Мама, разумеется, подобного непотребства стерпеть не могла.
– Кто вам разрешал садиться, юная леди? – поджав губы, бросила она ледяным тоном. – Совсем забываетесь, мисси!
– Простите, мама, – вновь заспешила Молли. С плеч поистине свалилась неподъемная тяжесть. – Простите, папа. Я… я могу идти?
– Завтра два часа рукоделья вместо одного, – по-прежнему поджимая губы, вынесла вердикт мама. – Пусть это послужит вам уроком, юная леди. Забывать о приличиях нельзя никогда, ни при каких обстоятельствах! Именно это – приличия и воспитание – отличает нас от варваров. Понятно вам это, мисс?
– Да, мама, – Молли решила, что будет нелишне сделать лишний реверанс.
– Дорогая, – пришел на выручку папа. – Ну, пожалуйста, не будь так уж строга к девочке. Она соскучилась, она беспокоится о героических солдатах, слугах Ее Величества… Лишние полчаса рукоделья будет, по-моему, вполне достаточно.
– Ты ее совершенно разбалуешь, дорогой мой Джон Каспер! Если бы я в детстве вот так ворвалась в гостиную к моей собственной мама́ – или тете Сесилии, – да еще и плюхнулась бы без спроса, то получила бы от папа́ таких розог, что неделю бы сесть не смогла. А тут только полчаса рукоделья! Ладно, мисси, благодарите вашего сердобольного отца. Полтора часа, а не два. Но чтобы как следует! – она погрозила пальцем. – Сама проверю! Со всей дотошностью!
– Да, мама. Спасибо, мама. Я могу идти, мама?
– Ступайте, мисс.
За спиной Молли папа сочувственно вздохнул.
В воскресенье, отсидев и службу, и проклятое рукоделье, и час присмотра за братцем, Молли наконец-то выбралась из дома. Выбралась, несмотря на пришедший с гор холод и валом валивший снег.
Низко надвинут машинистский шлем, очки-консервы, поднят воротник куртки из «чертовой кожи» на искусственном меху – толку от него мало, но не надевать же мамой предлагаемое драповое пальто до самых пят? Ватные штаны, высокие сапоги с застежками – настоящие егерские, как хвасталась она Сэмми.
Молли быстро перебежала дорогу, нырнула в узкий проход мусорной аллейки меж двух почти впритык сдвинутых таунхаусов. Перепрыгивая через засыпанные ящики с отбросами, которые из-за снега явно еще не скоро вывезут, проскочила на следующую улицу, взлетела по покрытым белым покрывалом ступеням на эстакаду экспресс-паровиков, ходивших далеко, к удаленным докам и плавильням, пробежала до стрелки, до ответвления, свернула – дело это не самое безопасное, экспрессы ходят быстро, а эстакада узкая – едва устоишь на краю, если застигнет поезд вне рабочей площадки.
Дома и проулки уходили вниз, эстакада становилась выше – зато это был самый быстрый способ добраться до квартала, где жил Сэмми.
Улицы сжались, сузились. Стены домов надвинулись на Молли. Тут и там кварталы рассекались эстакадами – здесь скрещивалось сразу несколько экспресс-линий.
Под мутным фонарем околачивался Билли Мюррей с дружками – всем известный на пять кварталов в каждую сторону драчун и забияка. Был он одних лет с Молли, но зато на голову выше и чуть ли не в два раза шире в плечах.
– Привет, мисс Блэкуотер! Куда собралась?
– Привет, Билли! Сэма не видел?
Как ни странно, Билли, чьих кулаков отведал, наверное, любой мальчишка в ближайших и не очень окрестностях, к Молли относился со странной снисходительностью. Ну, и к ее друзьям тоже, за кого она просила.
– Сэма-то? Не. Не выходил сегодня. А вот скажи, мисс Блэкуотер…
– Билли! У меня имя есть!
– Да имя-то есть, – Билли сдвинул худую шапку на затылок, показывая внушительную шишку на лбу. Судя по всему, досталось ему от дубинки констебля. – Но когда работу ищешь, говорят, надо по всем правилам.
– Работу, Билли? Какую работу? И я-то тут при чем?
Билли подошел ближе – руки в карманах латаного-перелатаного пальто, что до сих пор было ему длинно. Наверняка от старшего брата, что недавно завербовался во флот. Не своей волей, правда.
– Мамку рассчитали вчера, – вполголоса сказал он. Круглое лицо донельзя серьезно. – Говорят, какая-то паровая хрень будет теперь на фабрике вместо нее. Мне работа нужна. Любая, мисс Блэкуотер.
– Рассчитали? – растерянно повторила Молли. – Ой…
У Билли, как и у Сэма, было то ли пять, то ли шесть братьев и сестер. Старший служил и посылал какие-то деньги, но, само собой, какие особые деньги у новобранца? Папа говорил, что платят им сущие пенни.
– Так, Билли… – беспомощно сказала мисс Блэкуотер, – это тебе к мяснику надо, или там к зеленщику… или в депо паровиков, которые не экспресс… им смазчиков вечно не хватает…
– Был уже, – ровным голосом сообщил Билли. – Не берут. Говорю тебе, мисс, новую хрень на фабрике поставили. И не одну. Многих рассчитали.
– На «Железных работах Уотерфорда»?
– Угу. Мамка у меня там. Была. А еще у Джимми-дергунца родители, и у Майкла-ушастого папка, и у Уолтера-хриплого, и у другого Билли, ну, который конопатый… Многие и побежали, работу искать. А я припозднился.
– Так найдет твоя мама работу, Билли! Точно тебе говорю – найдет!
– Может, и найдет, – скривился мальчишка. – Где в два раза меньше платят. Прислугой какой или там поломойкой.
Молли опустила голову. Ветер швырял на них с Билли пригоршни снега.
– Слушай, – вдруг решилась она. – Ты тайны хранить умеешь?
Билли снисходительно фыркнул, указал на свою шишку.
– Видела? Бобби[2] отметил. Констебль Паркинс. А все потому, что я говорить не хотел, кто часовую лавку обнес на прошлой неделе.
– А ты знал разве?! – поразилась Молли.
– Не, – подумав, признался Билли. – Но бобке говорить все равно не хотел! Западло. Они мамке, когда ее с фабрики выкидывали, по бокам так надавали – еле до дому дотащилась… Так что если чего мне скажешь – могила!
– Поклянись! – потребовала Молли.
– Да чтобы угля наглотаться!
– Ладно. Вот тебе задаток… – Молли много читала про это в книгах. Строгий и рассудочный детектив посылает на задание помощника, который «свой» на городском «дне» и всегда вручает аванс. – Задаток, говорю! – сердито повторила она, видя выпученные глаза Билли. – Два шиллинга. Руку протяни. Раз, два. Получи. До двух-то считать они тебя научили?
Билли, скажем так, не слишком усердствовал в посещении школы.
– Что сделать надо, Молли? – хрипло сказал мальчишка, облизнув от волнения губы и позабыв про всяческих «мисс Блэкуотер». – Побить кого? Ты только скажи, так отделаю, маму родную не вспомнит!
– Побить? Не, бить не надо, – помотала Молли головой. – Надо пробраться на стоянку «Геркулеса», к механическим мастерским. И разузнать, что там и как. Все ли с ним… с «Геркулесом» то есть… в порядке. Сделаешь – еще три шиллинга дам.
В Норд-Йорке семья могла худо-бедно сводить концы с концами на пятнадцать шиллингов в неделю. Пять шиллингов – или четверть фунта – были дневным заработком опытного механика.
Правда, инженер получал четыре фунта в день, а добрый доктор Джон Каспер Блэкуотер – и того больше, целых десять. Двести шиллингов, в сорок раз больше хорошего рабочего…
– А у тебя есть? – жадно спросил Билли, вновь облизываясь.
Молли полезла в нагрудный карман, выудила монету в полкроны[3], прибавила шестипенсовик и повертела всем этим у мальчишки перед носом.
– Считай, ты уже все узнала. Скажи только, про что спрашивать?
– Н-нуу… не было ли боя, а если был, то что там случилось… не погиб ли кто… Я ведь девочка, девочке ни за что не расскажут, а тебе – завсегда! – подольстилась она, и Билли немедленно выпятил челюсть.
– Понял. – Билли ловко подбросил и поймал монеты. – На два дня харча хватит, а с тех пяти… Мамка порадуется.
– Ты те пять еще заработай сперва! – пристрожила его Молли, стараясь поджимать губы, как мама.
– Заработаю, не сомневайся!
– Тогда завтра? Здесь же?
– Угу, – кивнул Билли. – Побегу сейчас же, там когда вечерняя смена воскресная, пробраться легче. Ты Сэма-рыжего еще искать будешь?
– Буду.
– Он, говорю тебе, не появлялся сегодня. Может, мамка его куда послала. Ты к ним самим зайди. Если не испугаешься.
– Вот еще! – фыркнула Молли как можно убедительнее. – Сам-то не струсь, когда до мастерских доберешься!
Билли только рукой махнул, исчезая в падающем снегу.
Почему она это сделала?
Не поверила папе?
Хотела убедиться сама?
Она сама боялась ответов на эти вопросы.
Боялась и того, что с «Геркулесом» – беда, а это значит…
Боялась и того, что папа врет ей.
Трудно даже сказать, чего больше.
Молли прождала Сэма на их обычном месте – на остатках старой эстакады, которую по большей части снесли, когда строили доходные дома и прокладывали новые линии паровика; однако приятель так и не появился. Исчезли с засыпаемых снегом улиц и другие мальчишки с девчонками. Молли поколебалась – начинало темнеть – и нехотя повернула домой.
Билли принес ответ уже на следующий день, сияя, как новенький серебряный шестипенсовик.
Был вечер, и Молли уже с беспокойством поглядывала на фонарщиков, один за другим зажигавшим газовые фонари. Воскресный снегопад прекратился, на время скрыв зияющие раны Норд-Йорка; но сажа из бесчисленных труб уже оседала на белые покрывала.
Сэмми не появился вновь, и девочка начинала всерьез беспокоиться. Сидела на верху старой эстакады, где еще остались догнивающие остатки деревянных шпал, и ждала, хотя уже чувствовала – Сэмми не придет.
Зато явился Билли.
– Эге-гей, мисс Блэкуотер! – он замахал рукой.
– Опять «мисс», Билли?
– Ты мне работу дала. – Он быстро вскарабкался по выступающим кирпичам. – Я, того, сделал. Монеты при тебе? – добавил он заговорщически.
Молли позвенела полукроной и шестипенсовиком в кармане.
– При мне. Что смог узнать?
– Ух, и нелегко же было! – издалека начал Билли, как и положено. – У мастерских страсть что творится – проволоку новую натянули, да еще ярдов на двести отодвинули. Часть Ярроу и Бетельхейма отгородили, народ выселяют. Говорят, сносить будут, мастерские расширять. Стрелки стоят. С броневиками!