напихали в статью?
— Это не матерщина! Это подлинный голос города! Я пошел на риск, я жертвовал своим временем, погрузился в гущу городской жизни. Романс, можно сказать, рождался прямо у меня на глазах! Вот послушайте!
Полюбил Катю Никитка-водовоз,
Повалил ее на кучу, на навоз.
Он залез на Катерину
И давай ее щипать,
То за брюхо, то за спину,
То засунет, то задвинет…
— Леонид! Леонид! — плачущим голосом воззвала к музыкальному обозревателю машинистка Ася. — Не надо! Остановитесь!
— Ни за что! Не дам удушить проблески народного творчества, — отмахнулся Лиркин, выскочил на середину сотрудницкой, охлопал себя по ногам и пошел вприсядку, выкрикивая:
А подружку обнимать
Я люблю, е… мать,
Вмиг портки свои скидаю
И сигаю к ней в кровать.
Господин Либид медленно поднялся со своего кресла, схватил за шиворот плясуна и поволок его к выходу. Но вскоре отпустил и сказал, пыхнув сигарой:
— Концерт окончен, господин Лиркин, вы свободны.
— На что вы намекаете? Кто вы такой? Вы всю неделю пьянствовали да с бабами развлекались, а я страдал! И какое право вы имеете распоряжаться моей судьбой? Я всегда, всегда знал, что вы мелкий завистник, мечтающий избавиться от меня, самого талантливого среди вас.
Господин Либид расхохотался, повернулся спиной к Лиркину и вновь уселся в кресло.
— Если вы не угомонитесь, господин Лиркин, — тонкое лицо Ольги Леонардовны приняло надменное выражение, — то имейте в виду: я вызову полицию. Ваши действия, господин Лиркин, подпадают под статью уголовного уложения об оскорблении нравственного чувства в общественных местах.
— Не пугайте меня статьями! — пробурчал Лиркин, благоразумно пробираюсь к окну, подальше от редакторши, — я и так привык страдать, каторга или тюрьма меня не страшат.
— В заключение нашего совещания, господа, я скажу несколько слов о господине Сыромясове Михаиле Ивановиче, — как ни в чем не бывало продолжила госпожа Май. — Михаил Иваныч много претерпел за эту неделю, поэтому его опоздание на нашу планерку в понедельник я прощаю. Распоряжение об его увольнении аннулирую. И даже повышаю Михаилу Иванычу гонорар. Он будет работать по высшей ставке. Я оценила мудрость дона Мигеля, когда он, пребывая в цепях закона, имитировал потерю памяти и ни в чем не уронил престижа «Флирта». Такое мужество достойно награды. Тише, тише! — Ольга Леонардовна, уловив всеобщее возмущение и нарастающий ропот, постучала карандашом по столешнице. — Тихо! В силу того, что я сомневаюсь в реалистичности проекта о брачных играх животных, я решила открыть новую рубрику «Платье на заказ», и вести ее будет дон Мигель. Разумеется, в дополнение к еженедельным заданиям в номер. Для такого решения у меня есть все основания. Я посчитала, сколько заработал господин Сыромясов на своих рисунках, сидя в камере предварительного заключения, сколько работников следствия уступили просьбам своих жен, услышавших, что в неволе томится сам господин Элегантес. Выгоднейшее предприятие вырисовывается, скажу вам. И посему прошу помолчать. Это во всех смыслах в ваших интересах. Тираж вырастет, доход тоже, ставки гонорара изменятся к лучшему. Или вы этого не хотите?
— Хотим, конечно, хотим, — раздались нестройные выкрики.
— В таком случае прошу не вступать в дальнейшие препирательства. Не надо размножать недоразумения.
— Истинная правда, Олюшка, — улыбнулся господин Либид.
— Кстати, хотите новый анекдот? — встрепенулся Фалалей. — Он как раз об этом! Приходит к доктору женщина и просит сделать аборт, а забеременела она от любовника Жоржика. На следующий день приходит другая — и тоже с такой же просьбой, и тоже любовница Жоржика. И так несколько раз. Затем приходит жена Жоржика и просит излечить ее от бесплодия. Доктор удивлен и просит придти самого Жоржика. «Как же так, — спрашивает он, — почему ваши любовницы от вас беременеют, а жена — нет?» Тот отвечает: «Потому что Жоржики в неволе не размножаются»…
Сотрудники журнала «Флирт» дружно расхохотались, сдержанно улыбнуться изволила госпожа Май.
— Ну вот, — переждав всеобщее веселье, сказала она, — из-за ваших пререканий забыла самое главное. Сегодня утром мне доставили пакет из следственного управления. В нем находился прелестный рассказ, написанный Львом Милеевичем Лапочкиным. И записка, в которой господин Тернов просит меня снисходительно отнестись к первому литературному опыту его подчиненного. И вы знаете, друзья, этот опыт оказался очень милым. Рассказ господина Лапочкина написан о любви, но в том ракурсе, которого так не хватает нашему изданию. Это любовь бабушки к своему внуку Джорджику… Нет, к Джонику. Родственные чувства могут быть тоже очень яркими, красивыми… Особенно если речь идет о таких истинно русских женщинах, как Дарья Эдуардовна Смит. Она прибыла в столицу для встречи со своим внуком — доктором Ватсоном. Да-да, представьте себе, с самим сподвижником великого Шерлока Холмса. Сколько препятствий ей пришлось преодолеть на этом пути. И развязка весьма неожиданна: ей-таки удалось прижать к груди близкое существо! Во время вальсирования с паяцем. А в язычке бубенчика, который он ей подарил, содержалась записка со словами почтительной любви, в том числе и любви к русскому языку. Потому что написана она была и на русском, и на английском.
— А я всегда думала, что про Холмса и Ватсона в Петербурге придумывает увлекательные истории наш писатель Петр Орловец, — протянула разочарованно Ася. — Где рассказ Лапочкина? Давайте я его быстро напечатаю!
— Отлично, такой подход мне нравится, — похвалила Ольга Леонардовна, — и прямо в номер ставьте, Антон Викторович. Тем более что у нас образовались свободные площади из-за неудач некоторых сотрудников. Я уверена, неудачи эти случайны, и в дальнейшем временный творческий кризис будет преодолен. Всех благодарю за внимание. Надеюсь, вопросов у вас больше нет.
— Вопрос есть у меня, — театральный обозреватель Синеоков выступил вперед, — кто все-таки убил этого мерзкого мещанина Трусова, из-за которого я натерпелся унижений?
— И у меня есть вопрос, — подхватил музыкальный обозреватель Лиркин. — Почему вы ничего не сказали о статье вашего любимчика Шалопаева? Он что, написал гениальный текст?
Ольга Леонардовна, направляясь к выходу в сопровождении Эдмунда Федоровича Либида, остановилась на пороге и обернулась.
— Все-таки придется вас всех для раскрытия возможностей подлинно красивой, спасительной любви к ближнему отправить на консультацию к великому Раджи-Бабаю. А пока вам глубины Тантры недоступны, наберитесь терпения. Господин Шалопаев самый перспективный автор, у него есть интуиция и чувство. Слог его несколько неровен, местами тяжеловат, но проницательность этого юного существа меня поражает. Господа, уже завтра, прочитав статью Самсона Васильевича, вы получите ответы на все ваши вопросы.
Глава 25
ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПО СТРАСТИ
ВЕЛИКАН В МАСКЕ
Кто из нас не падал? Кто из нас не спотыкался на ровном месте и не оказывался ниже той нормы, которая одна и есть опора и ценность нашей жизни? Каждая из вас, дорогие мои читательницы, была в роли утешительницы и милосердного ангела для падшего мужчины. Но падение подстерегает не только маленького человека, иногда его жертвой становится и подлинный великан.
Сегодня я расскажу вам историю преступления по страсти, совершенного даже не одним человеком… В каком-то смысле великим был каждый из участников разыгравшейся трагедии. Трагедия эта достойна пера великого Эсхила. То же самое можно сказать о Еврипиде и Софокле, великих греках, на совести которых, видимо, тоже есть темные пятна. И лица которых от нас тоже скрыты древнегреческими масками.
Итак, дело происходило в мире, который можно было бы назвать Элладой, на самой заре зарождения игр, названных в честь верховного бога-громовержца, обитавшего на горе Олимп.
На сцене нашей трагедии два человека — удачливый владелец команды атлетов, назовем его Атлант. И неудачливый владелец команды атлетов, назовем его Сизиф. Оба героя стремились к тому, чтобы воспитать атлета, способного стать победителем олимпийских игр.
И вот Сизиф смог найти в провинции перспективного атлета, который обещал прибыть на чемпионат. В городе распространились слухи, что победителем станет спортсмен, скрывшийся за кличкой Слон.
Но Атлант, привыкший к успеху и не желавший допустить победы соперника, прознал о самородке и перекупил его за более высокую цену.
Но и Сизиф, узнав о совершенной сделке и не имея средств для того, чтобы повысить гонорар Слону, не желал допустить победы соперника. Он хотел, чтобы его атлет поехал на олимпийские игры. Был у него один перспективный атлет, Орест, но Слону он бы проиграл. И тогда родился в голове у Сизифа страшный кровавый замысел.
Отправил он своего ассистента на день раньше за провинциальным самородком, который должен был выступить на арене под кличкой Слон, ассистент убедил глупого провинциала, что прислал его Атлант — к приему будущего олимпийца все подготовлено.
Следом за Слоном пришел в гостиницу и преступный ассистент. И он проследил за тем, чтобы задуманное сбылось. Но тот, кого звали Орестом, был из рабов и тоже под вымышленным рабским именем Козимо прислуживал у дверей гостеприимлища. Он подговорил ассистента для верности завлечь к месту преступления еще одну жертву.
Жертва, которую мы назовем Филомодус, хотя и была добропорядочным семьянином, но не упускала случая лишить девственности юных жриц храма Гермеса. Вступил Филомодус и в порочную связь с сестрой Ореста, Клитемнестрой. Вот Орест и сообщил Сизифу, что можно завлечь Филомодуса на место преступления, чтобы он оказался виновен и был застигнут на месте преступления. Они решили разбудить его ревность — и Сизиф долго смеялся над выдумкой Ореста. И даже собственной рукой написал записку, которая и была послана жертве.