да; как молния, освещает оно ту огромную опасность, которая грозила бы всему человечеству в случае даже временной победы Гитлера. Оно показывает, какие колоссальные задачи культурного и морального восстановления неизбежно возникнут после войны перед многими народами и, в первую очередь, перед немецким,— восстановления, необходимого для того, чтоб, культурный уровень человечества не упал до варварства, чтобы оказалось возможным сохранение и дальнейшее развитие культуры.
Ясная Поляна — это больше, чем место воспоминаний о знаменитом писателе. Больше — потому, что Лев Толстой был не просто значительным деятелем литературы. Он был одним из немногих великих, воскресивших вечные формы искусства и одновременно обновивших литературу в период, когда ей угрожало отчуждение от общества и упадочные влияния.
Широкая и бодряще глубокая форма большого эпоса была счастливо создана на заре нашей истории творчеством Гомера. Его непревзойденная образность, его чарующеясная пластичность, его простая и все же бесконечно глубокая человечность определили все развитие европейского искусства и вели его к всё новым и новым высотам. Эта первая и высочайшая вершина развития искусства основывается на том, что эпос Гомера, именно в законченности своих форм, выходит за пределы искусства в узком смысле слова. Он непосредственно будит, захватывает и мобилизует те силы человека, из которых при счастливых обстоятельствах может возникнуть высокое искусство одновременно потрясающее, возбуждающее и возвышающее, приводящее к пониманию законов жизни, к сильному и бодрому разрешению ее проблем.
Каковы же эти силы, пробуждающиеся благодаря высокому искусству?
Человечество собственными усилиями, собственным трудом возвысилось от первобытного полуживотного состояния до современной культуры. Собственными усилиями, т. е. путем внутреннего перерождения, посредством укрощения и преобразования своих первоначальных инстинктов, — оно поднялось до постановки таких задач, которые и не снились первобытному человеку.
Человечество совершило этот процесс перерождения, даже не осознав его внутренней механики и динамики. Поэтому силы гармонии и прогресса представляются большинству люден досоциалистических общественных формаций потусторонними, неземными. В действительности же — это силы, присущие самому человеку. Но лишь современная история, философия и экономика (Гегель и по-настоящему — Маркс) открыли эти связи и тем самым низвели истинные силы гуманизма с небес на землю, сделали их подлинной собственностью человека.
Но подлинное искусство предвосхитило здесь развитие человеческого знания. Передавая в образах процесс совершенствования человека, оно сумело возвыситься над многими ложными представлениями о сущности этого процесса. В силу того, что настоящее искусство показывает жизнь во всей ее сложности, во всей ее широте и глубине, ее движение вперед в борьбе со всеми препятствующими и тормозящими тенденциями,— в его произведениях возникает правдивое и подвижное отражение становления человека.
Итак, высшее совершенство искусства — в умении показать движущие силы истории одновременно как «надземные» (т. е. не могущие быть выведенными из повседневного опыта наших инстинктов) и как имманентные человеку (т. е. вытекающие из его внутреннего существа, из его деятельности во внешнем мире, из его работы над самим собой), как силы, собственно делающие его человеком как таковым. В то время как высокое искусство делает таинственное познаваемым, в то время как оно придает скрытым законам жизни неожиданную осязаемость и конкретность, - оно создает атмосферу той неподражаемой бодрости, которой мы восхищаемся и которую любим в эпосе Гомера.
Искусство — и в первую очередь на его заре Гомер,— воссоздает важнейший жизненный процесс человека — его становление самим собой. Тем самым оно выражает непоколебимую веру человека в неотвратимость этого процесса поступательного гуманистического развития. Эта вера не противостоит как абстрактное чувство чуждому и бездушному внешнему миру, она выступает как принцип построения многостороннего и законченного мира образов; она освещает темнейшие глубины человеческих страстей. Утверждая веру в прогресс, искусство уничтожает все уродливое, низменное, животное,- но не путем голого, отвлеченного отрицания; посредством внутренней диалектики событий оно показывает, что стремление к самостановлению, самоутверждению человека, несмотря на все препятствия, непреодолимо. И так как эта вера большого искусства является его ведущим, формирующим принципом, она в процессе творчества вырастает в высшую реальность, в фактическое осуществление.
Такая вера — в той или иной ее форме — лежит в основе каждого великого произведения. У Гомера она выступает с особенной свежестью и наивностью, с первобытной силой только что созревшего рода, воспринимающего победу света над мраком радостно-самоуверенно, почти как полудетскую игру, как юношескую тренировку в овладении оружием; поэтому формы ее проявления чисты, легко обозримы и, при всем их неисчерпаемом богатстве, — прозрачны, просты. Поэтому воздействие гомеровского эпоса на людей— даже когда он описывает мрачные события — легко, бодро, окрыляюще.
Недосягаемая красота великого эпоса ваших предков делает невозможным простое подражание ему. Никакое исследование формы Гомера не может приблизить людей другой эпохи к этому бодрому и непосредственному совершенству. И все-таки в ходе развития человечества у гомеровского эпоса были достойные последователи. Но они основывались на совершенно других как внешних, формальных, так и внутренних моментах; родственность их Гомеру заключается лишь в основных человеческих принципах завершенности формы, в идейном и художественном обращении к действительным принципам становления человеческой личности, гуманизации человечества.
Становление человека ли на одной ступени не являлось закопченным процессом. Человечество проделало много стадий развития; многие животные черты в себе оно преодолело и переключило на человеческие. И все-таки великая борьба высшего и низшего, человека и зверя, всегда велась заново почти и каждом индивидууме, велась в каждом поколении, в каждом обществе. И подлинное искусство увековечивало каждый данной этап этой борьбы. Искусство всегда актуально в высоком смысле этого слова, ибо как в содержании, так и в форме оно исходит из понятий «сегодня», «здесь», «сейчас», — и, отражая, увековечивает грозящую каждый раз опасность и ее преодоление, отражает действие глубинных сил человечества, и тем самым, сгущая и закрепляя их в образах, обеспечивает долгую жизнь. Таким образом великий писатель — не тот, кто владеет совершенством формы во внешнем техническом смысле, — а тот, кто с наибольшей глубиной анализа вскрывает грозящую людям опасность, кто с наибольшим ясновидением находит спасительные силы, кто с наибольшей гармонической уверенностью познает человеческий характер, указывая каждому человеку на доступный для него путь к участию в борьбе и победе.
Поэтому лишь великие люди, если они одновременно и большие художники, могут подобным образом обновлять литературу и одновременно возвращать ее к ее истокам. Только они могут переживать проблемы своего времени таким образом и так глубоко, что создаваемая ими картина приобретает бодрое величие, яркую и пластичную глубину; только такие художники создают — и то очень редко — произведения, в которых снова сияет ясное небо гомеровского мира, окрашенное в цвета их дней — меняющиеся цвета исторической актуальности.
Такой мир создал Лев Толстой, и в силу этого он стал — и не только в художественном отношении — образцом и воспитателем для лучших писателей мира, освободителем культурных сил последних трех четвертей столетия. Каждый мыслящий и нравственный современный человек чувствует, что без Толстого он был бы другим — был бы меньше, беднее. Благодарность миллионов за это благодетельно преображающее искусство сделала Ясную Поляну святыней для всего культурного человечества, нашим Стратфордом-на-Авоне, новым Веймаром, - таким же символом величия, таким же алтарем поклонения, каким является место рождения Шекспира и место деятельности Гете.
Эта обновляющая сила поэзии Толстого, пожалуй, нигде на Западе не чувствовалась так сильно, как в Германии, и быть может, нет страны, где лучшие и наиболее передовые люди так сознавали бы это влияние творчества Толстого, как именно там.
Начало мирового влияния Толстого застало немецкую культуру и литературу в периоде глубочайшего падения. После победы над Францией в 1870—1871 году Германия находилась я состояния возбужденного, хвастливого вырождены, которое проявлялось в литературе в форме пышного или сентиментального, но, во всяком случае, бездушного и никчемного эпигонства. Когда в восьмидесятых годах прошлого столетия сознательная часть молодежи начала восставать против этого упадка, — влияние Толстого на немецкую литературу стало решающим.
Золя и Ибсен, Лев Толстой —
Мир целый в этих именах.
так писал талантливый молодой поэт того времени Арно Гольц.
Не случайно одним из первых спектаклей берлинской «Фрейе Бюне», театра, утвердившего в широких кругах победу нового направления, была „Власть тьмы" Толстого.
В первом произведении Гергарда Гауптмана, крупнейшего дарования немецкого натурализма, — «Перед восходом солнца», — лучше всего видны и размеры, и границы влияния Толстого на немецкую литературу этого периода. Молодое поколение немецких натуралистов научилось у Толстого неустрашимой любви к правде в изображении повседневной жизни, мужественному умению не отступать перед изображением самых страшных событий. Но «литературная революция» в Германии не заметила ни глубины толстовского мировоззрения, ни его классически законченной формы.
В Германии 80-х и 90-х годов Толстого наряду с Золя и Ибсеном воспринимали и почитали как учителя в деле обновления немецкой литературы, как поборника принципа правдивости искусства. Но литературная судьба этого созвездия была очень различна, По мере преодоления натурализма и роста тенденций к более углубленному изображению личности слава и влияние Золя в Германии начала бледнеть. А в начале XX столетия Ибсен тоже уже далеко не пользовался той любовью, как за десять лет до того. Зато популярность Толстого быстро росла среди смены различнейших литературных «измов». Все увеличивалось понимание глубины воссозданного им человеческого мира и эпического совершенства его образов.