо горит и «харики» пчелиным роем вьются. Это все ерунда. Плотный строй, крылом к крылу, отобьется от равного по численности противника, одиночку съедят в мгновение ока и не поперхнутся.
— Я одного понять не могу, — в динамиках шлемофона прозвучал простуженный, гнусавый голос Макса Хохбауэра, — какая оса укусила Гордеева?
— Та же самая, которая тебя простудила, — хохотнул Ливанов.
История анекдотичная. Вчера, нет, уже позавчера, трое неразлучных друзей опять потратили полдня на свидание с девушками. Всё как обычно: милый незатейливый треп, легкий ужин в кафе, прогулка по живописным улочкам старой части Ла Буржа.
Отношения молодых летчиков с местными красотками давно устаканились. Дима безудержно ухлестывал за Сарой, и небезуспешно. Красноречивые, бросаемые украдкой взгляды, улыбка, касания как бы невзначай — все говорило о симпатиях юной прелестницы. Лейтенант Гордеев был ей небезразличен, еще немного — и крепость падет.
Сам Ливанов ухаживал за светловолосой милой Элен. Здесь все было проще и в то же время гораздо сложнее. Владимир не хотел переступать невидимую черту между чисто дружескими отношениями, ничего не значащим флиртом и лихой кавалерийской атакой, яростным штурмом сердца красавицы. С одной стороны, он понимал, что это все временное: придет срок, полк вернется в Союз, а Элен останется здесь. Казалось бы, ничего такого, обычное дело, никто и не ждет от него каких-либо обязательств и красивых жестов, но тем не менее…
Владимир сам не понимал, что с ним творится — скорее всего, он действительно влюбился в юную француженку, испытывал к Элен нежные чувства, не отдавая себе в этом отчета. А может быть, старая сердечная рана не позволяла забыть о себе. Не все могут, потеряв близкого человека, чувствуя себя виноватым в смерти своей возлюбленной, броситься в омут новых, еще неиспытанных чувств, впустить в свою душу всепожирающую страсть.
Никто из друзей-однополчан никогда бы не подумал, что Владимир Ливанов относится к категории таких однолюбов. Да никто, если честно, и не знал, какой удар в свое время пережил молодой летчик. Ливанов даже под градусом никогда не рассказывал о своей первой любви. Все фотографии Насти он оставил дома у родителей. Слишком много ему пришлось в свое время пережить, и слишком серьезными последствиями могли обернуться сентиментальные воспоминания.
Таким образом, в увольнениях двое товарищей были заняты с девушками, а Макс Хохбауэр был вроде бы третьим лишним. Не пришей к транде рукав, как грубовато выразился по подобному по