– Да-да, очень мужественный человек. Отказался от всех достижений цивилизации, был учеником у какого-то шамана, – подхватил Конвей. – И достиг известных высот. Самый уважаемый и сильный шаман на много миль вокруг. Когда началось то безумия с колдунами, вспомнили и о профессоре: писали ему письма, просили прекратить это все, ведь он подавал дурной пример аборигенам. Если уж взялись выкорчевывать колдовство и магию, то нельзя делать при этом исключения. А он решил, что не может оставить бедных тунгусов без своей опеки… Кстати, хотите узнать у него подробности? Его прятали даже от нас. Мы пришли в деревню, а тунгусы как один клялись и божились, что нет никакого Белого Шамана, ушел Белый Шаман. Уж как мы их не спрашивали… знаете, хунхузы, которых мне начальство навязало в качестве боевой силы, умеют спрашивать. Лично я это – пытки и все такое – не одобряю, вот и Энтони подтвердит, но если для дела нужно, я могу и попридержать свои принципы. Так вот, тунгусы не отвечали. Трое умерли, но ничего не сказали. А вот когда мои хунхузы взялись за ребенка, его мать не выдержала. Оказалось – тут же в деревне он и был. И даже мог в щели сарая наблюдать, как за него умирают тунгусы. Большой гуманист этот ваш профессор. Все выдержал, не сломался, сидел в сарае и ждал, пока либо тунгусы закончатся, либо у нас терпение лопнет. И ужасно обиделся на ту женщину… Ужасно.
«Вот сейчас меня вырвет», – подумал Никита.
– Эй, кто там? – крикнул Конвей в сторону двери. – Приведите Белого Шамана…
Невысокий, сухощавый, лет шестидесяти на вид. Или семидесяти. На лице багровел синяк, губа напухла. Одет в кожаную одежду эвенков. Рукава и колени выпачканы землей.
– Здравствуйте, господин профессор, – сказал Конвей. – Мы рады вас видеть.
Радости, правда, у него на лице не было. Совсем не было.
– Вы не смеете! – профессор вскинул голову. – Вы ведете себя недостойно звания цивилизованного человека!
– Скажите, профессор, – Конвей отхлебнул чаю и взял из миски плюшку. – Вот вы отказались от мира, от общества, посвятили себя изучению жизни этих… человекообразных… Даже стали шаманом и волшебником. Зачем вы тогда статьи продолжали писать в научные журналы? В российские, британские, французские… Когда вам присуждали премии и медали, вы не приезжали за ними, отказывались от денег, но все равно и дальше присылали свои материалы. Зачем?
– Я не хотел, чтобы мои исследования пропали даром…
– Ну, так и не подписывали бы их, честное слово! Собрали материалы, отправили их с аборигеном к станции и наслаждались бы мыслью о том, что внесли свой вклад в… – Конвей крутанул в руке чайную ложку, – …сокровищницу науки. Но вы же всегда указывали свое имя, со всеми званиями и регалиями, даже с теми, которые отказывались получать. И найти вас после этого было не слишком сложно. Поначалу русские послушали тунгусов. Эти русские такие сентиментальные, просто ужас. Выкури они вас из этих дебрей три года назад, ничего этого, – он постучал ложкой по столу, – не было бы. Вы бы стали сотрудничать с властью, не тратя время на раскопки древней напасти. Да, вы понимали всю опасность информации об антимагии – так вы ее, кажется, назвали? Но ведь какая замечательная получалась статья. В публикации вы сообщили о своем желании на практике убедиться в своей правоте и понимали, что к вам постараются добраться. Может, даже хотели этого… Сведущие люди статью прочитали, сообщили о ней моему боссу. Тот вызвал меня и сказал: «Джо! Ты у нас старый пес, знаешь, с какой стороны из ружья вылетает пуля. Нужно найти в Сибири некоего господина…» Я отправляюсь в Китай, благо там уже есть некоторый порядок, вступаю в командование бандой хунхузов и пробираюсь через границу сюда. Сразу найти вас не удалось, но вскоре мне сообщили, что без вести пропал сначала один корабль, потом второй… И я отправился сюда, рассудив, что если происходит нечто странное, то… А вы, Энтони, почему оказались здесь? Я все сказал, теперь ваша очередь.
– Почти то же самое. Только мое начальство решило, что нужно вначале приказать почтовику уклониться от маршрута и высадить поисковой десант, – Егоров говорил ровно, словно наговаривал текст на фонограф. – Почтовик не вернулся. Его обломки нашли старатели, сообщили. Был послан второй корабль, военный, и даже с колдуном на борту. С одним из тех, кто стал сотрудничать. «Малахит» поддерживал связь постоянно, и когда сигнал его радио пропал, стало понятно, что… Ну или не понятно, а заподозрили. Наш Белый Шаман как-то воздействует на корабли. Причем быстро, словно удар молнии.
– А это ведь оружие, – сочувственно покачал головой Конвей. – И если еще кто-то из дикарей сделает такое же открытие, как мы будем их побеждать? И так чуть не продули эту войну вчистую… Никто не может рисковать, господа. Не имеем права. Но знаете, что самое смешное в этой истории, Энтони? Нет здесь никакой магии. Представляете? Даже сам наш уважаемый профессор больше не может колдовать. Правда смешно? Он-таки нашел это заклинание или что там – совокупность трав и минералов, которые полностью исключают всякую магию. Поспешил применить, а когда понял, что обратной дороги нет, немного огорчился. Он мне так при первой же беседе и объявил.
– Я хотел защитить этих несчастных, – проговорил профессор. – Они не понимали всей опасности магии. Их отлавливали казаки, их расстреливали из пулеметов с летающих кораблей, но они все равно пытались возродить колдовство. А так… Так я смог их защитить. Они ведь словно дети…
Никите показалось, что профессор говорит искренне. Он не мог лгать, наверное. Никита хотел верить, что слышит сейчас правду о подвиге и самопожертвовании человека. Добровольно отказаться от магии. Какую силу духа нужно иметь, какие чистые и высокие помыслы!
– Не врите, профессор! – зло бросил Конвей. – Вы просто хотели стать самым сильным колдуном, раз и навсегда покончить с конкурентами. Да, вы не могли колдовать, но все равно остались великим Белым Шаманом, и никто не посмеет оспаривать ваше исключительное место среди дикарей. Это гордыня, господин профессор. Смертный грех. Первый из смертных грехов… Однако вам и тут не повезло, правда, Энтони? Ты ведь тоже все понял там, у разбитого корабля? Или даже раньше догадался. Так ведь?
– Так.
– Что? – тревожно оглянулся профессор. – О чем вы?
– О термогене, как ни странно это слово звучит в присутствии Белого Шамана, – усмехнулся Конвей. – О простом и обычном термогене. Наш дурацкий мир устроен с большой иронией, господа. Я пережил в детстве этот идиотский День Преображения. И название это, которое ему дали идиоты, я тоже считаю идиотским. День насмешки над здравым смыслом. Вселенский праздник дурака! Мы все старательно делали глупости. Инженеры и техники презирали колдовство, а маги-колдуны-шаманы смотрели и придумывали, как же добраться до нас. Свергнуть с небес, задавить. Прервать это самодовольное шествие прогресса. Да некоторые из цивилизованных людей были готовы отбросить от себя все эти гайки, молотки, паровые котлы. Замахнуться и зашвырнуть подальше… Вы не бывали в Австралии, господа? – вдруг изменив тон на самый обыденный, спросил он. – Там тоже пока живут дикари. И вот они изобрели странную штуку – бумеранг. Кусок дерева, и всё, но если его правильно обстругать и правильно бросить, то он всегда вернется к вам. И боже вас упаси зазеваться в этот момент – заточенная деревяшка может свободно снести вам череп или выпустить кишки. Вот мне почему-то наш мир, наша цивилизация, даже наша магия напоминает этот самый бумеранг. Как бы мы ни пытались их отбросить, как бы широко ни замахивались – ничего у нас не получится. Все равно эта штука прилетит обратно, и нужно быть к этому готовым.
Конвей встал и подошел к Силину. Взял того за бороду, тряхнул. Голова профессора мотнулась и замерла.
– Ваше проклятое заклинание кроме магии уничтожает еще и термоген. Представляете? Кто бы мог подумать! Мы так хотели уничтожить магию, чтобы всякие грязные племена даже подумать не могли о реванше над белым человеком! Колдуны были готовы душу продать за торжество над машинами, пулеметами и бомбами. А оказывается… Оказывается, все это – одно! Змея, кусающая себя за хвост. Разве это не божественная ирония? Черт бы вас побрал, господин Силин! – Конвей отшвырнул профессора в сторону и вернулся к столу. Профессор остался лежать, оглашая комнату стонами.
– Профессор выбрал неудачное место для своего эксперимента, – вздохнул Егоров. – Катастрофически неудачное. Тут проходит линия регулярных рейсов на Дальний Восток, и для России ее перекрытие накануне войны с Японией…
– Я… Я не знал! – простонал профессор. – Я не хотел… Так получилось… Давайте, я уйду, господа? Соберу племена и уведу их севернее…
– К Якутску? Отрежете тамошние коммуникации?
– Ну хорошо, не на север, на юг. В степи… – профессор поднялся на колени, будто вознося молитвы. – Есть же на Земле место, которое не нужно нашей цивилизации? Должно быть! Вы не имеете права! Всегда есть исключение из правил. Всегда! Послушайте, Конвей, или как вас там… Вы же можете убить этого… – Профессор указал пальцем на Егорова. – Их всех можете убить… Я пойду с вами, куда вы скажете. Я все расскажу, могу сам все организовать. Ваши Североамериканские Штаты станут самой великой державой!
– Не думаю, что это правильно, – серьезно отозвался Конвей. – Это ведь просто – собрать травки, приготовить отвары, устроить камлание… я правильно произнес это слово? И получить возможность уничтожать и магию, и технологию. Не прилагая ни малейших усилий. Не тратя денег и бомб. Но что потом? Этот секрет долго не просуществует, господа. Его либо украдут, либо купят… и тогда все рухнет. Мы оказались в измененном мире в тот чертов День Преображения. Нам сунули в руки эту проклятую игрушку, и мы к ней уже приноровились. Нет, правда! Мы построили мир, в котором летают корабли, бороздят моря гигантские пароходы, по рельсам несутся паровозы. Паровые машины крутят электрогенераторы, снабжая наши города светом и теплом… Да, к этому прилагаются тупые людишки, готовые насылать порчу, проклятия, бормотать заклинания и варить колдовские зелья… но мы к этому уже почти привыкли. Нашли способ бороться и даже сотрудничать. И если не будет магов, то не будет и техники. Это значит – не будет цивилизации. Нас отбросит не ко Дню Преображения, а значительно дальше. В Средние века, к первобытным людям. Вы со мной не согласны, господа?