Однако Троцкий с ходу отверг выводы Сталина. Он не хотел признать причины своего провала. Он утверждал, что подготовка резервов уже налажена, а неудачи на польском фронте пытался свалить на неотправку в район Вислы 1-й Конной армии.
Троцкий доказывал, что резервы у армии есть. Не понимая или не желая понимать предпосылок своих фатальных просчетов и поражений, он переваливал вину на чужую голову. Лейба Бронштейн стал первым, кто создал легенду, охотно подхваченную другими побежденными военачальниками, будто бы переброска 1-й Конной армии к Варшаве могла обеспечить победу над поляками.
Конечно, талантливый полководец Семен Михайлович Буденный был на голову выше и бывшего подпоручика, и сына одесского купца. Он не раз доказал это в ходе Гражданской войны, но далее легендарная Конная армия не могла бы избавить от краха заведомо обреченную на провал авантюру.
Но вопрос переходил в принципиальную плоскость, и 26 августа Сталин написал в Политбюро заявление: «Ввиду распространяющихся среди партийных кругов слухов обо мне как человеке, затормозившем дело передачи 1-й Конной армии из состава Югозапа в состав Запфронта, заявляю, что директива главкома о передаче 1-й Конармии Запфронту была получена Реввоенсоветом Югозапа 11-го или 12-го (не помню числа) августа, и 1-я Конная в тот же день была передана Запфронту».
Как это часто бывает, распуская лживые слухи, виновники поражения грубо передергивали факты. И Сталина не могла не задеть эта наглая попытка превратить его в «стрелочника», ответственного за польскую катастрофу. Он поднял перчатку, брошенную наркомвоенмором, и 30 августа 1920 года потребовал от Политбюро расследования «условий нашего июльского наступления и августовского отступления на Западном фронте».
В тот же день после ознакомления с отчетом Троцкого о комплектовании резервов Сталин пишет в Политбюро: «Ответ Троцкого о резервах есть отписка. <...> ЦК должен знать и контролировать всю работу органов военного ведомства, не исключая подготовки боевых резервов и полевых операций, если он не хочет очутиться перед новой катастрофой...»
Разгром Красной Армии под Варшавой вызвал острую полемику на IX партконференции, прошедшей в сентябре. В ее ходе Председатель Реввоенсовета играл словами и пытался сгладить острые углы критики, направленной в его адрес.
С почти патологическим упрямством он не хотел называть вещи своими именами. Упорно не желая признаться в допущенных им и Тухачевским ошибках, Троцкий не нашел ничего лучшего, как демагогически объяснять поражение тем, что советские войска под Варшавой находились в состоянии «полусомнамбулы». Не найдя способа переложить вину на других, он пытался объяснить случившееся чуть ли не мистическими силами.
Конечно, это было только риторическое словоблудие. Не выдержав, Ленин на это заметил: «В прениях тов. Троцкому было указано, что если армия находилась в полусомнамбулическом, или, как он потом выразился, полуусталом состоянии, то ведь центральное стратегическое командование не было или по крайней мере не должно было быть полуусталым. И ошибка, несомненно, остается...»
Пожалуй, это уже напоминало уговоры, заставлявшие провинившегося школьника сознаться в проступке. Однако Троцкий не хотел единолично признавать вины за авантюристичность своих планов похода на Варшаву и беззастенчиво заявил, что Сталин якобы тоже оптимистично воспринимал возможность взятия польской столицы.
Сталин категорически отверг это опрометчивое утверждение Лейбы Бронштейна. В записке в президиум он написал: «Заявление Троцкого о том, что я в розовом свете изображал состояние наших фронтов, не соответствует действительности. Я был, кажется, единственный член ЦК, который высмеивал ходячий лозунг о «марше на Варшаву» и открыто в печати предостерегал товарищей от увлечения успехами, от недооценки польских сил. Достаточно прочесть мои статьи в «Правде».
Это не было хвастовством. Человек, не понаслышке судивший о реальных событиях, предшествовавших крупнейшему поражению Красной Армии в ходе этой войны, он не сбрасывал со счетов ни ошибки ЦК, ни губительные просчеты фронтового командования, непосредственного виновника катастрофы.
На упрек о его пристрастном отношении к Западному фронту и на утверждение Ленина, «что стратегия не подводила ЦК», он ответил объяснением существа ошибки руководства партии. Сталин указал, что именно ЦК принял решение «в сторону продолжения наступательной войны», доверившись ошибочной информации командующего Тухачевского и члена РВС фронта Смилги. «Логика ЦК была правильной, — соглашается он, — но ее исходные предпосылки оказались недостоверными».
В возникшей по этому поводу дискуссии, трезво взвешивая все обстоятельства, прослеживая детали развития событий, он обнажал истину, противопоставляя слабости в аргументации сторон. Умелый полемист, он связывал реальные факты и шаткость логики оправдательных утверждений. Сравнивая существо действительных событий и не соответствующих им аргументов оправдания, он логически приводил истину к почти ироническому выводу.
Он подчеркнул: «ЦК имел телеграмму командования о взятии Варшавы 16-го августа. Дело не в том, что Варшава не была взята 16-го августа, — это дело маленькое, — а дело в том, что Запфронт стоял, оказывается, перед катастрофой ввиду усталости солдат, ввиду неподтянутости тылов, а командование этого не знало, не замечало».
Сталин мог позволить себе такой тон. В варшавской авантюре все было сделано вопреки его замыслам, расчетам и предупреждениям, но катастрофа разразилась, и амбиции ее организаторов стоили слишком больших жертв. На ее последствия нельзя было смотреть сквозь пальцы.
Логика его рассуждений была неопровержима: «Если бы командование предупредило ЦК о действительном состоянии фронта, ЦК, несомненно, отказался бы временно от наступательной войны, как он делает это теперь. То, что Варшава не была взята 16-го августа, это, повторяю, дело маленькое, но то, что за этим последовала небывалая катастрофа, взявшая у нас 100 ООО пленных и 200 орудий, — это уже большая оплошность командования, которую нельзя оставить без внимания.
Вот почему я требовал в ЦК назначения комиссии, которая бы, выяснив причины катастрофы, застраховала бы нас от нового разгрома. Т. Ленин, видимо, щадит командование (курсив мой. — К.Р.), но я думаю, что нужно щадить дело, а не командование».
Извечный вопрос «Кто виноват?» в варшавском провале не был снят на конференции. Страсти вокруг этой темы долго не утихали и после Гражданской войны. Эмоциональный «приговор» одному из участников варшавской авантюры — при обсуждении книги В.А. Триандафилова «Характер операций современных армий» — в 1930 году огласил один из участников дискуссии. С возмущением он бросил в лицо Тухачевскому «приговор»: «Вас за 1920 год вешать надо!»
Выводы, к которым пришел Сталин в объяснении причин поражения, не устраивали ни Политбюро, ни Реввоенсовет, ни Ленина. По существу виновны они были все, но не желали признавать очевидного. Сталин понимал это и, не рассчитывая на поддержку, вскоре обратился с просьбой освободить его от военной работы. Такой шаг стал своеобразным протестом, и Политбюро удовлетворило его просьбу. Правда, частично: освободив 1 сентября Сталина от обязанностей члена РВС Юго-Западного фронта, оно оставило его членом РВС Республики, но он получил отпуск, о котором просил еще в начале августа.
Рассуждения о том, что подход 1-й Конной армии к Висле мог бы предотвратить поражение Тухачевского, несостоятельны. Ход этой мысли был призван увести в сторону от действительности, породить неправильные представления об объективных причинах и фактических виновниках трагедии. Конечно, одна Конная армия не могла спасти исход всей кампании.
И даже не потому, что, как резонно отмечают исследователи, буденовцам «пришлось бы преодолеть 300 километров своим ходом за пару дней и сразу же вступить в бой». Еще более важным являлось другое. Польское командование предвидело такой маневр, и у него было достаточно сил, чтобы не допустить Конармию к Варшаве.
Объяснения нужно искать в ином. Поражение в Советско-польской войне уже само по себе свидетельствует, что страна и Красная Армия в этот период были не готовы борьбе. Все замыслы
организаторов этой кампании стали сплошной цепью авантюр, и даже захват Варшавы не мог обеспечить победы. По своей сути война с Польшей уже не была Гражданской войной. Фактически это была война с иностранным государством, а расчеты на революцию в Польше оказались на поверку иллюзией.
Конечно, Сталина угнетало то, что поражение под Варшавой полностью уничтожило плоды его усилий. Перечеркнуло те успехи и достижения, которые приобрела Советская Республика благодаря его деятельности на Юго-Западном фронте. В результате польского наступления, начавшегося осенью, были потеряны Западные части Украины и Белоруссии. Все сделанное им пошло насмарку.
При подписании 12 октября 1920 года в Риге двустороннего договора о перемирии между РФСФР, УССР и Польшей, а 18 марта 1921 г. — советско-польского мирного договора Советское правительство обязалось уплатить репарации в размере 30 миллионов золотых рублей и возвратить военные трофеи и ценности, «вывезенные из Польши аж с 1772 года»!
И все-таки Сталин вернет стране утраченные территории Галиции и «возьмет» Львов. Правда, это произойдет много лет спустя, в результате новой тяжелой войны, но и теперь он не станет «присоединять» Польшу к России.
Но вернемся в 1920 год. Наступила осень. Гражданская война близилась к завершению. В ноябре Красная Армия освободила от белых Крым, и остатки врангелевских войск переправились в Турцию. Еще накануне этого события, после непродолжительного отпуска, Сталин снова приступил к исполнению своих многочисленных обязанностей. Он нарком по делам национальностей и нарком госконтроля, член Политбюро и Оргбюро, член Реввоенсовета Республики и Совета труда и обороны.