— Некоторые полагают, здесь колдовство какое-то, — словоохотливый хозяин по дороге развлекал гостей, — а тут дело богоугодное. Сюда и священнослужители заезживают. Благословляют госпиталь, ибо речь идет о высшей любви и целительная сила любви в Тантре и заключается.
— В чем? В какой-такой Тантре? — недовольно перебила Семихолмского бабушка доктора Ватсона.
— Вот, сударыня, вы это у своего духовника и спросите. Или у любого другого. И сейчас в нашем «Парадизе» гостит один монашек. Совсем молоденький. За пожертвованиями явился. Согласитесь, пожертвований у греховных людей он брать бы не стал.
— С этим соглашусь, — миссис Смит милостиво кивнула, — а вот с Тантрой никогда. И слово-то какое-то бусурманское.
Они шли по коридору второго этажа, одна из дверей в номер была открыта. Уже миновав дверь, хозяин внезапно остановился и вернулся.
— А вот и предмет нашего разговора, — объявил он спутникам, свернувшим за ним к открытой двери. — Пахом, ты уже закончил убирать номер?
Коридорный, стоящий в дверях с ведром в одной руке и веником в другой, торопливо выскочил в коридор.
— Как есть, Парамон Стаславыч, управился. А уж за махонькую провинность не гневайтесь, попросил божий человек взглянуть на апартаменты звезды синема: разе то преступление? Ведь и им согрешить хочется, под рясой у них тоже сердце человеческое бьется.
Лапочкин с порога разглядывал фигуру в рясе, не скрывающей стройные мужские стати. Фигура располагалась спиной к нему, лицом к трюмо. И с каждым мгновением отражение в зеркале казалось ему все более знакомым.
— Хорошо, Пахом, иди, — господин Семихолмский ласково махнул рукой. — А к иноку у нас вопросец есть.
Пахом бочком потрусил по коридору, а Лапочкин не очень вежливо дернул за рукав Семихолмского.
— Чей это номер? — спросил он, понизив голос.
— А, и вас тоже заинтересовало, — Семихолмский подмигнул и заговорщицки зашептал, — нашей гениальной звезды синематографа Нины Бурановой. Скрывается здесь от назойливых поклонников.
— Т-а-а-к, — протянул зловеще Лапочкин, отстранил хозяина гостиницы, и решительно вторгнувшись в благоухающие апартаменты, двинулся к трюмо.
— Что вы здесь делаете, милостивый государь? — прошипел он человеку в рясе и, увидев растерянный взгляд, добавил: — Следуйте за мной. Если попытаетесь бежать, будете арестованы.
— Братец, — раздался властный голос миссис Смит, — растолкуйте вы мне, что такое эта диковинная Тантра. Как, кстати, ваше имя?
— Его имя Самсон, инок молодой, но уже известный своими благими деяниями — сообщил с кривой улыбкой Лапочкин, искоса наблюдая за зардевшимся лжемонахом. — Он небось сам сюда за знаниями о Тантре заявился. Если там что-то про любовь говорится, то как раз по его ведомству.
— По какому ведомству? — не поняла миссис Смит.
— По ведомству разврата и порока, блудилищами честной отец и интересуется. Так ведь, отче?
Самсон Шалопаев промычал нечто нечленораздельное, меньше всего он ожидал, что ему придется давать объяснения помощнику дознавателя Лапочкину, отыскавшему его аж в Сестрорецке.
— Вы смущаете святого человека, друзья мои, — вступился за собирателя пожертвований Семихолмский, — видите же, зелен еще отец Самсон, неопытен.
— Хм, — хмыкнула миссис Смит, — теперь-то я его, слава Богу, разглядела получше. Он очень даже смазливый. И безусый еще. И чего это тебе, братец, в монахи вздумалось податься?
— На все воля Божья, — прохрипел вконец деморализованный Самсон Шалопаев, бросив беглый взгляд на злорадно ухмыляющегося Лапочкина.
— Позвольте вам напомнить цель нашего путешествия, — снова вступил Семихолмский, — а отцу Самсону я уже пожертвовал три рубля.
— Ну уж нет, — возразил решительно Лапочкин, — он пойдет с нами. Кстати, а где сама звезда синема? Она что, тоже лечится у Раджи-Бабая?
— Бывает, заходит, — подтвердил хозяин гостиницы, ловко выдворяя гостей из номера дивы и прикрывая дверь, — но сейчас не могу сказать точно. Может, с поклонником отдыхает в городе. Говорят, популярный журналист за ней ухаживает…
— Это-то нам известно, — перебил его Лапочкин, помня, как они с Терновым вчера в ресторане встретили Гаврилу Мурина в обществе мадмуазель Бурановой. — Только мне непонятно, зачем веру христианскую оскорблять.
Последняя фраза погрузила спутников помощника дознавателя в задумчивость, и только Самсон понял, что камень брошен в его огород.
— Все, хватит, я ничего тут не понимаю, — проявила нетерпение бабушка доктора Ватсона. — Идемте же. Надо как можно скорее увидеть зловредную Тантру и убедиться, что церковь православная ее одобряет.
Она решительно прихватила лже-монаха под руку и повлекла его вперед. За парочкой следовали по пятам Семихолмский и Лапочкин. Они вышли в светлый холл, по его периметру стояли бронзовые треноги, на них разместились круглые чаши, в которых тлели тонкие палочки. Ароматные дымки, поднимаясь над чашами, расползались по всему пространству. В центре холла, на ковре, сидели два индуса в чалмах и играли на флейтах что-то тихое и свистящее. Напротив, за широким столом, справа от плюшевой портьеры, сидел черноглазый, смуглый индус в строгом костюме английского покроя и в белоснежной чалме.
При виде посетителей он встал, сложил ладони у груди и поклонился.
— Приветствую вас от имени Всехлюбящего сына небес Раджи-Бабая, — произнес он на чистейшем русском языке. — Чем могу служить?
— Ты вот что, милейший, — ответила миссис Смит, — церемонии оставь, а скажи по-нашему, по-русски, просто. Как бы мне словечком перекинуться с вашим раджой?
— Вы желаете записаться на сеанс или на консультацию?
В лице индуса ничего не изменилось, и весь вид его свидетельствовал о глубоком и ясном спокойствии духа.
— Ничего такого я не желаю, — заявила миссис Смит. — Мне нужно поговорить с Раджой-Бабаем. Он по-русски разумеет?
— Раджи-Бабай достиг величайшей мудрости, — индус снова сложил ладони и поклонился. — Если изволите записаться на консультацию, сами изволите убедиться в этом. Но придется подождать.
— А сколько ждать надо? — не утерпел Лапочкин, не спуская глаз с Самсона Шалопаева, который, правда, и не думал никуда скрываться.
— Курс лечения длится пятьдесят часов, — пояснил индус. — Он начался в понедельник, а закончится завтра. Лечение беспрерывное, методом погружения. Результаты великолепные.
— Метод погружения? — хмыкнула бабушка доктора Ватсона. — И куда же он погружается?
— Он погружается в Тантру, — кротко ответил черноглазый страж, — и ведет за собой исцеляемых. Они тоже находятся в Тантре. И будут находиться там еще часов четырнадцать. Прошу вас располагаться и ждать.
— Четырнадцать часов? — возопил в гневе Лапочкин. — Это невозможно!
— Да, — поддержала его Дарья Эдуардовна, — мне нужно срочно найти своего внука, я не могу терять столько времени.
— Простите, господа, — вмешался Семихолмский, — но согласно контракту священнодействие прерывать нельзя. Это относится к любому сакральному процессу. Не правда ли, отец Самсон?
Лже-монах энергично закивал и покраснел.
— Ну, нет, вы меня не обманете, — возразила Дарья Эдуардовна, — ритуал ритуалом, но не может человек пятьдесят часов куда-то там погружаться. Ему и покушать надо. Скоро ли он выйдет попить чаю?
— Сиятельная госпожа, мудрейший Раджи-Бабай выйдет на чаепитие ровно через четырнадцать часов.
— Но ты, милый, сходи к нему и доложи, что к нему пришла бабушка доктора Ватсона, — Дарья Эдуардовна приосанилась. — Уверена, он прервет свое погружение и примет меня.
Самсон Шалопаев повернулся к старушке и с языка его сам собой слетел восхищенный вопрос:
— Вы бабушка доктора Ватсона?
Дарья Эдуардовна укоризненно долгим взглядом прожгла невозмутимого индуса.
— Вот видите! И в русской православной церкви известен мой внук. А уж в вашей вере и подавно должен быть знаменит. Все-таки вы являетесь владением Британской короны.
— Я не понимаю сиятельнейшую госпожу, — наглый индус демонстративно опустился в кресло.
— Зато я ее понимаю! — возвысил голос Лапочкин. — Если не хотите подобру-поздорову, пеняйте на себя.
Он повернулся к обратившемуся в статую Семихолмскому, из правого кармана вынул пистолет, из левого — служебное удостоверение.
— Проводится дознание по делу об убийстве, — угрожающе сдвинул брови Лапочкин. — Извольте ответить, почему дознанию чинятся препоны?
— Никак нет, господин следователь, — побледнел хозяин гостиницы, — никаких препон нету.
Лапочкин сунул удостоверение в карман, глянул на невозмутимого индуса, схватил за локоть Шалопаева, чтобы тот в суматохе не вздумал сбежать, и широким шагом направился к портьере, за которой, как он полагал, скрывался вход в святилище Раджи-Бабая. Препон ему, действительно, никто не чинил. Все так же курились благовония, все так же звучала флейта.
За портьерой обнаружился коридорчик со стеклянными дверями. Подойдя к ним, Лапочкин прижал нос к стеклу. В полутемном помещении, в центре, на устланном ковром полу, на подушке, сидел внушительный человек в белой одежде неевропейского покроя, слишком вольной, бесформенной. По пухлым плечам его были рассыпаны чудесные черные кудри, увенчанные диадемой. Надо лбом горел неестественно огромный рубин, верно, из фальшивых. Глаза его были прикрыты, с вишневых уст слетали мягкие мелодичные звуки.
Лапочкин резко распахнул двери, и тут же удушливо-сладкие ароматы обволокли его и его спутников. Дознаватель левой рукой цепко держал ряженого флиртовца, справа видел энергичный профиль миссис Смит, за спиной слышал дыхание Семихолмского.
Раджи-Бабай медленно повернул голову к вошедшим и приложил палец к губам. Таким же плавным движением он принял прежнюю позу и продолжил свои песнопения.
Комната представляла собой подобие шатра, стены и потолок были затянуты мерцающими драпировками из разноцветной парчи и шелка темных цветов. В четырех плошках, установленных на треноги, тлели все те же ароматические палочки. С середины потолка, из розочки, образованной тканью, спускался на бронзовой цепи фонарь с цветными стеклышками. Под воздействием тепловых струй воздуха фонарь слегка покачивался, отбрасывал блики на парчовые стены и потолок, создавая причудливый цветовой орнамент: зеленый, бордовой, синий.