Дядя Пуд оставил Фалалея в одиночестве и вышел на арену. Как он и думал, его отсутствие спортсмены использовали для передышки. Нахмурившись, тренер устремился к шведской стенке, возле которой сгрудились его мускулистые подопечные. Вид они имели озабоченный, утирали пот, струящийся по лбу и щекам, переговаривались вполголоса, косясь куда-то в сторону. Проследив направление хмурых взглядов, антрепренер разозлился. На чистом брезенте виднелись следы мокрых подошв, и нагло валялась скомканная коробка из-под папирос «Фру-Фру».
— Что здесь такое, черт возьми? — набросился он на атлетов. — Почему нагажено в зале?
— Был налет, — лаконично сообщил среднего роста мужичок с бритым лицом.
— Что за свиньи сюда ворвались?
— Вот именно свиньи, — загудел спортсмен не первой молодости, но с молодцевато закрученными усами.
— Говори ясно и четко, Буйвол, — велел дядя Пуд, — пока шею тебе не свернул.
Буйвол замолчал и отвел взгляд. Говорить он не решался.
— Родион, ты-то хоть можешь объяснить?
Бритый атлет сдвинул брови.
— Минут пятнадцать назад в зал вошли человек десять. У троих в руках ножи. У двоих топорщились карманы, похоже, там револьверы. Ну, и к нам. Потребовали назвать имена. Мы и назвали. Ну, они и ушли. Пачку из-под папирос бросил их предводитель.
— Теперь картина ясна. Вот что значит счетовод по призванию, — одобрил дядя Пуд. — Предводитель известен?
— Так точно, Коля Соколов.
Дядя Пуд нахмурился.
— А кого они искали, не сказали?
— Нет.
— А Арсения не видели?
— Вроде его не было.
— Плохо, — покряхтел антрепренер, — как бы дожить до завтрашнего дня?
— Доживем, нам без этого нельзя, — пробасил Буйвол.
Дядя Пуд разозлился, губы его задрожали.
— Что вы здесь языками молотите без толку, как бабы на базаре? Завтра решающий бой, а вы здесь треплетесь часами. Марш к снарядам!
Он развернулся и узрел у входа на арену постороннего, представительного мужчину в шинели путейца.
— Меня нет и не будет, — процедил антрепренер сквозь зубы, стрельнув глазами на своих подопечных, и быстрым шагом устремился в свою каморку, где томился Фалалей.
— Ну, брат, — заговорил антрепренер, влетая в комнатку и плотно прикрывая дверь. — Дела твои швах. Боюсь, через минуту-другую здесь будет твой маньяк. Он уже на арене и, кажется, с пистолетом в кармане.
Фалалей издал горлом какой-то булькающий звук, машинально схватил чужую шубу, в которой прибыл к своему спасителю, и замер.
А когда в дверь постучали, дядя Пуд на стук обернулся и не увидел картины за своей спиной.
Держа шубу, как щит, обезумевший Фалалей нечеловеческим прыжком взлетел на подоконник и, бросившись на оконное стекло, вывалился в заоконную темень.
Глава 15
Помощник следователя Лапочкин, держа под мышкой бумажный пакет с преступными брюками, выбежал из Зоологического сада, нещадно ругаясь. Это надо же додуматься до такого: лезть в клетку с гиенами! Из косноязычных объяснений уборщика Лапочкин понял, что господин Платонов попросил служителя отпереть дверцу в клетку, чтобы войти и положить ботинки, выманивал зверей из укрытия. Расчет оказался верным: животные выскочили, но так быстро, что через дверь смельчаку ретироваться уже не удалось, пришлось взлететь на решетчатую стену.
— Что же теперь делать? — Лапочкин недоуменно воззрился на уборщика.
Тот, дурень, пожал плечами и хладнокровно ответил, что остается только ждать, когда гиены успокоятся и уберутся в свою нору.
Следовало позвонить в полицию или в пожарную часть, но телефона под рукой не оказалось. По случаю выходного дня кругом все было заперто.
Разъяренный Лев Милеевич выбежал из Зоологического сада и огляделся — так он и знал! Ни одного городового в обозримом пространстве! Греются, субчики, где-то берегутся от лютого мороза. Куда же бежать, чтобы добраться до телефонного аппарата? Лев Милеевич, озирая вывески на противоположной стороне улицы, облюбовал ресторан… Но тут его взгляд натолкнулся на смутно знакомую фигуру. Мимо него неспешно шествовал человек в блестящих галошах, худощавый, приятной наружности и с несколько нервическим выражением лица. Поравнявшись с Лапочкиным, человек приподнял каракулевую шапку.
— Здравия желаю, господин Лапочкин, — в голосе прохожего ощущалось легкое волнение.
— Господин Тоцкий! — воскликнул Лапочкин. — Что вы здесь делаете, черт побери?
— Совершаю ежедневный моцион, — охотно объяснил ветеринар, — вот вас встретил, решил засвидетельствовать почтение. А вы здесь зачем?
Помощнику следователя некогда было вести светские беседы.
— Господин Тоцкий, — заявил он требовательно, — мне нужен телефон. Как вы думаете, в ресторане имеется?
— Имеется, но не исправен. Я только что там отобедал, хотел позвонить коллегам, да напрасно…
— А где есть исправный телефон, случайно не знаете?
— У моего приятеля, он тут недалеко живет. Если желаете, провожу.
— Ведите, да побыстрей. Мне срочно…
— Понимаю.
Господин Тоцкий без лишних вопросов быстро зашагал к Кронверкскому проспекту.
Лапочкин поспешил за ним, однако, сообразив, что господин Тоцкий намерен вести его едва не к Петропавловке, остановился у Народного дома.
— Стойте, — заявил он властно. — Ничего не надо. В Народном доме, наверняка, телефонный аппарат есть. Пойду туда.
— Позвольте и мне с вами, — просящим тоном обратился Тоцкий, нелепо топчась около помощника следователя, — может быть, и моя помощь пригодится.
— Если б у вас был брандспойт или пистолет, я бы вам в ноги поклонился.
— Неужели в Зоосаде пожар? — ахнул Тоцкий. — Или преступники захватили животных?
— Хуже, — Лапочкин усмехнулся, — животные захватили человека. Впрочем, это не по вашей части. Вы ведь, как я помню, травоядными интересуетесь, а здесь Хищники. Гиены.
— Погодите, не спешите, — обрадовался ветеринар. — Ни пистолета, ни пожарных не надо. Я знаю, как поступить.
— Что? — Лапочкин выкатил глаза.
— Гиены, они ведь кто? — пустился в научные рассуждения Тоцкий. — Обыкновенные дикие собаки. Правда, отвратительные и злобные. Особенно интересны самки, у которых отмечается особое анатомическое строение…
— Стоп, — прервал ненужные разглагольствования Лапочкин. — Брэма отставить. Что делать?
— Все очень просто, — заспешил ветеринар, — чтобы их обезопасить, надо лишить их нюха. Тогда они поджимают хвост и трусят. Нам надо отбить им нюх.
— А как?
— Покупаете большой флакон резких духов, выливаете на мерзких тварей или около них, и они убираются. И боятся приблизиться к тому месту, где слишком сильный посторонний запах.
Лапочкин отпрянул, пытаясь понять, не шутит ли господин Тоцкий. Однако миловидное лицо ветеринара оставалось чрезвычайно серьезным, а в логике его Лапочкин изъянов не обнаружил.
— Где парфюмерный магазин?
— Рядышком, совсем рядышком, — обрадовался советчик. — В пяти минутах.
Лапочкин одобрительно кивнул и помчался за Тоцким, прикидывая в уме, хватит ли у него в карманах денег на большой флакон духов.
Магазин парфюма находился действительно рядом. Но больших флаконов с резкими духами в продаже не поступало. Покупать же дюжину маленьких флаконов накладно. Продавец предлагал Тоцкому, взявшему на себя роль эксперта, все новые и новые образчики. Но Тоцкий забраковывал один за другим. То ему казался запах слишком слабым, то слишком эротическим, то слишком цветочным…
Наконец морока прекратилась: рассвирепевший от проволочки Лапочкин выхватил из рук продавца тот флакон, который еще не попался в руки привередливому ветеринару и, вынув визитку, приказал записать стоимость на свой счет. После чего помощник следователя, подгоняемый стремлением спасти бестолкового журналиста от неминуемой смерти в клетке с гиенами, опрометью кинулся в Зоологический сад. На Тоцкого внимания он уже не обращал.
Пулей промчался Лапочкин мимо сторожа к деревянному строению, где висел под потолком, вцепившись в металлическую решетку, переводчик «Флирта» Иван Платонов. Но в вонючем коридоре спасатель остановился и попятился: в нос ему шибанула смесь острых звериных запахов и разъедающего глаза дыма. Лампочки теперь едва просматривались сквозь густую дымовую завесу. Отовсюду неслись истошные звериные крики и грохот мечущихся по клеткам животных.
Лапочкин ретировался. Как и отчего возник в зверином обиталище пожар, он себе не представлял. Однако было ясно, что помощник следователя опоздал: даже если бедный Платонов спасся от гиен, он непременно задохнулся или погиб в огне. Флакон духов стал бессмыслен: ни гиен обезопасить, ни пожар потушить.
— Эй, барин, посторонитесь, — услышал Лапочкин за спиной торопливый голос, и чьи-то сильные руки весьма нелюбезно его отодвинули в сторону.
Растерявшийся Лапочкин повернулся и увидел давешнего уборщика: мужик открыл дверь и подпер створку внушительным поленом.
— Что здесь произошло? — строго спросил Лев Милеевич.
Уборщик укоризненно смотрел на помощника следователя.
— Опоздали вы, барин. Слишком долго ходили. Да не боитесь. Все живы.
— Так что же произошло?
— Слава Богу, спасли бедолагу научного, спасли. Как вы изволили уйти, так и прибежал его товарищ. Дал мне свой фотоаппарат подержать.
— Говори быстрее, — велел Лапочкин, — не от фотоаппарата же такой дым напустился?
— Дым имеет происхождение другое, — важно объяснил уборщик. — Фотограф бросил в клетку дюжину дымовых шашек. Красиво шипели, мерзавки. Гиеночки-то наши забеспокоились да и потрусили друг за другом в норку. А страдалец наш спустился да и прыснул на волю. С дружком и покинул наше заведение. Вот каких жертв требует наука.
— Действительно, слава Богу, — вздохнул облегченно Лапочкин. — А что, страдалец пошел босиком?
— Почему босиком? — обиделся уборщик. — В сапогах своих.
— Так чьи же ботинки валялись в клетке?
— Теперь уж и не знаю, — уборщик в оторопи сдвинул треух и почесал затылок. — Виноват, не уследил. Может, с собой господа ученые принесли?