— Согласен, если вы так считаете.
— Тогда вам надо переговорить с Родей! Поедем к нему! — почувствовав свою власть над юным красавцем, Розалия Романовна активно расширяла территорию своих владений.
Самсон согласился не сразу. Несколько секунд он размышлял: не означает ли поспешная поездка к брату то же самое, что и просьба сопровождать на мессу?
— А где сейчас ваш брат?
— На Гагаринском буяне, — заявила Розочка. — Сейчас туда отправимся. Родя — замечательный сын и брат. Он думает о будущем отцовского дела. Потому и записался на курсы счетоводов. А еще он работает на Гагаринском буяне, чтобы мускулатуру развивать, чтобы мышцы силой наливались. Мы поедем на этот буян, встретим Родю, я вас представлю, и вы вместе с ним отправитесь в гимнастический зал. Согласны?
— Согласен. С вами — хоть на край света.
Шалопаев и верил и не верил словоохотливой блондинке. Но поскольку у него самого никаких планов не было, за исключением свидания с Мадлен в буфете синема, он решил отдаться воле случая. Если Мадлен придет в буфет синема, то — для встречи с Фалалеем. Самому ему являться туда опасно. А придти к Мадлен лучше ближе к ночи… Будет где переночевать, коль уж ему нельзя возвращаться в редакцию. Что такое Гагаринский буян, стажер не знал, но почти на сто процентов был уверен, что Фалалея там нет, а значит, нежелательное преследование, если оно имеется, не позволит ему стать предателем друга и наставника.
В разговоре с Розалией Романовной время пролетело незаметно. Выйдя на улицу, Самсон обнаружил, что город погрузился во мрак. Он никак не мог привыкнуть к такому куцему столичному дню. И если в другие дни ранняя темнота вызывала у него приступы тоски, то в обществе прекрасной купеческой дочери темнота показалась ему прекрасной и многообещающей.
Парочка погрузилась в сани и помчалась на Петербургскую сторону, как пояснила Розочка. Рот ее был сомкнут и прикрыт меховым воротником, но из-под темной вуалетки поблескивали огромные глаза. Вынужденное молчание заставляло Самсона волноваться еще более.
Переехав через Неву, сани устремились в неизвестную местность. Пустыри, занесенные снегом, чередовались с громадами новых зданий. Кое-где, среди чахлых голых деревьев, мелькали мрачные хибарки мещанского вида, отделенные от дороги заборами и унылыми, ветхими сараюхами. Навстречу все чаще попадались груженные подводы, влекомые по разъезженной колее тяжеловесами-битюгами, с мохнатыми космами на ногах.
Затем сани свернули направо, и стажер разглядел ряд низкорослых зданий из красного кирпича.
— Приехали, — оповестил возница. — Гагаринский буян. Ждать, что ли?
— Подожди, братец, — попросила Розочка, — мы скоро.
Самсон помог спутнице спуститься на землю и послушно поплелся за нею к воротам. Возле них топтался человек в тулупе и треухе. За спиной у него висело ружье. Длинные пшеничные усы заиндевели.
— Здравствуйте, сударь, — ласково обратилась к сторожу Розочка. — Здесь у вас в артельщиках служит мой брат Родион. Знаете, сильный такой, могучий.
Сторож перевел взгляд на Самсона, оглядел его пытливым взором.
— Как не знать, барышня, знаем такого медведя.
Розочка засмеялась.
— Боитесь его, вижу, но он не страшный, он добрый.
— Как же, не страшный, — возразил сторож, — нам-то лучше знать. А вам что — братца повидать невтерпеж?
— Совершенно верно, — Розочка достала из муфты монету. — Срочно. Вон и возница ждет.
Сторож принял денежку и посторонился.
— Как во двор войдете, так забирайте сразу налево. Там пакгауз будет. Родиона вашего там и отыщете. Только быстро, пока никто не заметил.
Самсон поспешил за своей новой знакомой. Если справа во дворе еще видны были какие-то работники, стояли сани и слышались голоса, то слева царил мрак. На стенах скучных построек с широченными дверями висели амбарные замки, слабо тлели тусклые лампочки, которые и освещали укатанную дорогу. Миновав три керосиновых фонаря, едва пропускавших свет через закопченные стекла, молодые люди остановились у полуоткрытых дверей, откуда-то из глубины помещения доносились мужские голоса.
В дверной щели появился артельщик с цыгаркой, зажатой в кулаке. Голову и плечи его покрывал рогожий куль.
— Кто такие будете? — он оглядел непрошеных гостей враждебным взором. От мужика пахло не только табаком, но и водкой.
— Мы ищем Родиона, брата моего, — сказала смело Розочка, делая, правда, шаг назад.
Мужик усмехнулся, за спиной его послышалось нестройное мужское пение:
Тетка, белы рукава,
Дай пощупать, какова!
Ох, дубинушка, ухнем!
Ох, зеленая, сама идет!
Идет!
Стукай, брякай, колоти
И на бок х… вороти!
Ох, дубинушка, ухнем!
Ох, зеленая, сама идет!
Идет!
Молодые люди переглянулись.
— Ждите, — усмехнулся мужик с цыгаркой, — пока поют, мешать нельзя, а то и прибьют ненароком.
Самсон придерживал под локоть свою спутницу и никак не мог решить, как действовать дальше. Если мужику дать деньги, может, и пустит. А что, если пьяные артельщики действительно набросятся с кулаками?
Пение прервалось так же неожиданно, как и началось.
Молодые люди вошли в помещение, освещенное тремя сальными свечами. Отсветы пламени выхватывали из полутьмы грубые лица и мускулистые руки с жестяными кружками. Посреди стола стояла бутыль с сивухой.
— Родион, к тебе, — выкрикнул сбоку от Самсона мужичок, уже выкуривший цыгарку.
— Кто ишшо? — раздался злобный бас. — Кому я понадобился?
— Сестрице твоей!
После краткой паузы раздался гомерический мужской хохот.
— Сестричек я люблю, — снова пробасил из темноты Родион. — Веди ее сюда!
Внезапно перед Самсоном и Розочкой возник молодой парень в картузе, масляные его глаза скользнули по фигуре Розочки. Парень притопнул, хлопнул ладонями по подошвам сапог и заголосил козлиным голосом:
А сестренку обнимать
Я люблю, е… м…!
Вмиг портки свои скидаю
И сигаю с ней в кровать!
Даже сквозь пальто Самсон почувствовал, как дрожит от страха непроизвольно прижавшаяся к нему спутница.
Певец-самородок стоял и нагло пялился на красавицу, а за спиной его происходило какое-то движение. Через минуту Самсон понял — это из мрака на них надвигались темные мужские фигуры. А еще через миг из бесформенной массы выделился громила. Черная борода его раздвинулась и обнажила кривые зубы. Левый глаз, заросший бельмом, смотрел неподвижно и зловеще.
— Ну, где здесь сестра Родиона? Геть ко мне, я твой брат!
За спиной мужика раздался пьяный хохот и улюлюканье.
— Это не он! — воскликнула в ужасе Розочка. — Это не Родя!
Молодые люди попятились к полуоткрытым дверям.
— Бегите, — шепнул Самсон, — я их остановлю.
Он силой вытолкнул Розочку из помещения и загородил собой путь напиравшим артельщикам.
— Кто здесь сказал, что это не он? — взъярился непризнанный брат. — Это он!
— Да, да, это он! — рядом с громилой вынырнула хлипкая фигурка: рыжебородый, тщедушный человечек, закутанный в драный башлык. — Держи его! — завопил он пронзительно. — Это шпик проклятый, душитель народного искусства! Бейте, бейте его!
Самсон чуть присел, приготовился защищаться. Однако через мгновение был сбит с ног и только успевал уворачиваться от сыпавшихся на него ударов. Несколько раз его поднимали за шкирку и ставили на ноги, но только для того, чтобы снова повалить на землю. Самсон чувствовал, что слабеет. А частушечник и рыжий мужичок все дубасили и дубасили поверженного стажера. От удара сапогом в живот Самсон согнулся и потерял сознание. Но, прежде чем рухнуть, с удивлением понял: рыжий буян, из-за которого и началось все это побоище, чем-то похож на музыкального обозревателя Лиркина!
Глава 14
А примерно в это же время фельетонист журнала «Флирт» Фалалей Черепанов подъезжал в санях к гимнастическому залу «Титан». На Фалалее была чужая шуба, чужие брюки, чужая рубашка, чужой пиджак, чужие ботинки, надетые на босу ногу. И дрожал он не только потому, что ступни его не были защищены от февральского мороза шерстяными носками, но еще и не веря, что ему удалось вырваться из рук маньяка. Да, теперь фельетонист был твердо убежден: на Николаевской железной дороге служит инженером самый настоящий маньяк по фамилии Матвеев!
У дверей гимнастического зала, рядом с дворником топтался дядя Пуд. Он бросился навстречу журналисту, сгорая от любопытства, заключил его в объятия и повел вглубь помещения. Черепанов в полной апатии озирал привычную картину зала, но ни лиц не различал, ни звуков не слышал. Он позволил вовлечь себя в каморку дяди Пуда, рядом с раздевалкой.
— Садись, голубь, садись, рассказывай, — торопил несчастного фельетониста антрепренер, — я понимаю тебя и не осуждаю. Всякое в жизни случается. Но я должен обо всем знать: не мои ли недоброжелатели-конкуренты подстроили тебе ловушку? Признайся, посещал Колю Соколова?
Фалалей, опустившись на диван, порядком потертый, но уютный, попытался расслабиться и вслушаться в речи гостеприимного хозяина, ставшего спасителем.
— Арсений, — обернувшись к дверям, крикнул дядя Пуд, — сделай нам чай, но сначала принеси из своего загашника коньяк. Что там у тебя? Еды бы какой… Оголодал наш Фалалеюшка…
Арсений, чья смышленая физиономия возникла в проеме дверей, закивал с сочувственным видом и скрылся.
— Завтра решительное сражение, — дядя Пуд попытался отвлечь фельетониста от тяжелых дум, — придешь на ристалище? Должен придти! Увидишь мой триумф! И проклятому Коле Соколову нос утрем. Есть у меня козырь в рукаве, да я тебе говорил. Вообще-то он сейчас тренируется в зале, но смущать его не станем. Потом издали покажу — серьезный парнишка. Моя надежда. Имя его объявлю прямо перед соревнованием. Скажу только, что это будет богатырь. Своей рукой впишу сей исторический момент в афишу!
Бледный Фалалей сидел с отсутствующим видом и никак не мог сосредоточиться на существе разговора.