— Что руки в перчатках? — повернулся ко мне помощник дежурного.
— Экзема у меня, начальник, мазью махать надо каждый день и повязки накладывать, а где деньги взять? У вас, кстати, в аптечке нет…
— Ничего у нас нет. Фамилия, имя, отчество, где и когда родился? И давай, сразу правду говори. Если соврешь — тебе же будет больно.
— Кузнецов Павел Алексеевич, одна тысяча шестьдесят пятого года рождения, двадцать первое января, город Киев, Украинская ССР.
— О! Так ты иностранец получаешься?
— А я не знаю, кто я сейчас такой есть, россиянин или ширый хохол. Я лет пять уже бомжую. Но если есть возможность, вы меня на нэньку Украину отправьте, буду очень признателен.
— Не боись, мы тебя обязательно отправим. — помощник дежурного записал меня в большую амбарную тетрадь, после чего потерял ко мне интерес: — Сиди тихо, скоро за тобой придут.
Попытка, не прощаясь, смыться из дежурки успехом не увенчалась — помощник дежурного, хотя все время перемещался по смежным помещениям, с меня один глаз не спускал, и когда я попытался выйти, за дверь, воспользовавшись, что два бравых «овошника» приволокли в отдел четырех пьяных теток, тут же последовал резкий окрик и мне перегородили дорогу к свободе.
— Да я просто в туалет хотел, начальник. — я, с самым невинным видом вновь плюхнулся на жесткую скамью.
Пришли за мной примерно через час. Невысокий, крепкий парень в рубашке с коротким рукавом и, модных в этом сезоне, слаксах, подошел к помощнику:
— Кого там пэпсы задержали?
— Вон сидит, в панаме.
Да, это я сидел в панаме, низко натянутой на глаза — почему-то не хотелось оставлять память о своем лице в этом уважаемом учреждении.
— Ты! В шляпе пидор…ой! Пошли со мной.
Я приподнял голову и недоуменно обвел взглядом дежурку, потом тронул за рукав милиционера в серой пилотке:
— Уважаемый, вас вон тот товарищ зовет.
Сначала меня пинали за то, что я дотронулся до сотрудника «своей поганой рукой», потом за «все хорошее». Слава Богу, комната была узкой, а желающих ответить «за пидора» нашлось много, поэтому они больше толкались надо мной, да и хороших футболистов, в сопящей и матерящейся толпе, сгрудившихся надо мной, не было.
Потом сотрудники долго отдыхали, после чего парень в короткой рубашке на пару с помощником дежурного, ухватили меня за ноги, и потащили по длинному, темному и, почему-то знакомому, коридору.
Дотащив меня до темной, уходящей вниз, широкой лестницы, мои помощники по ходьбе остановились, пытаясь отдышатся.
— Ну что, дальше потащили?
— Ну нах… разобьет голову, бомжы задолбаются кровищу отмывать. Он тебе что, совсем не нужен?
— Ну как не нужен — надо, чтобы явку с повинной написал и следователю показания признательные дал.
— Тогда поднимай его.
— Да не буду я эту вшивоту поднимать. Сейчас сам поднимется. — узкий носок итальянской туфли сорок третьего размера с силой воткнулся мне в бедро, меня от острой боли подкинуло, так, что я чуть не покатился вниз по бетонным ступеням.
— Стой, а то правда грохнется, шею сломает. У тебя перчатки есть?
Пока сотрудники перепирались, где взять перчатки, чтобы меня поднять и дотащить оставшиеся десять метров, я практически не притворяясь, стал по стеночке, осторожно, подниматься вверх.
— Я же тебе говорил, что он притворяется! — заорал молодой человек в «цивильном»: — Никому верить нельзя.
Пока они обсуждали лживый характер жуликов, я потихоньку дополз до нижней ступеньки лестницы и оказался в подвале, где повернул налево.
— Эй, ты куда. — парень в рубашке легко сбежал вниз по ступеням и повернул направо, сделал пару шагов в темноту, где щёлкнул выключателем и над потолком загорелись пара тусклых, ватт по сорок, лампочек.
— Заходи. — молодой человек распахнул дверь одного из кабинетов: — заходи, сюда, к стенке встань
Я встал в указанное место, после чего, аккуратно сполз на пол, скользнув по стенке.
— Я тебе что сказал — встать! Встать быстро! — парень ринулся ко мне. Пару раз пнул, вернее попытался, но, сидя на корточках в углу кабинета, я не был настолько уязвимым, старался отмахиваться руками или ставить блоки, во всяком случае, более-менее болезненными, была лишь парочка пинков, остальные я пережил.
Наконец милиционер умудрился, забыв о своей брезгливости, ухватил меня за воротник рубахи и резко, с треском рвущихся швов, бросил меня на грязный линолеум, после чего поставил надо мной стул и уселся на него, типа придавив меня.
— Ты вообще, пидор гнойный, хоть понимаешь, куда попал? Еще один фокус с твоей стороны, я тебя просто запинаю и выброшу на улицу подыхать. Ты меня услышал
— Иес оф кос.
— Ты че, еще и грамотный? Я грамотных люблю. — мужчина, сидящий надо мной широко улыбнулся: — Вы колитесь гораздо быстрее, до самой жопы, потому что умные и понимаете, что выхода нет. Ну что, умник, говорить будешь? Кто Пухлю убил? Имей в виду, на тебя показания дали несколько очевидцев.
— Кого? — я искренне поразился
— Пухлю. Бомжик был такой авторитетный. — опер захихикал: — На «бану» мазу держал. Те, которых ты в дежурке видел, все на тебя показания дали.
— Это когда было? Когда вы милиционера в той дурацкой шапке пидором назвали?
— Ах ты…- с меня скинули стул и пару раз, чувствительно, пнули по ребрам: — Еще шутишь? Сейчас мы с тобой пошутим…
В коридоре раздались уверенные шаги, мой мучитель перестал меня пинать и замер прислушиваясь. Вскоре на пороге показался высокий, черноволосый и черноусый мужчина, чье лицо было мне почему-то знакомым
— Здорово, Серега. Работаешь? Это кто?
— Да пэпсы бомжа притащили, сказали, что на «бану» клянутся и божатся, что этот Пухлю на Красноармейской завалил.
— Понятно. Морду подними свою. — мужчина навис надо мной, ноя, опять присев, отвернулся к стене.
— Отпечатки сняли? Фотографии сделали?
— Наверное, Александр Александрович, я у дежурного спрошу.
— Не забудь, я проверю.
— А вы здесь зачем, товарищ майор?
— Я сегодня, Сергей, ответственный от руководства. Так что коли этого уродца до самой жопы, чтобы мне на завтрашнем докладе краснеть не пришлось.
— Да сейчас все сделаем, товарищ майор. — парень бросил на меня пренебрежительный взгляд: — Он, сука, здесь гарцует, а на самом деле гнилой внутри, я его чуть-чуть не задавил.
— Ладно, давай, а я пойду, с документами поработаю.
— Ну что? Очухался. Давай дальше разговаривать… — меня снова легонько пнули: — Говори, куда нож «скинул»?
— Мой нож у меня милиция забрала, другого ножа у меня не было…
— Что, типа забыл? Ничего. Сейчас вспомнишь.
Парень дважды меня загонял пинками в угол кабинета, после чего останавливался, требовал, чтобы я вышел из угла на середину комнаты, где ему будет удобней, после чего начинал пинать снова.
В один момент я, защищаясь от его ударов, отмахнулся ногой, задев его щегольские брюки подошвой своего кроссовка.
— Ах, тыж, эпическая сила! — оперативник растерянно посмотрел на грязный след на бежевой ткани, после чего, с криком «Убью, падла!», бросился на меня.
А я его вспомнил! Его «эпическую силу» вспомнил, как он заорал, выходя из-за зарослей, таща кучу веток, чтобы мне пятки поджарить.
И я внезапно осознал, что, если я не изменю линию поведения, то он и вправду может меня забить, запинать насмерть, а потом сказать, что все так и было, или вытащить труп из отдела милиции и бросить где-нибудь на улицы, все равно никому нет никакого дела до очередного дохлого бродяги.
— Стой, начальник, стой! Я все понял, больше так не буду…
— То-то де. Ты Пухлю убил?
— А я знаю? Я этого пухлю знать не знаю, но если ты говоришь. Что я убил, значит я.
— Ножик куда сбросил?
— Ножик я сбросил в колодец канализации в каком-то дворе, если надо, то покажу.
— Что ты с ним не поделил?
— А я знаю? Я о том, что какого-то Пухлю убили, узнал только что, от тебя. Ничего я не помню. Если ты знаешь, то напиши там что-нибудь поумнее.
— Ты что, опять начинаешь?
— Начальник, прекращай. Ты вопросы задаешь, я что помню — отвечаю. А вообще приезжий, порядков у вас в Городе не знаю, но ты же человек грамотный, все что правильно напишешь. А я подпишу, где скажешь.
— А, кроме убийства Пухли, ты чем еще у нас в городе промышлял?
— Начальник, я же говорю, ничего не помню. У бомжей же мозгов нету, один очиститель вместо мозгов плещется. Ты человек грамотный, напиши. Как все правильно, а я подпишу…
— А еще что-то совершал? — с затаенной надеждой, замер, как голодный волчара перед прыжком, оперативник.
— Наверное, я не помню. — я почесал волосы под, когда-то белой, панамкой: — Может и было что-то.
— А ты не помнишь, мужика в подъезде убили поздно вечером, почти ночью. Дважды в живот ударили, забрали портмоне и ушли.
— Что-то припоминаю, но подробности уже за давностью лет….
— Какой давности? Это было две недели назад.
— А, ну да, что- то припоминаю.
— Ты давай, садись на стул, в ногах правды нет. — милиционер засуетился: — Давай, чаем тебя напою, и мы с тобой постараемся все вспомнить. Где ты нахулиганил. — опер превратился в моего доброго дядюшку, весело погрозив мне пальцем.
Я неторопливо пил горячий чай из мутного, в коричневых разводах, граненого стакана, пахнущего самогоном, а милиционер сидя напротив, аж подпрыгивал от возбуждения.
— Тебя как зовут? Паша? Знавал я одного пашу, земля ему пухом. Так что, вспомнил что-то?
— Пока нет. — я приподнял горячий стакан: — Сейчас допью.
— А давай я тебе пока фабулы дел почитаю — может быть ты по описанию, хоть что-то вспомнишь?
— Да мне без разницы, наверное, вспомню.
Знакомо лязгнуло дверца сейфа, приоткрыв свое нутро, парень сунул голову в железный шкаф, зашуршал папками, когда я начал двигаться. Очевидно. Оперативник заметил какое-то движение в отражении оконного стекла, во всяком случае, он начал поворачиваться ко мне, но довершить движение я парню не дал.