Егоров оглянулся по сторонам, увидел стоявших неподалеку эвенков, позвал жестом, а когда они подошли, то попросил осмотреть все вокруг, нет ли чьих следов.
– Чужих, понимаете?
Делунчи посмотрел на Тыкулчу, тот улыбнулся и кивнул.
– Посмотрим, почему не посмотреть…
Эвенки двинулись вдоль гребня, потихоньку спускаясь в долину.
– Позволите бинокль? – Дробин протянул руку. – Не совсем понимаю, чего именно вы ждете от меня…
– Заключения о причинах крушения, – Егоров отдал бинокль и теперь рассматривал обломки корабля из-под руки. – Предварительного заключения…
– Нельзя было привезти настоящего специалиста? – спросил Дробин, не отнимая бинокля от глаз. – С завода. Или из Политехнического института.
– Нельзя, – коротко ответил Егоров, не вдаваясь в подробности. – Мы должны провести осмотр, сделать предварительное заключение, на основании которого потом будет принято решение… В общем, мы пришли. Теперь…
– Вниз пойдем, Антон Елисеевич? – спросил урядник.
– Как скажет Сергей Петрович, – Егоров еле заметно поклонился в сторону Дробина. – Он теперь тут главный. Как скажет – так и будет.
– Так мы перекурить-то успеем? Сергей Петрович!
– Успеете, – пробормотал Дробин. – Курите…
– Вот и ладно, – урядник скинул с плеч вещевой мешок, сел на камень, винтовку положил на колени, достал трубку, кисет и кресало. – Вот и хорошо…
Озимых и Яшка Алехин сели прямо в траву, даже не снимая мешков, тоже закурили. Никита отошел подальше, чтобы не чувствовать вони самосада, и без сил повалился на землю.
Все. У него больше нет сил, он останется здесь до тех пор, пока к долине не доберутся остальные, с палатками, вьючными лошадьми и припасами. Хотя, Никита даже есть не хотел. Успел перекусить лишь сухарем на ходу, но есть совершенно не хотелось. Более того – мысль о еде, о неизбежной пшенке с салом вызывала приступы тошноты.
Лечь и уснуть.
Никита не спал почти всю ночь, ворочаясь с боку на бок и переживая свое прилюдное унижение. Не имел права Дробин его бить. Это мерзко и подло, он даже не предупредил… Хотя нет, сказал, что может ударить, но ведь ударил потом без дополнительного предупреждения… С другой стороны, он должен был остановить Никиту, пока тот не наговорил совсем уж глупостей и не испортил отношения с казаками – и без того не слишком теплые – окончательно.
Перебирая все «за» и «против», Никита так и не пришел к окончательному выводу – общаться с Дробиным или игнорировать его. Спать… Пять минут, десять минут – спать…
Он задремал и тут же был разбужен.
– Что-то не так?
Егоров спросил тихо, почти шепотом, однако Никита отчетливо услышал каждое слово. «Но я ведь не подслушиваю, – сказал он себе. – Просто начали разговор в неподходящем месте… Или разговор все равно не имеет никакой секретности и приватности».
– Странно, – задумчиво нахмурился Дробин. – Вроде бы все понятно: корабль упал, возможно, зацепившись за гребень отрога. Снизился слишком, и дежурные, или как там у них на воздушных кораблях это называется, недоглядели. Бывает… Хотя вот на Кавказе катастрофа произошла в тот период, когда все принялись ловить колдунов, и вполне могли соврать, что случайно натолкнулись на гору. Могли?
– Вряд ли, – ответил Егоров. – Насколько я знаю, ни один воздушный корабль не погиб из-за вмешательства так называемых магов и волшебников. Даже британский «Нот» в Южной Африке погиб в результате диверсии. Да, основанной на внушении и подчинении человека чужой воле, но в результате выведения из строя охладителей… Магия – нетороплива. И, к счастью, сила нынешних магов никак не позволяет действовать на большие расстояния, на большие массы и на большие скопления людей. Может быть – пока. Все государства стараются взять колдунов под контроль, придуманы даже особые льготы и выплаты магам за сотрудничество с властями… Вы же понимаете, что тут есть всего два варианта – убивать или подкупать. Держать в тюрьме или гноить на каторге колдунов бессмысленно, так или иначе они… Но мы уклонились от темы. Вам, похоже, что-то не нравится?
– Мне что-то должно понравиться на месте крушения корабля и гибели восьмидесяти человек?
– Семидесяти восьми, – поправил Егоров. – И да, вы правы, я неверно выразился. Вы обратили внимание на что-то необычное?
– Ну… Я ведь не специалист… – неуверенно протянул Дробин. – Так, немного знаком с техникой, а вот о крушениях имею самое смутное представление… Но тут вы правы. Именно необычное. И я бы сказал – странное. Вы помните, что такое День Преображения?
– Помнить, естественно, я не могу, но что это такое – представляю.
– Да? Вы счастливый человек! – коротко засмеялся Дробин. – Ни один ученый в мире не знает ничего по этому поводу наверняка, а вы…
– Возможно, я некорректно выразился. Я помню, что в этот день по всему миру произошли катастрофы, вызванные внезапным изменением законов природы: химии, физики… Вдруг оказалось, что все материалы органического происхождения содержат куда больше энергии, чем от них ожидали… и собственно, имели до Дня Преображения. Керосиновые лампы взрывались, словно бомбы, места добычи нефти превратились в факелы, некоторые горят и до сих пор, хотя прошло почти шестьдесят лет. Зато стало возможно строить очень эффективные паровые двигатели на твердом топливе, что, в свою очередь, привело к ускорению технического прогресса… Я надеюсь, вы не хотите заставить меня делать доклад на эту тему?
Никита, лежа с закрытыми глазами, подумал, что сейчас Егоров, наверное, улыбнулся. Судя по интонации – точно улыбнулся. У него, кстати, очень приятная улыбка, скупая, но добрая и искренняя.
– Нет, конечно. Просто чтобы объяснить мою мысль, мне нужно быть уверенным…
– …в том, что я хоть что-то вынес из гимназии, – закончил за Дробина Егоров. – Я еще даже помню слово «теплород» и его синоним «термоген». И помню, что энергия органических веществ зависит от содержания в них теплорода. И что существуют способы насыщения термогеном этих самых веществ органического происхождения, позволяющие создавать все более эффективные паровые машины. И компактные одновременно.
– А военные, насколько я знаю, используют технологию термогенонасыщения, чтобы создать нефтяные бомбы. Я изучал это вопрос подробно.
– Я знаю, – тихо сказал Егоров. – Читал ваше дело.
– Даже так? Вы что же, из жандармского сословия? – В голосе Дробина холод и отвращение.
– Ну что вы, не имею чести, – ответил Егоров. – Подполковник Генерального штаба. Или вы и к моему ведомству имеете претензии? Наш милейший доктор, насколько я знаю, относит к малопочтенной породе сатрапов и военных. А вы как?
– Наш милейший доктор много всяких глупостей хранит в своем сердце. Я же полагаю, офицер… В общем, это не жандарм. А мое дело вы читали…
– …чтобы убедиться, что вы знакомы с устройством воздушных кораблей и со взрывными устройствами. В официальном заключении по устройству, которое вы почти создали, степени все больше превосходные. Остается порадоваться, что вас вовремя остановили.
– Лет пять назад я бы послал вас к черту, а сейчас… сейчас скажу: не знаю. Наверное, вы правы. Мои бомбы на улицах городов не принесли бы счастья человечеству. Но дело не в них. Суть устройства воздушных кораблей заключается в применении именно термогенонасыщения. Уголь в брикетах находится в специальных хранилищах на борту и совершенно безопасен, его можно хоть бить, хоть ронять – брикеты лишь сломаются и превратятся в пыль. Термоген находится в баллонах в сжатом состоянии, нуждается в особых условиях хранения, в охлаждении и еще многих приспособлениях. В целом все это обеспечивает безопасность всего процесса. Я не слышал ни об одной аварии этой системы по технической причине. Разве что пассажирский воздушный корабль в Париже несколько лет назад…
– «Луиза», там точно была диверсия. Анархисты.
– Может быть. Так к чему я это все вам рассказываю. Воздушные корабли – очень надежные сооружения. Но… – Дробин сделал паузу, – но если уж они падают или ударяются о препятствия – горы, например, то… Вначале взрывается тот термоген, который находится в обогатительных установках. Взрыв очень мощный, в реакцию вступает и сам термоген, и насыщенные им брикеты угля. Термоген стараются хранить как можно дальше от обогатительных установок, но в ограниченном пространстве корабля «подальше» – понятие весьма условное. Так вот, вначале тот термоген, что в обогатителях…
– В нагнетателях, – поправил Егоров.
– Что? Ах да, верно, на флоте их называют нагнетателями. Вы в курсе, я вижу… Так вот, взрываются нагнетатели, потом неизбежно – баллоны с термогеном. И вот это уже настоящий взрыв. Чудовищный! Металлы плавятся и горят, все остальное просто испаряется.
Дробин замолчал, словно давая возможность собеседнику самому прийти к какому-то выводу. Молчал и Егоров, обдумывая услышанное.
«На что именно намекает Сергей Петрович? – подумал Никита. – Корабль погиб, это явно. Обломки свалены в кучу, стекла разбиты, хребет у летучего Левиафана сломан. Что еще умудрился разглядеть Дробин?» Никита совсем уж было решил открыть глаза, встать и снова посмотреть на корабль, но решил, что успеет это сделать потом. А придумать свою версию, вот так, с закрытыми глазами, ему показалось куда интереснее.
«Сергей Петрович намекает, что корабли просто так не падают? Диверсия? Или он действительно ударился о скалы и упал? Нет, Дробин говорит не об этом, это слишком просто и понятно. Даже наглядно».
– Если позволите, – тихо проговорил Егоров, – то я попытаюсь привести нашу задачу к общему виду. Имеем воздушный корабль, который разрушился от удара об землю. Так?
– В общем виде – так. Взрыва здесь не было – металл смят, а конструкции корпусов и надстроек, насколько я могу видеть, разрушены, скорее, механическими нагрузками. Будто корабль упал… как камень, ударился правым корпусом о скалы, силой инерции его поволокло дальше. В бинокль видны даже остатки мебели и внутренней отделки. Во всяком случае, висят какие-то тряпки – на обломках, на деревьях…