Но правил он страной не слишком удачно, и недовольство им все возрастало и вскоре выразилось в целом ряде демонстраций, на которых звучало требование отставки главы правительства графа Жана-Батиста де Виллеля. В результате в январе 1828 года ультрароялистское министерство де Виллеля уступило место министерству умеренного роялиста виконта Жана-Батиста де Мартиньяка, который тут же потребовал, чтобы в тронной речи короля были обещаны реформы.
Но обстановка в стране продолжала накаляться. Дело в том, что после восстановления власти Бурбонов права французской буржуазии не нашли достаточной защиты в конституции. На основании хартии 1814 года и следовавших за ней избирательных законов Палата депутатов избиралась французскими гражданами, платившими не менее 300 франков прямых налогов. При этом правительство имело возможность влиять во время выборов на избирательные коллегии, и оно широко пользовалось этой возможностью. Тем не менее, рост политического самосознания буржуазии привел к тому, что избранная в 1827 году Палата депутатов была настроена решительно оппозиционно.
Таким образом, во Франции лицом к лицу стояли две могущественные силы, из которых буржуазия имела своим органом Палату депутатов, а дворянство – короля.
В августе 1829 года король уволил де Мартиньяка, несколько облегчившего положение печати и внесшего проект закона о местном самоуправлении (монархисты совершенно справедливо увидели в местном самоуправлении торжество революционных принципов) и поставил во главе кабинета министров своего любимца, герцога Жюля де Полиньяка, в прошлом активного участника дворянской эмиграции.
Это вызвало огромное недовольство во Франции, что тут же отразилось в количестве всевозможных манифестаций: министерство боролось с ними полицейскими способами, а король не стеснялся оскорблять даже судей, произносивших оправдательные приговоры по политическим процессам.
Во всей Франции трудно было найти личность, более ассоциируемую со старыми порядками, чем Жюль де Полиньяк. Он был сыном лучшей подруги королевы Марии-Антуанетты и герцога Армана-Жюля де Полиньяка. Жюль де Полиньяк стоял у истоков роялистского движения во Франции при Наполеоне I и даже попал в 1804 году в тюрьму за участие в заговоре. По мнению современников, эти годы оказали большое влияние на неуравновешенную натуру герцога. За десять лет, проведенных в тюрьме, де Полиньяк стал мистиком. Он не сомневался в прямом вмешательстве Бога и чувствовал в себе священное призвание.
Главная цель де Полиньяка состояла в наведении политического порядка в стране. Но за год своего существования его правительство не сделало ничего существенного, что могло бы повлиять на отношение к нему в ту или другую сторону. Наткнувшись на мощную оппозицию, герцог сник и совсем впал в мистицизм. Несколько министров подали в отставку.
Антимонархисты Франции через свободную печать начали подготовку к решающему столкновению. Вскоре стало совершенно ясно, что в стране существует разветвленный антимонархический заговор, в который были вовлечены судьи, редакторы газет, новые буржуа и прочие «угнетенные» классы.
Маркиз де Лафайетт и другие вожди оппозиции имели повсеместно восторженные встречи, в их честь устраивались банкеты. Страна покрылась множеством обществ, иногда легальных, но чаще тайных, преследовавших политические цели («Общество друзей печати», «Общество карбонариев» в Париже, «Рыцари свободы» в Сомюре и др.). Правительство, зная это, ничего не могло поделать из-за отсутствия улик и невозможности их отыскать при хорошей конспиративной организации обществ.
Несмотря на стеснительные законы о печати, общественное недовольство находило выражение в прессе, среди которой только оппозиционные газеты имели действительное распространение и влияние; тюрьмы и штрафы для редакторов и авторов не действовали.
В этот опасный для престола Франции момент (в январе 1830 года) на деньги республиканцев возникла новая оппозиционная газета National, во главе которой стояли сын марсельского торговца Луи-Aдoльф Тьер, будущий премьер и тщеславный честолюбец, а также Арман Каррель и Франсуа-Огюст Минье. Газета эта крайне вызывающим тоном высказывалась в адрес правительства и пользовалась громадным успехом. Одна из статей Тьера в этой газете носила название «Король царствует, но не управляет».
В ответ на это в своей тронной речи, которой король открыл 2 марта 1830 года сессию Парламента, он пригрозил прибегнуть к решительным мерам (характера которых, однако, не определял), если будут «создаваться препятствия для его власти».
Палата депутатов с Пьером-Полем Руайе-Колларом во главе приняла адрес, в котором протестовала против недоверия, выраженного ей королем, и выражала опасение за вольности французского народа. Кроме того, депутаты попросили Карла Х распустить министерство Жюля де Полиньяка. Король ответил на это роспуском самой Палаты депутатов.
Однако новые выборы лишь усилили оппозиционное большинство Палаты депутатов. Политическая обстановка в стране стала критической. Тогда Карл Х, по рекомендации своего премьер-министра, подписал 25 июля 1830 года четыре ордонанса, которыми восстанавливалась цензура, и для издания газет и журналов требовалось предварительное разрешение властей, даваемое каждый раз на три месяца. Также вновь распускалась Палата депутатов, изменялось избирательное право (основой для имущественного ценза признавались только поземельные налоги) и назначалось время для новых выборов. Если бы эти ордонансы были приведены в исполнение, они лишили бы буржуазию всякого влияния на законодательство и восстановили бы земельную аристократию в положении единственного правящего класса Франции. Но именно они и послужили поводом к революционному взрыву, вызвав бурю возмущения в Париже.
26 июля редакция оппозиционной газеты National опубликовала протест против ордонансов, доказывая, что правительство нарушило законность и этим освободило народ от обязанности повиновения. Протест призывал незаконно распущенную Палату депутатов и весь народ к сопротивлению правительству, но характер сопротивления указан не был. Авторы его думали скорее о торжественных заявлениях и, в крайнем случае, об отказе в платеже налогов, чем о реальном сопротивлении с оружием в руках. По крайней мере, еще 26 июля Тьер уверял, что народ совершенно спокоен, и нет оснований ожидать с его стороны какого-либо активного протеста.
27 июля, однако, в Париже начались столкновения между возбужденными толпами народа и войсками. Волновались рабочие, настроенные в республиканском духе. Одной из непосредственных причин, усиливших брожение среди рабочих, было закрытие многих типографий вследствие восстановления цензуры, а также временное закрытие многих фабрик и магазинов; массы рабочего люда были в этот день свободны.
28 июля восточные кварталы Парижа, представлявшие в то время лабиринт тесных и кривых переулков, были перегорожены баррикадами, воздвигнутыми из крупных и тяжелых булыжников мостовой. Мятежники овладели покинутыми зданиями городской Ратуши и собора Парижской Богоматери и водрузили над ними трехцветное знамя.
Правительственные войска, которыми командовал наполеоновский маршал Мармон, во время движения по улицам подвергались обстрелу, осыпались камнями и даже мебелью из окон домов; к тому же они дрались крайне неохотно и во многих местах целыми отрядами переходили на сторону восставшего народа.
29 июля восстание победило. Восставшие с боем овладели дворцом Тюильри. Королевские войска, неся большие потери, отступили в пригород Сен-Клу. В восточных кварталах города и в Ратуше господствовали республиканцы, в западных кварталах – либералы.
Карл Х решился отозвать свои ордонансы и вступить в переговоры с мятежниками, но 30 либеральных депутатов, собравшихся в этот день у Лаффитта и решившихся, наконец, встать во главе движения, отказались принять его посланников. Они образовали так называемую «Муниципальную комиссию», которая, по сути, и стала временным правительством.
В этой обстановке король отрекся от престола и бежал в Англию. Он правил Францией немногим более пяти лет и стал последним в истории законным французским монархом из династии Бурбонов.
Так уж сложились обстоятельства, что в 1830 году ни Европа, полностью монархическая, ни Франция, в значительной степени католическая и роялистская, не были готовы к провозглашению республики. Поэтому «Муниципальная комиссия» приняла решение о перемене династии и предложила корону Луи-Филиппу Орлеанскому.
Луи-Филипп был сыном герцога Орлеанского (с 1785 года тот носил титул герцога Шартрского, а после свержения короля в 1792 году принял имя Филиппа Эгалите).
Пример отца во многом определил судьбу юного Луи-Филиппа. Он тоже был членом якобинского клуба, но политической карьере предпочел военную. В 1791 году он отправился в свой 14 драгунский полк, командиром которого, как принц крови, он числился с дореволюционных времен. В мае 1792 года Луи-Филиппа произвели в бригадные генералы, а в сентябре – в дивизионные. Отличившись в сражениях при Вальми и Жемаппе, в 1793 году Луи-Филипп вместе с генералом Дюмурье, адъютантом которого он был, перешел на сторону австрийцев. В это время его отец, как мы уже знаем, был схвачен в Париже и казнен 6 ноября 1793 года.
Разойдясь с революцией, Луи-Филипп, однако, не сразу примкнул к роялистской эмиграции. Отправившись в Швейцарию, он в течение нескольких месяцев странствовал по горам, переходя из одного кантона в другой. Наконец, в октябре он смог устроиться в училище в Рейхенау и под именем Шабо-Латура занял место учителя иностранных языков, математики и естественных наук. В июне 1794 года он перебрался в Гамбург, объездил всю северо-западную Германию, затем отправился в Данию, Норвегию, Лапландию и через Швецию опять возвратился в Гамбург.
Правительство Директории потребовало, чтобы он покинул Европу, и обещало в этом случае освободить из заключения обоих его братьев и мать. Осенью 1796 года Луи-Филипп отправился в США, сначала жил в Филадельфии, потом в Нью-Йорке и Бостоне. За время путешествия он, между прочим, свел знакомство с Джорджем Вашингтоном.