– Зараз сбегают, – со смешком сказал Головатый. – Тут всего-то верст десять в одну сторону. А то бы и вы с ними, Никита Степанович…
– Не, Никита Степанович бегать никак не может, он все больше на кораблях да на пароходах… Третьего дня рассказывал, как в самом Париже бывал. Ведь бывал же?
– Да, бывал. И да, на воздушном корабле Добровольного Воздушного флота. В каюте первого класса! Вылетели мы из Киева утром, обедали уже над Варшавой, а к утру были в Париже. Прилетели бы и раньше, но встречный ветер над Альпами…
– Это да, – протянул Головатый. – Встречный ветер – это плохо. Я вот против ветра никогда не плюю…
Казаки засмеялись, Никита насупился.
– А у нас часто корабли летают, – вмешался в разговор Андрюха Бабр, закончивший таскать и рубить дрова. – Прямо над головами – шасть да шасть. Каждый день раз по пятьдесят. Туда-обратно, туда-обратно. Прямо покоя от них нет. Мы вот со станичниками поспорили: если кому там, наверху, на корабле, значит, слабиться захочется или малую нужду справить, они с собой в горшке дальше повезут или отправят все прямо вниз? А если на голову кому? Вы, Никита Степанович, не знаете? Сами-то как?
– А это вы у господина Дробина спросите, он у нас инженер, Санкт-Петербургский политехнический закончил, вроде бы даже участие принимал в проектировании. Он все досконально знает: и про малую нужду, и про большую… Правда, Сергей Петрович?
Дробин не ответил, докурил папиросу и бросил окурок в костер.
– Кстати, – Примаков вдруг оживился. – Чего это мы с вами пешком идем? Ведь если господин Егоров из самой столицы и по важному, не терпящему отлагательств делу, так почему не на воздушном корабле? Тут же всегда их было предостаточно по причине прохождения коммуникационной линии, соединяющей европейскую часть России с Дальним Востоком. Корабли, пусть не над самыми головами, пусть и не пятьдесят раз в день, но должны бы пролетать регулярно. Но за десять дней путешествия я не видел ни одного.
– Действительно, странно, – согласился Дробин, выслушав студента. – Я как-то не обратил внимания. Ну, регулярная линия проходит восточнее, отсюда мы бы кораблей не заметили, а вот почтовые хотя бы раз в неделю здесь появляться должны…
Никто из казаков, как выяснилось, тоже не видел воздушного корабля за все путешествие. Андрюха Бабр сказал, что и дня за два до отправления обратил внимание – нету кораблей. Как ветром сдуло.
– Что же могло случиться, Сергей Петрович? – нахмурился Никита. – Так же не бывает, чтобы вдруг закрыли сообщение?
– А три года назад, помните? – спохватился Бабр. – Тоже ведь, вроде, не летали… Ну, мы еще когда колдунов да магов у тунгусов ловили…
– Это точно, – степенно кивнул Афанасий. – Перестали летать корабли. Их и не так много было, как сейчас, но летать перестали вовсе. И казаки, и солдаты пешком по лесам и горам шастали за колдунами. Это точно.
– За колдунами? – не поверил своим ушам Никита. – За какими колдунами?
– За обыкновенными, – спокойно ответил Головатый. – За теми, что у бурятов да у тунгусов. Даже у русских в селах нашли нескольких.
Никита недоверчиво оглянулся на Дробина.
Каждому разумному человеку известно, что колдовство – обман. Ловкость рук, мошенство, ложь. Выдумки и сказки. Нет, какие-то слухи доходили и до Никиты. Три года назад говорили, что полиция и жандармы ищут членов какой-то тайной секты, чуть ли не поклонников сатаны. Перетряхивали цыганские таборы, проводили обыски у гадалок, допрашивали членов спиритических обществ. Сколько насмешек обрушилось на жандармов и полицейских с газетных страниц и эстрадных площадок! На карикатурах толстые усатые городовые гонялись за Бабой-Ягой, сражались со Змеем-Горынычем, рубили шашками Кащея Бессмертного…
А теперь вот казаки как о чем-то простом и обыденном говорят, мол, да, ловили колдунов.
– Но ведьм-то хоть не сжигали? – неуверенно усмехнулся Никита.
– Так и колдунов не сжигали, – пожал плечами Головатый. – Приходили в деревню к тунгусам. Брали шамана, везли в город. И шамана брали, и семью его – тоже брали. Бурятов, опять же. Хотя некоторых и убили, не без того. Помнишь, Перебендя? Ну того, что у Перекинутой Горы?
– Забудешь тут. Мне потом почти год снилось, будто это не Савелий в ловушку попал, а я… – Перебендя перекрестился и сплюнул через левое плечо. – Я его крик век помнить буду. Когда с живого человека кожа слазит, да кровь как пот… Сколько тогда погибло? Пятеро?
– Это если только из наших, – Головатый подкинул дрова в костер. – И то еще бог миловал, а возле Якутска… Три сотни казаков… с пушками и этими, как их… пулеметами. Никто, говорят, не ушел.
Про Якутск Никита тоже слышал. Газеты ничего не писали, но ходили слухи о восстании коренных жителей Сибири, о небывалых зверствах царских войск. А вот про колдунов и магию ничего слышно не было. Да и попробовал бы кто-то об этом заговорить! Двадцатый век на дворе, пар, электричество, воздушные корабли и бомбы из обогащенной термогеном нефти – прогресс, а вы, батенька, про каких-то нелепых колдунов.
– А можно подробнее рассказать? – Никита обвел взглядом казаков. – Почему вы решили, что это были колдуны? Вам так сказали? А на самом деле…
– И на самом деле, – отрезал Головатый. – И камни горящие были, и мор, и мертвецы живые – все было. Кто сдался – тех просто уводили, а если деревня или поселок упрямились, не отдавали, тогда… Тогда вся деревня и отвечала.
– А как же вы – против колдовства?
– Да колдуны не такие, чтоб очень сильные… И колдовство, оно все-таки не быстрое… Пока приготовит травы нужные, или заклинание, или обряд какой… Выпустит его в нас, значит, и новое начинает наговаривать… вот тут нужно и не мешкать – вперед! А опоздаешь… Савелий вот не успел. Мы пока пробились, пока деревенских разбросали… Я поначалу старался баб особо не бить… баб, девок, детей, опять же… А потом…
– А потом во вкус вошли? – резко спросил Никита. – Понравилось?
– А ты бы не вошел, касатик? – почти ласковым тоном поинтересовался Перебендя. – Ты бы не стал стрелять в баб, когда они вилы в брюхо твоему земляку всадили? Дитенок лет десять… с ножом… Как его остановишь? Добрым словом и лаской?
– Значит, и детей убивали?
– Никита, пойдемте к палатке, – сказал Дробин.
– Нет, я хочу знать…
– Никита, встаньте и идите за мной, – Дробин схватил Примакова за воротник куртки и рывком поставил на ноги. – Если вы сейчас не замолчите, я вас ударю.
– Ах этот ваш бокс… Но как же так, Сергей Петрович? Вы же против царизма боролись, вроде даже бомбы…
Удар под вздох – Никита захрипел и согнулся вдвое. Еще удар – отлетел к палатке, хотел встать, но снова упал. Застонал, прижимая руки к животу. Дробин схватил его за одежду и потащил к палатке, прочь от костра.
– Мерзавец, мерзавец… мерзавец-мерзавец-мерзавец-мерзавец… – шептал Никита, пытаясь восстановить дыхание. – Подонок…
Дробин положил Примакова на землю, сел возле него, перехватил правую руку Никиты, которой тот вознамерился нанести удар, сжал.
– Успокойтесь, Никита!
– Да я… Я больше ни минуты не желаю находиться здесь! Ни минуты! Я уйду отсюда. Я доберусь до цивилизации, я все узнаю… все сообщу людям… человечеству! – Никита силился встать или хотя бы сесть, но не мог.
– Что вы сообщите? – устало вздохнул Дробин.
– Об убийствах. Чтобы прикрыть свои преступления, были придуманы эти… эти сказки… И казачки поверили… Ладно – казачки, но вы-то? Что вас заставляет их защищать? Хотите примерным поведением срок ссылки себе скостить?..
– Вы много болтаете, – сказал Дробин тихо. – А мой жизненный опыт подсказывает, что много болтают те, кто хочет вызвать собеседника на откровенность. Или спровоцировать его на какие-нибудь необдуманные действия или слова…
– Вы… – задохнулся снова Никита, только на этот раз не от боли, а от ярости. – Вы намекаете, что я… что я – провокатор?!
Последнее слово он произнес с трудом, словно эта мерзость цеплялась колючками за язык и губы.
– Я – провокатор?
– Вы ведете себя, как дурак, – Дробин снова перехватил руку студента. – Настраиваете против себя казаков, которые вам ничего плохого не сделали. Вот сейчас, возле костра, чего вы хотели добиться? Полагаете, что, называя их детоубийцами, просто поддержали светскую беседу? Они и сами не в восторге от того, что пришлось пережить… и совершить. Но ведь они это сделали и, если понадобится – сделают снова. Потому что… – Дробин замолчал на минуту.
– Почему? – воспользовался паузой Никита. – За веру, царя и отечество? Как там еще – народность, самодержавие… – Он сел. – Вы же разумный человек с высшим техническим образованием и знаете, что всё… всё вокруг имеет рациональное объяснение. Паровые двигатели, телеграф, радио – это реальность, в них нет места мистике и прочему мракобесию. А бред о колдунах, магах и волшебниках – только повод. Повод, понимаете? Вы не можете не понимать. Когда национальное самосознание коренных жителей Сибири… оккупированной Сибири, между прочим, захваченной русскими угнетателями… И не нужно ухмыляться, господин Дробин… почему вы смеетесь?
– Вы так забавно произносите все эти глупости… Только колдуны здесь и вправду были, – Дробин прихлопнул на щеке комара. – И шаманы, вызывающие молнии с неба, – тоже были. Я сам это видел.
– Вы? Лично?
– Представьте себе. Не хочу вдаваться в подробности, но поверьте мне на слово, прошу вас. И не пытайтесь впредь оскорблять казаков. Желание уйти отсюда пешком – смешно. Вы его мне высказали и забудьте. Вы-то и с нами сюда еле дошли, а уж обратно…
– Я не боюсь!
– Так я и не подозреваю вас в трусости. В глупости и слабости – да, но отнюдь не в трусости. Вы можете ненавидеть меня, сколько вам будет угодно, можете по возвращении домой писать друзьям в Европу, рассылать письма с разоблачениями по всему свету и даже начать свое собственное расследование. Только результаты вас наверняка разочаруют.
– Подите вы к дьяволу! – выкрикнул Никита и встал. – Я…