Обер-лейтенант Марквардт дает мне примерный перевод, когда мы еще находимся в воздухе. Фикель со смехом говорит:
«Если они целятся в ведущего, можно держать пари, что попадут в ведомого».
Обычно моим ведомым летает именно он, а потому Фикель знает, что говорит.
Впереди и ниже нас по дороге между двумя лесополосами движется большая колонна Иванов: автомобили, артиллерия и прочее имущество. Множество зениток ведет плотный огонь, да и красные соколы тут как тут, «Аэрокобры» атакуют нас. Я отдаю приказ атаковать противника. Большая часть наших самолетов пикирует на грузовики и телеги, меньшая — на зенитки. Все мы отчаянно маневрируем. Но тут русские истребители решают, что настал их час. Клубки разрывов зенитных снарядов подбираются все ближе к нашим самолетам. Прямо перед тем, как войти в пике, самолет Фикеля получает прямое попадание в крыло. Он спешно сбрасывает бомбы и поворачивает домой. Его самолет горит. Мы сбросили бомбы в цель и выходим из пике. Я набираю высоту, чтобы увидеть, куда же девался Фикель. Выясняется, что он ухитрился совершить вынужденную посадку на клочке земли, нашпигованном всеми мыслимыми препятствиями: канавами, ямами, пнями. «Штука» дает лихого «козла», перепрыгивая через две канавы. Просто чудо, что самолет еще не перевернулся. Фикель со стрелком выскочили из кабины. Положение скверное: русские кавалеристы, за которыми следуют танки, уже бросились к самолету из леса. Они явно намереваются захватить в плен летчиков. «Аэрокобры» с новой яростью набрасываются на нас сверху. Я говорю по радио:
«Кто-нибудь должен сесть. Вы знаете, что мне это запрещено».
Я чувствую себя отвратительно. Мне строжайше запрещено садиться для спасения сбитых летчиков, и все мое существо восстает против нарушения приказа. Мы продолжаем кружиться над сбитым самолетом. Фикель и Барч совсем рядом, однако сложно представить, чтобы кто-нибудь сумел благополучно приземлиться при подобных обстоятельствах. Русские неотвратимо приближаются, но ни один из пилотов, судя по всему, не собирается садиться. Им приходится уклоняться от атак истребителей, что требует предельной концентрации внимания. Мне очень трудно решиться совершить посадку, но я вижу, что если я не предприму что-то чрезвычайное, мои товарищи погибнут. Если их вообще возможно спасти, то самые высокие шансы на это именно у меня. Я понимаю, что нарушение приказа — непростительное нарушение воинской дисциплины, но моя решимость спасти товарищей сильнее чувства долга. Я забыл о последствиях своего поступка, вообще обо всем на свете. Я должен их вытащить. Я отдаю последние приказы:
«7-я эскадрилья: вы атакуете кавалерию и пехоту с бреющего полета. 8-я эскадрилья: вы кружите на средней высоте, прикрывая Фикеля и меня. 9-я эскадрилья: вы поднимаетесь выше и отвлекаете на себя истребители. Если русские спикируют, 9-я эскадрилья атакует их сверху».
Я лечу очень низко над местом вынужденной посадки, выбирая клочок земли, который при некоторой доле везения можно использовать для посадки. Я плавно добавляю газ, мы уже над второй канавой. Сектор назад, ужасный толчок, хвост самолета подбрасывает в воздух, но потом он останавливается. Фикель и Барч мчатся изо всех сил, спасая свою шкуру. Они уже совсем рядом. Пули иванов шлепают о землю, поднимая фонтанчики пыли, но пока никого не задели. Оба летчика забираются в кабину, я даю газ. Меня трясет от напряжения. Смогу ли я взлететь? Успеет ли мой самолет подняться в воздух до того, как врежется в какое-нибудь препятствие и разлетится на куски? Канава летит навстречу. Я отрываюсь от земли, самолет перескакивает через канаву, и колеса снова касаются земли. Затем самолет выравнивается. Постепенно напряжение оставляет меня. Группа смыкает строй, и мы возвращаемся домой без потерь.
«Бродячий цирк Руделя» разместился на сжатом поле возле городка Венден недалеко от латвийско-эстонской границы. Последнее время фельдмаршал Шернер прилагал массу усилий, чтобы заполучить мою группу на свой участок фронта, и в результате мы очутились здесь, на Курляндском фронте. Едва мы приземлились на нашем «аэродроме», как прибыл неизменный торт с приветствиями от фельдмаршала. Где бы я ни оказывался под его командованием, всегда меня встречает один из этих восхитительных тортов. Обычно его украшает Т-34 из сахарной глазури и число, соответствующее количеству уничтоженных мною танков. На сей раз торт венчало число «320».
В целом ситуация сложилась следующая: в районе Тукумса наши войска начали наступление, чтобы соединиться с главными силами Восточного фронта. Для этого была создана ударная группа под командованием не раз отличавшегося в боях полковника графа фон Штрачвица. Ее удар оказался успешным. Однако советские войска прилагают массу усилий, чтобы прорвать наш фронт на востоке Курляндии. Этот участок фронта был для красных настоящей занозой. До сих пор он держался только благодаря несравненной храбрости германских солдат, несмотря на колоссальное превосходство противника в живой силе и технике. В данный момент русские ведут необычайно яростные атаки в этом секторе. Чтобы ослабить это давление, фельдмаршал Шернер вызвал на помощь нас. Уже во время первых вылетов мы замечаем, что фронт здесь относительно стабилизировался. Позиции красных везде хорошо укреплены, а маскировка, как всегда, превосходна. Их зенитные батареи развернуты вплотную к линии фронта и очень многочисленны. Вражеская авиация проявляет повышенную активность. В воздухе кружат огромные стаи вражеских истребителей, и лишь изредка появляется звено германских истребителей. Это объясняется трудностями доставки снабжения в котел. Однако нам требуется большое количество бензина, бомб, запасных частей. И все это должно находиться прямо под рукой, хотя эти грузы доставить сюда более чем непросто. Хлеб, который мы едим, заработан тяжким трудом. Мы нужны повсюду: и на востоке котла, и на юге, в районе Тукумса, или на направлении главного удара русских, которые наступают на Ревель через Дерпт. Во время нескольких вылетов нам сопутствовала удача, и мы уничтожили большую моторизованную колонну противника, сопровождаемую танками. Она уже подошла к Дерпту, но мы сумели ликвидировать этот прорыв, и армия восстановила фронт. Откуда они берут эти неисчислимые массы людей и техники? В этом кроется нечто сверхъестественное. Грузовики, которые мы сожгли, в большинстве своем американского производства. Иногда среди танков, которые мы атакуем, мелькают маленькие группы американских «Шерманов». Впрочем, русским они не особенно нужны, так как их собственные танки гораздо лучше приспособлены к условиям России и производятся в совершенно невероятных количествах. Это потрясающее количество техники и снаряжения приводит нас в замешательство, а часто — и в откровенное уныние.
Мы очень часто встречаем самолеты американского производства: «Аэрокобры», «Кингкобры», «Бостоны». Американцы помогают своему союзнику, поставляя ему колоссальное количество автотранспорта, но в Россию из Америки идут и самолеты. Неужели в их интересах оказывать русским такую внушительную поддержку? Мы часто спорим по этому поводу.
Однажды в половине третьего ночи меня будит обер-лейтенант Вейсбах, мой начальник разведки. Со мной срочно желает переговорить фельдмаршал Шернер. Уже довольно давно по ночам я отключаю свой телефон, так как желаю получше выспаться, ведь первый вылет мы проводим рано утром. Поэтому на все ночные звонки отвечает начальник разведки, который утром никуда не летит. Однако для фельдмаршала я всегда на месте. Шернер сразу берет быка за рога и не тратит время на предисловия.
«Вы можете вылететь немедленно? Около 40 танков с мотопехотой прорвали фронт. Наши войска просто смяты и смогут закрыть прорыв не ранее вечера. Однако русские слишком глубоко вклинились в наше расположение, их нужно остановить немедленно, пока они не расширили прорыв. Если они сумеют это сделать, то нарушат всю систему коммуникаций в тылу армии».
В очередной раз повторяется старая история. Я слишком часто бываю в армии Шернера, чтобы удивляться. Наша пехота просто залегла в окопах и пропустила танки через себя и сейчас ждет, что мы будем для нее таскать каштаны из огня. Она оставляет прорвавшиеся вражеские войска на наше попечение, а сама будет пытаться закрыть прорыв, сегодня или через пару дней — как получится. Тогда прорвавшийся противник будет обезврежен. В Курляндии это особенно важно, потому что любой серьезный прорыв противника может привести к крушению всего фронта.
Я быстро оцениваю происходящее и говорю фельдмаршалу:
«Пока еще слишком темно, и просто вылет не имеет никакого смысла. Для атаки танков и грузовиков с бреющего полета мне нужен дневной свет. Я обещаю, что с восходом вылечу вместе со своей 3-й группой в указанный вами квадрат. Потом я свяжусь с вами и доложу, как пойдут дела».
Если верить тому, что сообщил Шернер, красные просочились в районе озер, и в данный момент их танковый авангард вышел на дорогу между двумя озерами. Тем временем я приказываю обер-лейтенанту Вейсбаху с помощью телефона собрать все возможные метеосводки и разбудить нас. Мы должны взлететь в предрассветных сумерках и с первыми лучами солнца уже находиться над целью. Несколько коротких телефонных звонков командирам эскадрилий, и дальше все идет само по себе. Если вы сотни раз повторяли одно и то же, вы можете проделать это даже во сне. Повар точно знает, когда подавать кофе. Старший механик до секунды знает, когда нужно собрать наземный персонал, чтобы подготовить самолеты. Я должен лишь приказать командирам эскадрилий:
«Первый вылет в 5.30».
Рано утром аэродром затягивает густой туман, который поднимается на высоту до 45 метров. Однако задание слишком важное, и мы взлетаем, надеясь, что в районе цели погода будет лучше. Мы направляемся на юго-восток на малой высоте. К счастью, местность в этих краях плоская как доска, иначе такой полет был бы невозможен. Видимость не превышает 350 метров еще и потому, что пока не рассвело. Примерно через полчаса мы замечаем, что туман опускается к земле, это значит, что мы приближаемся к району озер. Я отдаю приказ перестроиться, так как ле