усмехнулся. — И зачем вы его несете сюда? Что там? Золото? Коньяк?
— Коньяк, — буркнул фельетонист, — замороженный.
— Все шутите? А зачем такой маскарад? Или вы выслеживаете претенденток на звание королевы красоты?
— Да, выслеживаю, стремлюсь быть неузнанным, — прохрипел на всякий случай Фалалей.
— Неужели кто-то из дам, находящихся сейчас в обществе господина Мурина, претендует на победу? — господин Либид в изумлении поднял брови.
— Вы притворяетесь, Эдмунд Федорович, — прервал курильщика Фалалей, — полагаю, вы лучше моего осведомлены о тайнах этого процесса.
— Вы меня переоцениваете, друг мой, — ласково возразил господин Либид, — мне и самому интересно. Пойдемте в квартиру. Я обещаю вам мое содействие. Но и вы уж из роли не выходите. А ведро, прошу вас, оставьте в прихожей.
— Оставлю, не бойтесь. Не взорвется.
— Пошутили и хватит, — господин Либид добродушно похлопал фельетониста по рукаву, — вижу, ряса вас не лишила чувства юмора. Но будьте посерьезней, прошу вас. Там дело важное. Провалить его нельзя.
Заинтригованный Фалалей вошел в прихожую муринской квартиры, поставил на пол ведро и проследовал за господином Либидом в гостиную.
Картина, представшая его взору, поразила его до глубины души. Но еще более поразили его раздавшиеся за его спиной слова Эдмунда Федоровича:
— Господин Шалопаев, все тайны души вашего сына вы узнаете из уст его духовника — перед вами отец Горгий.
Глава 19
Проклиная на чем свет стоит своего помощника Льва Милеевича Лапочкина, а вместе с ним и посольство Соединенного королевства, следователь Казанской части, облаченный в гражданскую одежду, мчался на казенных санях к дому театрального обозревателя журнала «Флирт».
Он был твердо уверен, что вся преступная журналистская шайка избрала для своих конспиративных встреч квартиру Модеста Синеокова. Более того, Тернов, подписавший решение об изменении меры пресечения господину Сыромясову, предполагал, что этот жирный наглец тоже поспешит на общее сборище. Правда, Павел Миронович еще не решил — сразу же арестовывать негодяев или выждать? Все зависело от сообщений агента, не спускавшего глаз с синеоковского притона.
Агента следователь обнаружил в чайной напротив синеоковского дома. Обряженный в одежду простолюдина, человечек с невыразительным лицом забежал погреться, побаловаться чайком или более крепким напитком. Однако и свою службу не забывал: устроился у окна, и хотя оно было разукрашено морозцем, через отпотевший круг хорошо просматривался нужный подъезд, освещенный повешенным под козырьком фонарем.
Увидев следователя, агент захлопал сонными, усталыми глазами и хотел было вскочить, но Тернов сделал упреждающий знак и сел за столик сам.
— Я получил ваше донесение, — сказал он, понизив голос, — вы сообщили весьма ценные сведения. Что произошло еще?
— Господин следователь, мне удалось добыть кое-какие факты, — зашептал агент, искоса наблюдая за половым, собиравшим на поднос водку с закуской. — Трое господ, что ждали господина Синеокова, уже отбыли. Поднадзорный и еще один мужчина не выходили. Хотел уже телефонировать вам…
— Отлично, — Тернов, несколько растерянный, откинулся на спинку стула и холодным взором обвел полового, ставившего перед ним горячительное и закуску. — Вы уверены, что эти трое уехали? И так быстро?
— Да, господин следователь, буквально сразу же. И я успел кое-что подслушать. Сделал вид, что поправляю шарф, уронил рукавицу, замешкался, подбирая, а они топтались рядышком, да озирались. Клетчатый с треногой спросил у того, что в галошах блестящих: ты точно запомнил? Рогатка? Таксидермист Медведев?
Павел Миронович поморщился, выпитая им водка уж очень отдавала сивухой, обожгла нёбо, язык. Он выпустил мерзко пахнущее облачко изо рта и, проглотив кусочек жирного рыжика, произнес:
— Эх, сейчас бы мне Лапочкина в помощь! Явный сговор. На Рогатку, говорите, поехали? К таксидермисту? Медведеву? На ночь глядя?
— Точно. Но мне сказано не за ними наблюдать, а за господином Синеоковым. Он-то еще никуда не поехал.
— А не собирались ли гости Синеокова возвращаться сюда?
— Не слышал.
— А не говорили ли о том, что должна сюда дама явиться?
— Нет, господин следователь, не говорили.
— Хорошо.
Тернов смотрел в подмороженное окошко. Ему было прекрасно видно, как на противоположной стороне улицы остановился экипаж, как из него выполз тучный господин в шубе — следователь готов был поклясться, что это не кто иной как дон Мигель Элегантес! Покинув узилище, не домой помчался, а к сообщнику! Предупредить Об опасности, сговориться о дальнейших лживых показаниях! Тернов затаил дыхание и, не поворачиваясь к агенту, прошептал:
— Смотрите, смотрите внимательно. Синеокова можете оставить. Я распоряжусь, чтобы сюда прислали другого наблюдателя. А вы глаз не спускайте с этой туши. Поняли? Опасный преступник. Человека убил — да еще в извращенной форме. Так что будьте осторожны, держитесь подальше.
Пока Тернов сквозь зубы проговаривал указания, Сыромясов задержался возле дворника и вступил с ним в беседу. Следователь по разыгравшейся сценке понял: дворник сказал ему, что господин Синеоков дома, но за ним установлено наблюдение, — и даже указал на чайную. Дон Мигель Элегантес развернулся к чайной, и следователь отпрянул от окна.
Казалось, господин Сыромясов размышляет, не кинуться ли ему в чайную? Не изобличить ли тех, кто занимается слежкой за свободным журналистом? Тернов уже подумывал, не воспользоваться ли черным ходом. Но судьба была милостива к нему. Сыромясов вернулся к экипажу, сел в него и медленно покатил от дома своего сообщника.
— Бегите, не теряйте его из виду, — зашипел Тернов агенту, но тот, наскоро приняв рюмочку и закусив соленым огурцом, итак уже держал в руках шапку и готов был броситься по следу жертвы.
Павел Миронович посидел еще некоторое время в душной чайной, отходя от переживаний и унижения. Он все никак не мог забыть голос товарища прокурора, который настоятельно рекомендовал ему выпустить из темницы арестованного Сыромясова. Умники эти товарищи прокуроров, совсем не знают черной, полевой работы. Готовы ради каприза жены или любовницы разрешить убийце беспрепятственно разгуливать по столице. Да и вообще, Павел Миронович чувствовал, что он в человечестве разочарован… Но не все, не все прогнило в Российской империи. Есть еще люди, способные воспрепятствовать разгулу разврата в обществе!
Несколько лишних рюмок водки, проглоченные Павлом Мироновичем, помогли: по всему телу бежало приятное, согревающее тепло, сил для дальнейших свершений прибавилось. Тернов поглядывал через окно на улицу. Он уже успел отрядить сынка хозяина чайной к городовому с запиской. А в записке давалось указание позвонить в следственное управление и вызвать агента. Ждать оставалось недолго, следователь был уверен, что скоро сможет покинуть свой пост.
А сейчас он имел возможность подумать о дальнейшем плане действий. Но мысль сама собой устремлялась совсем в другую сторону. Время близилось к ночи, и пора было бы уже отправиться к милой Лялечке. Павел Миронович так бы и поступил, если бы мог перепоручить следственные заботы Лапочкину. Но где того черт носит с его старушенцией? Чего они ищут? И зачем русский сыск должен помогать бабушке доктора Ватсона?
Тернов взял в руки бульварную газетенку: засаленные, потрепанные листки лежали на краю стола, — ее, видимо, хозяин чайной давал читать посетителям. Павел Миронович ни за что не стал бы марать об нее руки, если бы не узрел на первой же странице проклятые имена — Шерлок Холмс и доктор Ватсон.
Превозмогая омерзение, он нашел аршинный заголовок «Британский сыщик идет по следу злодея Шунту» — и погрузился в чтение. В подвальном материале рассказывалось, как обитатель дома на Бейкер-стрит 221-б покинул туманный Альбион и начал охоту за неблагодарным индусским принцем Шунгу, который украл секретные бумаги Соединенного королевства. Оказывается, доктор Ватсон со своим другом Холмсом уже давно приехали в Петербург, были приняты при дворе, беседовали с градоначальником. Посетили они также Думу и городскую управу. Встречались с военным министром. Посещали Мариинский театр и Александринку. Обедали в «Метрополе»…
Тернов оторвался от газеты и глянул в окно, — сменного агента все не было. Но и из дверей синеоковского дома никто не показывался. Тернов продолжил чтение. Однако вскоре его изумление сменилось возмущением и негодованием. Как только он наткнулся на фамилию Фрейберга, он читать перестал. Взор его скользнул к подписи. Так он и знал! Вся эта газетная писанина принадлежала перу автора бульварных романов Петра Орловца!
Нет, не приезжал в Петербург Шерлок Холмс и доктор Ватсон — это все проклятый бумагомарака придумал. Пишет свои уголовные повести, высасывая сюжеты из пальца, зашибает деньгу. А глупые старухи, вроде миссис Смит, думают, что написанное — правда. Или не думают?
Тернов отложил газету, в сознание его закралось подозрение. А что, если старушенция имела отношение к преступлению? Откуда она знает о потайном ходе? Если знает, будучи членом преступной шайки, то уже давно уничтожила улики, которые могли бы находиться в простенке. Подозрительно, что она приехала следом за этим покойником Трусовым. Подозрительно, что требовала ту комнату, где был умерщвлен тверской мясник. И особенно подозрительно, что она так вцепилась в Лапочкина. А вдруг отвлекает его, специально ведет по ложному следу? Со слов Лапочкина, бабушка доктора Ватсона — дама неглупая. А значит, вполне могла задурить голову старику. Куда она его поволокла? Какие магазины индийского чая? А бумага из посольства Соединенного королевства — как следователь сразу не догадался, что это фальшивка! Как не додумался позвонить в посольство?
Тернов даже застонал с досады на свою несообразительность.
— Господин следователь! — услышал он за плечом почтительный голос. Он и не заметил, что агент, вызванный им для наблюдения за Синеоковым, уже появился в чайной.