Постепенно встречных становилось все меньше; городские виды сменились прямоугольниками рисовых полей. Кое-где на них трудились люди, но Патрик издалека не мог разглядеть, как они выглядят и что делают.
Внезапно где-то совсем рядом раздались вопли и звуки ударов. Патрик высунулся из паланкина едва ли не до пояса, опасно накренив переносной короб. Носильщики мигом остановились и опустили паланкин на землю.
– Что здесь происходит? – спросил Патрик.
– Дорожные работы, – с готовностью пояснил стражник-констебль.
Дорожные работы? Здесь? На рисовом поле?! И все же стражник был прав. Присмотревшись, Шенахан увидел, что в руках у работников не рассада, не серпы для жатвы, а шпалы. Люди сноровисто укладывали их прямо посреди поля. Шпалы приминали собой не только нежные ростки риса, но и воду, она прогибалась под их тяжестью.
– Кто распорядился? – отрывисто спросил Патрик, вылезая из паланкина.
Стражник принялся докладывать, но Патрик понял, что ему нет никакого дела до имени идиота, мановением кисти проложившего рельсовый путь через поле.
– Убрать все это, – распорядился он. – Нечего Небеса гневить. Проведите путь вдоль дороги.
Люди заголосили хвалы мудрому судье, кланяясь с привычной сноровкой. Патрику сделалось нехорошо. Да что же тут за безобразия творятся…
Снова послышались крики и удары, перемежаемые бранью. Патрик обернулся. На краю поля стояли на коленях двое тощих работников. Дюжий надсмотрщик поочередно лупил их палкой.
– Прекратить бесчинство! – рявкнул Патрик. – Немедленно!
Надсмотрщик, до этой минуты слишком поглощенный своим занятием, чтобы обращать внимание еще на что-нибудь, оглянулся, ахнул и заторопился к паланкину, старательно кланяясь на ходу.
– Что это значит? – сурово вопросил Патрик, дернув подбородком в сторону тощих парней. – В чем они провинились?
– Так что сбежать хотели, ваш-свесссь, – ответил надсмотрщик с таким густым простонародным выговором, что Патрик понимал его с трудом. – Лодыри как есть, лежебоки. А сегодня еще и сбежать хотели. А дорожная повинность, она на всех дадена…
– Ко мне, – перебил его Патрик, не дослушав. – Обоих.
Надсмотрщик развернулся с поклоном и быстро зарысил обратно.
– Эй, вы, двое! К судье, оба! Да поторапливайтесь, черепашьи головы!
Несчастные кое-как встали и, спотыкаясь на каждом шагу, поплелись к паланкину.
– Кланяйтесь господину судье! Кланяйтесь, недоумки! – злобно шипел им вслед надсмотрщик.
Тощие парни послушно завалились носом в землю, явив Патрику голые спины, сплошь покрытые кровоподтеками.
– Поднимитесь, – велел Патрик.
Парни выполнили распоряжение, испуганно глядя на высокое начальство – уж оно-то может обрушить на них такие кары, о каких обычный надсмотрщик и помыслить не смеет.
– Кто такие? – спросил Патрик – и не успел еще вопрос слететь с его уст, как он с несомненностью понял ответ.
Они могут выглядеть как угодно?
Разумеется.
Но в соответствии с логикой сна.
А она оказалась безжалостной.
Морок не пощадил юных Эшвудов.
В их лицах не было ничего английского. Самые настоящие китайцы. А вот выражение этих лиц выдавало в них чужаков. Они исполнены страха и отчаяния – но не того, что въедается в плоть и кровь сызмала от жизни в нищете и унижении, а свежего, острого. Руки, непривычные к труду, содраны до голого мяса. Нежная кожа до волдырей обгорела на палящем солнце. Щеки запали, губы обветрились и потрескались.
Патрик знал, что не ошибается.
– М-ммое ничтожное имя… – начал было неверным голосом старший из двоих.
– Рональд, – тихо, почти шепотом произнес Патрик, и юноша вздрогнул. – Алек.
Опуская голову на фарфоровое изголовье, Шенахан еще не знал, что он будет делать, когда найдет затерянных в сновидении Эшвудов. А теперь, когда он отыскал их, догадка вела его единственно верным путем.
Он положил руки на плечи Рональда и Алека.
– Просыпайтесь, – велел он.
И открыл глаза.
В спальне было темно. На каминной полке горела свеча, зажженная фараоном незадолго до того, как Тэлбот начал петь. А сейчас он заканчивал колыбельную – и Патрик вновь не понимал ни слова.
Он лежал на кровати, ощущая щекой твердый холод фарфора.
А на полу возле постели сидели Рональд и Алек – чумазые, заплаканные, всклокоченные.
– Три минуты, – констатировал фараон. – Вы всегда так быстро спите, Шенахан?
Трудно верить в сверхъестественное, когда о нем разглагольствует светский хлыщ, помахивая тросточкой. Но когда оно оставляет следы на теле исчезнувших и чудом возвращенных сыновей, приходится поверить.
Лорд Эшвуд поверил.
– Что же мне теперь делать? – тихо и безнадежно спросил он.
– Вернуть украденное, – без колебаний ответил Патрик. – И я не только об изголовье говорю.
Единственным свидетелем разговора был Досси. Леди Фрэнсис под присмотром Тэлбота увезла наспех умытых и накормленных сыновей к доктору Мортимеру: хотя и измученные донельзя, Рональд и Алек до нервического припадка боялись уснуть, и уж точно никакая сила не заставила бы их сомкнуть глаза в ставшем ловушкой родном доме.
– Отослать вашу коллекцию назад, и немедленно. Иначе Бобби станет следующим, а потом и вы.
– Имейте в виду, – скучным голосом произнес фараон, – попытка покинуть дом вам не поможет. Теперь уже не поможет. У ваших старших сыновей в запасе разве что несколько дней. У вас и того нет.
Прежний лорд Эшвуд разнес бы Патрика и Досси в пух и прах. Нынешний смолчал.
– Вы сказали, что это подарок, – напомнил Патрик, кончиками пальцев коснувшись темно-красных маков на изголовье. – Но это в лучшем случае взятка. А после того, как вы увезли эти вещи в Англию, – кража.
– Вы никогда не слышали об истреблении девяти поколений? – буднично осведомился фараон. – Казнили всех родственников по вертикальной линии – родителей, дедов, всю их родню, даже двоюродную, – с семьями, заметьте. Всех по нисходящей линии, кроме совсем уж сущих младенцев. Всех по боковой линии – братьев, сестер, и опять-таки с семьями. Ну, и самого виновника, разумеется. Такой казни подвергали за десять тягчайших преступлений. Ущерб императорским храмам и святыням считается вторым по степени тяжести. Он вредит императору и нарушает гармонию Земли и Неба, а это подвергает опасности всю страну. Кража ритуальной утвари нарушает эту гармонию, не сомневайтесь. Я вижу в вашей коллекции много таких предметов. И в особенности это изголовье. Оно ведь не могло принадлежать кому попало. Слишком страшной силой оно обладает. Что вы сделали, чтобы его заполучить?
Лорд Эшвуд опустил голову.
– Но ведь ученые иногда… – бормотнул он беспомощно и жалко.
– Ученые? – жестко переспросил Патрик. – Разве вы привезли эти вещи в дар музею или университету?
– Вы привезли их для себя, – вздохнул фараон. – И проклятие настигло вас. Не огорчайтесь, милорд, не вы первый, не вы последний. Просто вам не повезло. Вы нарвались на древнее волшебство – а оно не желает знать ни отговорок, ни оправданий.
– Я отошлю коллекцию, – хрипло сказал сэр Генри. – Это поможет?
– Да, – ответил Патрик. – А теперь разрешите откланяться.
– Просто не понимаю, чем некоторые люди думают, – бухтел фараон по обратной дороге. – Это же догадаться надо – красть ритуальные предметы!
– А как насчет ритуальных предметов из вашей гробницы? – поддел его Патрик.
– Не забывайтесь, молодой человек! – возмутился фараон. – В конце концов, это была моя гробница!
Эйлин О’КоннорХрам одного
Когда стало ясно, что мы застряли в этих богом проклятых болотах, капитан раздал остатки продовольствия и произнес краткую речь. Я бы лучше запомнил, о чем она, если бы не пытался в это время отцепить от ляжки пиявку толщиной с чубук моей трубки. Но если судить по приободрившимся солдатам, капитану удалось вдохнуть в них боевой дух.
Шел двадцать четвертый день нашего похода. Там, впереди, за болотами, где густая вода и жидкая земля смешались в похлебку почище капустного броуза, похлебку, в которой мы бурлили вот уже две недели, и господня кухарка помешивала наш отряд вместе с остальными ингредиентами этого адского варева, там, где болезненные рассветы были неотличимы от закатов, а ночи обрушивались внезапно, будто сверзившийся со скалы камень, и придавливали своей тяжестью так, что нечем было дышать, там, где деревья с ядовитыми корнями наконец расступались, а склизкая тропа выводила на твердую дорогу, нас ждал храм Одного.
Откуда я это знаю? Потому что под пытками не лжет никто, даже байдо-шини.
Тут надо пояснить, что они напали первыми.
После того, как мы разбили Сираджа-уд-Даула, казалось, нам не будет препятствий на этом континенте. К югу от реки Сатледж отныне правила Ост-Индская компания. Приказ отправляться на восток пришел тогда, когда отряд уже начал скучать, и сердца наши вспыхнули ликованием.
Богатство!
Слава!
В конце концов, мы жаждали принести пользу своей стране!
Отряд в восемьдесят пять человек выдвинулся из Чендеши и углубился в леса.
Я слышал шепотки, пророчившие, что в болотных землях белого человека ждет суровая кара. Местные косились на нас, как на прокаженных, – и молчали. В их взглядах, кроме страха, было что-то еще… Какое-то странное уклончивое чувство, исчезавшее, если вы смотрели им прямо в глаза. В то утро, когда мы покидали город, с улиц исчезли даже нищие. Нас сопровождала гнетущая тишина, словно мы уходили из местности, пораженной чумой.
Лишь позже я осознал, что чумными считали нас: с того самого мига, как новость о нашем выдвижении на восток разнеслась по окрестностям.
В первом же поселении от нас сбежали сипаи. Прекрасно обученные воины, сражавшиеся с нами плечом к плечу, исчезли в одну ночь, словно небесная корова языком слизнула. Трусливые сукины дети.
А на следующую ночь местные напали на оставшихся.
От их факелов ночь была яркой, как шкура тигра, и я видел все своими глазами. Этих безумцев было не больше дюжины. В руках они держали маленькие, с виду игрушечные копья, на острие которых поблескивала какая-то зеленая пакость с тошнотворным запахом. Представьте себе протухшую тину. Солдаты, которых они ранили… нет, не умирали. Они переходили на сторону байдо-шини.