Как и почему я это писал, вспомнить не выходило: проведенные в трансе часы в сознании не задерживались, оставляя после себя лишь эмоциональный отклик и готовое решение. Вот и сейчас: идеально ровные линии чертежа, перечеркнутые стрелочками, формулами и закорючками, складывались в общее ощущение правильности, какой-то внутренней инженерной соразмерности и красоты. Я чувствовал, что схемы и исчисления будто расступаются перед взглядом, затягивают в черно-бело пространство листа, поднимаются вокруг узорными стенами логики…
Прикосновение к плечу. Я снова дернулся, вспоминая, что и в первый раз вышел из транса не просто так. Обернулся.
Илья Павлович терпеливо ожидал за плечом. Мощный такой дед, широкоплечий и обманчиво медлительный, с выправкой отставного унтера. Роскошные седые бакенбарды, грозные брови, пристальная цепкость глаз. О таких принято говорить: не состарился, а заматерел.
Он привычно дождался, пока я окажусь способен узреть окружающую действительность. Щелчком распахнул крышку карманных часов, продемонстрировал циферблат. Половина шестого.
– Я же просил: до ужина – не беспокоить!
– Ваше благородие, ужин на борту подают в шесть.
Ах, да. Все время забываю.
Я со вздохом поднялся. Покачнулся, не сразу обретя равновесие.
– Осторожнее, ваше благородие. Почитай, четыре часа сидели, совсем не двигаясь.
Я сполоснул лицо холодной водой, пытаясь прогнать шумевшие в ушах отголоски транса. Илья Павлович дотошно убедился, что на сей раз подопечный не собирается падать лицом в умывальник или разбивать об острые углы бесценную свою голову. Подал свежую рубашку и тщательно выглаженный вечерний сюртук. Только подал – как и все, кто прошел подготовку менталиста, я весьма нервно относился к чужим прикосновениям и одеваться предпочитал сам. Даже если это означало восемь с половиной минут сражения с шейным платком.
Наконец, пригладив волосы и одернув рукава, я коротко взглянул в зеркало. Нескладность высокой фигуры не скрыть было строгим кроем костюма. Худое лицо, обведенные тенями серые глаза. Знакомый рассеянный взгляд, с прячущимися в глубине искрами безумия. Менталист, он и есть менталист. Не грызу ногти и не хихикаю под нос – и ладно. Можно являть себя свету.
Насколько крохотной была выделенная нам каюта, проходы и лестницы на судне были еще хуже – узкие, увитые проводами и трубами. Кое-где широкоплечему Илье Павловичу пробираться приходилось боком. Что, впрочем, не особенно ему мешало.
– Кают-компания палубой ниже, ваше благородие.
Ах, да. Опять забыл.
– Здесь направо.
Может, дело в расчетах по ледовой нагрузке? Речной бассейн относится к зоне вечной мерзлоты, что отнюдь не облегчает задачу что-то на нем возводить. Расчетная толщина речного льда – два с половиной метра, при вскрытии могут образовываться заторные скопления длиной до ста километров. Та еще инженерная задачка.
Изначально проект предусматривал восемнадцать пролетов по сто пятьдесят метров – и первый же ледоход наглядно продемонстрировал несостоятельность такого решения. Проектировщики посыпали головы пеплом и принялись пересчитывать. Новомодные идеи вантовых и подвесных мостов были отвергнуты, как авантюрные. То же с раздвижными конструкциями – климатические условия, в сочетании с масштабом проекта, были признаны не подходящими для инженерных экспериментов. Глубоководную часть русла было решено перекрыть всего четырьмя проемами – опасно длинными, более трехсот метров каждый. Это должно было снять угрозу катастрофических заторообразований. Но до возведения самих пролетов дело – опять! – не дошло…
– Сюда, пожалуйста. Осторожно. Держитесь за поручень.
Илья Павлович благополучно довел нас до широких дверей кают-компании. Распахнул створки, окинул наполненное светом, музыкой и гомоном голосов помещение цепким взглядом. Шагнул в сторону, позволяя мне войти.
Атмосфера светской элегантности окатила с головой, заставляя спину напрячься, а ладони вспотеть. В обществе я чувствовал себя привычно неуютно. Глаза скользнули мимо увлеченных беседой попутчиков, в памяти всплыли параметры механизмов, что скрывались за декоративными панелями и решетками. Салон был оформлен в модном сейчас «новом» стиле: растительные и цветочные мотивы, текучесть узоров, вьющиеся непрерывные линии. Как будто, если скрыть систему вентиляции за экраном из железных цветов, можно забыть о ее существовании.
Илья Павлович чуть кашлянул, напоминая мне, что следует поздороваться с собравшимся обществом. Официально в реестрах Института он числился как мой «денщик», однако денщик при менталисте – должность особая. Он должен быть способен вытащить подопечного из любой передряги, в которую только может завести излишняя гениальность. Действительно любой – будь то на поле генерального сражения или же на великокняжеском балу. Происхождение Ильи Павловича было весьма скромным, и на военной службе он поднялся лишь до старшего фейерверкера, однако знаний по баллистике и артиллерии за время службы собрал поболе, чем иные выпускники университетов. Да и после выхода в отставку проявил себя человеком незаурядным. А далее за него уже всерьез взялись наставники родного Института. В результате седой ветеран прекрасно ориентировался в обществе и знал, как себя вести на приеме хоть у самой императрицы. Но главное – мог проследить, чтобы доверенный ему менталист на высочайшем приеме не выкинул чего-нибудь такого … по-менталистски характерного.
Коротко раскланиваясь со знакомыми, Илья Павлович нашел предназначенный для нас стол. Ненавязчиво усадил меня. Затем со всем возможным почтением усадил случившуюся рядом даму. Уселся сам.
И все-таки, что-то с расчетом нагрузок было не так. Схема моста в должной степени гибка: (2 × 154 м) + 4 × 308 м + 5 × (2 × 154) м. Всего 3018 метра, то есть длины хватит даже при образовании ледяного затора.
На материалах не экономили, даже наоборот. И все равно выходит, эластичность недостаточна, чтобы компенсировать колебания магических полей. С другой стороны, куда уж больше, и без того все нормативы перекрыты вдвое!
Я невидящим взглядом смотрел в широкий иллюминатор. Небо за стеклом было свинцово-серым, далеко внизу проплывала под кормой тайга – такая же, как вчера, и позавчера, и позапозавчера. Полет длился уже вторую неделю, и новизна путешествия на царственно-великолепном воздушном корабле успела изрядно поблекнуть. «Княгиня Татиана» относилась к числу «золотых» цепеллинов – судно повышенной комфортности и надежности, предназначенное для перелетов на сверхдальние расстояния. Взятие новых рекордов скорости к числу ее достоинств не относилось.
Палуба под ногами чуть дрогнула, повинуясь порыву ветра. Северо-западного, что было довольно неожиданно. Я машинально отметил ощутимый на пределе слышимости гул винтов – ровный и без перебоев. Сложил легкое ощущение заложенности в ушах, наклон воды в стоящем на столе стакане, свинцовую темноту дальней тучи. Погодные условия неблагоприятны, но полет стабилен, и, с высокой долей вероятности, останется таковым в обозримом будущем. Можно было бы подсчитать точный процент, а заодно вычислить, какова вероятность внезапной поломки, но признаться, меня куда больше занимал злосчастный мост. Риск разбиться вдребезги или отдрейфовать в сторону враждебного воздушного пространства можно будет оценить, если в том возникнет реальная необходимость.
Илья Павлович под прикрытием скатерти легонько пнул ножку моего стула. Я моргнул, оглядываясь. За последние несколько минут собравшиеся пассажиры успели рассесться по своим местам, стюарды выстроились за спиной. За соседним столом капитан взял в руки приборы, сигнализируя, что можно приступать к трапезе.
Увы, помимо перемен совсем недурственных блюд к ужину прилагалась также и обязательная застольная беседа. Справа от меня, хвала Просвещению, сидел Илья Павлович, о нем можно не беспокоиться. Но место по левую руку было отведено даме, к тому же юной и впечатлительной. Даму следовало развлекать.
К великому моему счастью, напротив нас восседал бравого вида чиновник из департамента путей сообщения, а также один из группы господ, что одеты были в подчеркнуто штатские мундиры, но даже не пытались скрывать свою военную выправку. Этих двоих обычно хватало, чтобы удерживать внимание восторженного юного создания. А заодно и друг друга.
– Но как же так? – в который раз за неделю восклицала наивная дева. – Ведь этот мост столь важен для всего региона! Неужели кто-то стал бы злонамеренно мешать строительству?
Нужно ли говорить, что являлось основной темой для разговоров во время этого перелета? И у каждого, абсолютно у каждого, имелась собственная теория. Ничем, кроме пустых измышлений, не подкрепленная.
– Ох, Вера Никандровна, – многозначительно топорщил усы транспортный чиновник. – Хотелось бы верить в людскую честность! Но если строитель или поставщик увидит возможность сэкономить на материалах прямо сегодня, задумается ли он о завтрашнем дне? А местное купечество? Все те, чье состояние сделано было на контрабандных речных перевозках да незаконных шахтах? Им такой мост – самое прямое разорение.
– Вы ведь не думаете, – девушка чуть подалась вперед, доверительно понижая голос, – не думаете, что тут замешаны губернские власти?
– Как сказать, – многозначительно кивнул ее собеседник. – Как сказать, Вера Никандровна. Кто может знать, что твориться в этой глуши. Кругом лед да тайга. Здесь медведь – прокурор!
Про грозного медведя и его всеобъемлющие судебные полномочия в рамках отдельно взятой губернии я был наслышан. Честно говоря, за последние недели об этом мифическом звере я слышал уже столько, что и сам готов был зарычать. Из солидарности.
Вера Никандровна, судя по сжавшихся на ножке бокала изящных пальцах, – тоже. Я задумчиво смотрел на ее руку. На запястье можно было заметить бледное, не до конца отмытое чернильное пятно. На среднем пальце, чуть ниже ногтя, виднелся бугорок мозоли – от перьевой ручки или карандаша. Чтобы получит