о стилосе. — Отец Горгий, скажите: что, что творится в душе моего сына? Любит ли он и почитает ли своих родителей?
— О да, не сомневайтесь, преисполнен почтительности, — хрипло ответил Фалалей, и неумело поддернул широкие рукава рясы, чтобы принять рюмку с коньяком от Гаврилы Мурина.
— А невинность, целомудрие он бережет?
— Всеми возможными способами, — поспешил подтвердить Фалалей.
Мурин, нахмурившись, добавил:
— Да по-другому и не может быть. Я блюду его нравственность. И блуда в своем доме не допущу. Пока он живет под моим кровом, я чувствую свою ответственность…
Девица со стилосом в руке завизжала, затопала ногами, вскочила и бросила стилос на пол.
— Мне надоело! Пупсик, хватит! У нас и так мало времени! А разлука неминуемо приближается!
— Да, — протянула брюнеточка, — мне здесь жарко и скучно, поедем на острова! Ты ведь все узнал, что хотел?
— Но я так и не увидел своего мальчика! — печально отозвался Василий Игоревич. — Что я скажу его матери?
Господин Либид вышел из тени и властно заявил:
— Друг мой! Вы видите, я выполняю свои обязательства. Я обещал вам разыскать вашего сына, и я привел вас в квартиру, в которой он обитает. Вы подышали воздухом, которым дышит он, удостоверились, что с ним все в порядке. Идите с Богом, отдыхайте, а завтра, обещаю вам, завтра вы его непременно увидите! Я приложу все силы, чтобы найти его и заставить пасть в ваши родительские объятья!
— Ура! Ура! Мы едем на острова! — девицы вскочили с дивана, захлопали в ладоши, покружились вокруг стола, схватили Василия Игоревича за руки и потянули на себя, в надежде поднять с дивана.
— Но я хочу, чтобы отец Горгий мне все рассказал начистоту! Как отец отцу!
— Отец Горгий поедет с вами и все вам расскажет, — поспешно пообещал Мурин.
— Однако я не думал, — начал было Фалалей.
— Христианский долг превыше всего, — господин Либид подтолкнул фельетониста плечом и шепнул на ухо, — а вон та, брюнетка французистая, не сможет ли вас заинтересовать? Королева!
Фалалей и сам уже обратил внимание на брюнетку, — она слегка грассировала, да и кокетство в ней было какое-то необычное, чужестранное. Может, она и есть таинственная Жозефина?
Да, эта чаровница вполне может появиться на завтрашнем конкурсе красоты.
— Я готов утешить вашу скорбную душу, сын мой, — заявил фельетонист с чувством, — я последую за вами и постараюсь рассеять вашу родительскую тоску.
— Ура! Ура! — снова закричали барышни.
А брюнеточка даже подбежала к Фалалею и чмокнула его в щеку.
— А вы оставайтесь дома, господин профессор, — обратился Эдмунд Федорович к репортеру. — Если Самсончик появится, дайте нам знать.
— Всенепременно, всенепременно дам, — со значением сказал Мурин, покидая с гостями гостиную.
Шумная компания, облачившись в шубы и пальто, высыпала на лестницу. Барышни держали под руки Базиля тот с трудом переставлял ноги. Фалалей и господин Либид шли позади.
Миновав улицу, компания свернула на проспект, где движение было более оживленным. Предстояло найти извозчика, но все они везли седоков. Господин Либид даже не вглядывался в проносившихся мимо него счастливчиков. А зря. Потому что именно в этот момент мимо компании мчались сани с авторами эротического журнала «Флирт». Сани завернули с проспекта на улицу и подкатили к дому Мурина.
Иван Платонов, Евгений Тоцкий и фотограф Братыкин сошли на тротуар. Но подниматься в квартиру Гаврилы Мурина им не пришлось, потому что репортер сам вышел из дома. Он был в пальто, но без шапки, а в руке держал жестяное ведро, покрытое тряпицей.
— Мурыч! Гаврила Кузьмич! — бросились флиртовцы к товарищу, не обращая внимания на удивленные взгляды дворника, сгребавшего поодаль снег.
— Черт побери! Зачем вы явились? — нелюбезно ответил Мурыч. — Только одних визитеров спровадил, как другие не замедлили портить мне жизнь.
— Гаврила, дружище, не сердись! — заторопился Платонов. — Понимаешь, мы в ужасном положении. Только на тебя вся надежда.
— Или мы вам помешали, господин Мурин? — с максимальной учтивостью, но печально добавил Тоцкий.
— А что у вас в ведре, Гаврила Кузьмич? — заинтересовался Братыкин.
— А черт его знает, — ответил с досадой Мурыч, — сам случайно увидел в прихожей. Наверное, дурак Фалалей притащил.
— А он здесь был? — вскинулся Платонов.
— Был да сплыл, шут гороховый, — не стал углубляться в подробности Мурыч. — Ну, говорите, что надо.
Флиртовцы, перебивая друг друга, принялись о чем-то толковать, но репортер ничего не понял. Кроме того, что спасти их может аквариум.
Потеряв всякое терпение, Мурыч заявил, что у него нет времени их выслушивать, ему надо в гимнастический зал, материал еще не набран — а завтра уже чемпионат!
Флиртовцы толпой двинулись к спортивному залу. Пеструю и шумную компанию провожал взглядом трудолюбивый дворник. Он даже остановился, оперся на лопату, и, осуждающе качал головой. Не нравились ему праздношатающиеся компании, бродящие в такой поздний час по городу! Порядочные люди, радеющие о службе, уже ко сну отходят. А эти — все шалопутничают. И господина Мурина, солидного человека, тоже втянули в гульбу.
Размышления дворника прервал окрик возницы.
— Тпру! Стой, проклятая. Приехали, ваше высокоблагородие.
Из саней, откинув меховую полость, вышел молодой, но важный господин. Он внимательно оглядел улицу, затем поманил рукой дворника.
— Ты меня знаешь?
— Никак нет, барин.
— Следователь Казанской части Тернов.
— Рад служить, ваше превосходительство!
— Господин Мурин в этом доме проживает?
— Так точно, в этом.
— А дома ли он сейчас?
— Никак нет, изволил отбыть. Вместе с компанией.
— Куда же они отправились?
— Не могу знать, не посвящен.
— Ну, хотя бы предположения имеются?
Дворник задумался. Он не очень вслушивался в многоголосую болтовню приятелей господина Мурина — да и вслушиваться было бесполезно. Галдели они все разом и слова слипались в бессмысленную липкую кашу. Лишь иногда словцо-другое вылезало понятное. Дворник прокашлялся, пригнулся в почтительном поклоне к уху важной персоны.
— Были встревожены очень, говорили: спасет их только какой-то аквариум.
Тернов на минуту задумался.
— Молодец, служивый. Такие, как ты, — надежа правосудия. Знаю я этот «Аквариум» — ресторан. А если выражаться точнее — притон для возмутительного разврата.
Глава 21
— Нет, мне решительно не нравится гостиница «Бомбей», — заявила миссис Смит Льву Милеевичу Лапочкину, — порядки там неправильные. А персонал — бестолочи беспросветные, все — начиная от коридорного и заканчивая хозяином.
Лапочкин, скрючившийся под суконной полостью на неудобном сиденье санок, не ощущая исколотых метельной крупчаткой щек, встрепенулся. Он уже довольно долго выслушивал душевные излияния своей властной спутницы. Но мысль пожилой дамы совершала такие немыслимые кульбиты, что, устав следить за извилистыми ходами женской логики, он незаметно для себя принялся размышлять о своих проблемах. Неугомонная бабушка доктора Ватсона остановила его дознавательский поиск в самом интересном месте. И теперь оставалось надеяться только на то, что Павел Миронович Тернов не упустит драгоценное время, не станет прохлаждаться в объятиях своей Лялечки, вместо того чтобы идти по горячему следу. Старый дознаватель изыскивал средства, чтобы как можно скорее избавиться от — что греха таить! — приятной миссии опекать даму. Дарья Эдуардовна Лапочкину нравилась. Рядом с ней он чувствовал себя моложе и энергичней. Но упоминание о месте преступления вернуло его к действительности. На очередном ухабе санки тряхнуло, соседка теснее прильнула к его боку, и, повернув голову, Лапочкин в сумраке узрел ее горящие возмущением глаза.
— Вы слышите меня, мистер Лапочкин?
— Так точно, дорогая Дарья Эдуардовна. Чем вас на этот раз разгневали наши петербургские порядки?
— Порядков петербургских никаких не существует, — язвительно ответила миссис Смит, — вот я сегодня сколько раз просила привести в порядок смежный номер, сколько раз напоминала: вставьте разбитые стекла. Завтра, я уверена, Джоник будет со мной. И что же? Обслуга занималась совсем другим номером, а там все стекла оконные в порядке.
— О чем вы говорите, Дарья Эдуардовна?
Лапочкин из-под насупленных бровей озирал проносящиеся мимо сумрачные городские улицы, фасады домов, оживляемые светом в окнах, и завидовал нормальным людям, коротающим зимний вечер в тепле и уюте. И какого черта миссис Смит устремилась в магазин индийского чая за тридевять земель?
— О номере, что недалеко от моего. Столпились возле него, бестолочи, рассуждают. Почему дверь отперта? Почему вещей постояльца не видно? Пропал человек. Ну и что? Каждый свободный гражданин имеет право на неприкосновенность частной жизни. А эти дураки полицию вызвали: у меня нюх, даже в гражданском платье узнаю полицейского. Он и спрашивал: когда видели постояльца в последний раз? Безобразие!
— Вы полагаете, что этот постоялец воспользовался потайным ходом?
— Друг мой! — насмешливо укорила миссис Смит, — на той половине дома потайных ходов нет. Это мне точно известно. А вот скажите, почему свободный гражданин должен сообщать прислуге, что он покинул свой номер? Куда хочет, туда и идет. С вещами или без вещей. А дверь не заперта на ключ — эка невидаль! Пусть бы прислуга и запирала. Заметьте, за номер заплачено на неделю вперед!
— А откуда вам это известно?
— Да из их болтовни и известно! — отрезала миссис Смит и после некоторой паузы продолжила с чисто женской непоследовательностью, — и вообще в Петербурге порядка нету. Где это видано, чтобы город так размазывали по местности? Едешь-едешь, никакого терпенья уж не хватает, когда доедешь. Время позднее, того гляди, наш магазин закроется.
Лапочкин вздохнул, завидев в темноте единственное яркое пятно.
— Кажется, уж подъезжаем, вон вывеска светится.