И все же венцом национальной политики Сталина стало создание Союза Советских Социалистических Республик. Выступая на I съезде Советов СССР, 30 декабря 1922 года Сталин справедливо отметил: «В истории Советской власти сегодняшний день является переломным... Период борьбы с военной разрухой дал нам Красную Армию — одну из основ существования Советской власти. Следующий период — период борьбы с хозяйственной разрухой — дает нам новые рамки для государственного существования — Союз Советских Социалистических Республик, который, без сомнения, продвинет вперед дело восстановления советского хозяйства».
Сталин имел основания для чувства удовлетворения. Наконец-то, выношенные им за долгие годы замыслы приобретали зримые очертания. «Нас, коммунистов, — сказал он, — часто ругают, утверждая, что мы не способны строить... пусть этот союзный съезд покажет всем, кто еще не потерял способность понимать, что коммунисты умеют так же хорошо строить, как они умеют хорошо разрушать старое, отжившее».
Занятый проведением съезда и рассорившийся с Крупской Сталин стал избегать посещения семьи Ульяновых. Кстати, до этого он приезжал к Ленину больше, чем все члены Политбюро, вместе взятые. Мария Ульянова писала, что «за весь период его (Ленина) болезни, пока он имел возможность общаться с товарищами, он чаще всего вызывал к себе тов. Сталина, а в самые тяжелые моменты болезни вообще не вызывал никого из членов ЦК, кроме Сталина».
Не появился он в Горках и после съезда. Ленин пытается выяснить причину охлаждения своего «протеже», и под влиянием конфликта со Сталиным Крупская не упустила случая, чтобы представить его поведение как проявление «капризности».
Более того, получив на хранение «Письма к съезду» и ознакомившись с нелицеприятными характеристиками своих «более близких товарищей», она решает вмешаться в «большую политику». В беседе с больным Лениным она охарактеризовала Сталина как «грубого, невнимательного» к окружающим человека. Правда, комментируя поведение Сталина, Крупская «благоразумно» умолчала о своем письме Зиновьеву и Каменеву.
Безусловно, проявив резкость в разговоре (23 декабря) с Крупской, с практической стороны Сталин поступил неосмотрительно, вызвав огонь на себя. Крупская и Мария Ульянова — те близкие
Ленину люди, которые могли без особого труда повлиять на его расположение к любому человеку
Еще до этих драматических событий, будучи вполне здоровым, Ленин сказал в беседе с работником Совнаркома Я. Шатуновским: «Я плохо разбираюсь в людях, я их не понимаю. Но этот недостаток за собой знаю и стараюсь советоваться со старыми товарищами, с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной».
Под влиянием «старого товарища» Крупской, все еще остававшейся под впечатлением конфликта со Сталиным, и размышлений о «грузинском вопросе», ставшем для больного своего рода «умственной жвачкой», 4 января 1922 года Ленин продиктовал известную приписку в «Письмах к съезду». И она носит очевидно эмоциональный оттенок: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами (курсивы мои. — К.Р.), становится нетерпимым в должности Генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на его место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д.
Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимодействиях Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».
Написанная в порыве, в обостренно-болезненном состоянии, эта поправка не объективна; фактически она навязана Ленину женой. В большую политику вмешалась женщина, и Молотов сказал писателю Феликсу Чуеву: «То, что Ленин написал о грубости Сталина, — это было не без влияния Крупской». Все это так. И, пожалуй, вместо перечисления множества однотипных «обвинений» Ленин мог ограничиться фразой: «который не дерзит моей жене».
Примечательно, что Ленин не подвергает сомнению политические, деловые, организаторские, идейные и прочие качества Сталина. Для сравнения отметим, что ранее в своем письме Иоффе, жаловавшемуся на то, что его перебрасывают с одного поста на другой, Ленин ссылался на пример Сталина, который безропотно выполняет все поручения партии, «не жалуясь и не капризничая».
Какая из характеристик Ленина объективна? Однако сделанная в состоянии обострения болезни, под влиянием «советов» жены диктовка, этот листок — не в рукописи, а отпечатанный на машинке и даже не имевший подписи автора, пущенный в дело после смерти Ленина, стал аргументом, доставившим значительные неприятности Сталину.
Конечно, Сталин не был послушным и безропотным исполнителем, и в семье Ульяновых имели место разговоры о недовольстве им. «Мне рассказывали, — пишет сестра Ленина М. Ульянова, — что, узнав о болезни Мартова, В(ладимир) И(льич) просил Сталина послать ему денег. «Чтобы я тратил деньги на врага рабочего дела! Ищите себе другого секретаря», — сказал ему Сталин. В.И. был очень расстроен этим, очень рассержен на Сталина».
Телефонный разговор 22 декабря не мог не усилить недоброжелательность Крупской. Но Сталина угнетали не отношения с женой Ленина. Это была почти житейская мелочь, не стоившая серьезного внимания. Его беспокоило все еще висевшее над ним дамокловым мечом обещание доставки, в случае необходимости, Ленину «яда».
Он оказался в психологически сложной ситуации и, чтобы избежать невольного возвращения к этому вопросу, 1 февраля обратился в Политбюро с просьбой об освобождении от полномочий «по наблюдению за исполнением режима, установленного врачами для т. Ленина».
Но его подстерегала еще одна неожиданность. В начале весны Ленину стало известно о конфликте Сталина с его женой. «Надежда Константиновна, — отмечала секретарь Ленина Л. Фотиева, — не всегда вела себя как надо. Она привыкла всем делиться с ним. И даже в тех случаях, когда этого делать нельзя было... Например, зачем она рассказала Владимиру Ильичу, что Сталин выругал ее по телефону?»
Если верить В. Дридзо, все произошло почти спонтанно. Об обстоятельствах передачи Ленину этой информации секретарь Крупской поведала в письме в журнал «Коммунист» в 1989 году.
Вера Соломоновна писала: «Возможно, только я одна знаю, как это было в действительности, так как Надежда Константиновна часто рассказывала мне об этом. Было это в начале марта 1923 года. Надежда Константиновна и Владимир Ильич о чем-то беседовали. Зазвонил телефон. Надежда Константиновна подошла к телефону...
Когда вернулась, Владимир Ильич спросил:
— Кто звонил?
— Это Сталин, — ответила Крупская, — мы с ним помирились.
— То есть как? — удивился Ленин.
И пришлось Надежде Константиновне рассказать все, что произошло в декабре 1922 года, когда Сталин ей позвонил, очень грубо с ней разговаривал, грозил Контрольной комиссией. Надежда Константиновна просила Владимира Ильича не придавать этому значения, так как все уладилось, и она забыла об этом. Но Владимир Ильич был непреклонен, он был глубоко оскорблен неуважительным отношением Сталина к Надежде Константиновне...»
Этот разговор послужил импульсом для возвращения Ленина к мысли об «обиженных» грузинах. Запись, сделанная Володичевой в журнале дежурных секретарей от 5 марта, свидетельствует: «Владимир Ильич вызвал около 12. Просил записать два письма: одно — Троцкому, другое — Сталину; передать первое лично по телефону Троцкому и сообщить ему ответ как можно скорее».
В записке Троцкому Ленин снова, почти с маниакальной страстностью, возвращался к вопросу о Грузии и просил его «взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело сейчас находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив».
Но, получив эту телефонограмму, Троцкий просто отмахнулся. Он не хотел ввязываться в эту разборку и, сославшись на болезнь, отклонил просьбу Ленина.
Симптоматично, что чисто личное письмо Сталину, продиктованное в этот же день, носило не только гриф «строго секретно», но было и в копиях — Зиновьеву и Каменеву:
«Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но (курсив мой. — К. Р.), тем не менее, этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться, или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением, Ленин».
Это «второе письмо», отметила Володичева, Ленин «пока просил отложить, сказав, что сегодня у него плохо выходит. Чувствует себя нехорошо». На следующий день, перечитав текст, Ленин его «просил передать, лично из рук в руки получить ответ».
Между тем складывается впечатление, что письмо, написанное Сталину, адресовано не столько ему, сколько Зиновьеву с Каменевым. Похоже, что Ленина взволновал не сам незначительный и уже давний бытовой конфликт Сталина с его женой, а то, что он стал известен членам Политбюро.
Похоже, что Ленин начал осознавать, что своей жалобой Зиновьеву и Каменеву Крупская дала им в руки козырную карту, которую можно использовать в политической борьбе, и это нарушало продуманный им расклад по организации руководства партией.
Видимо, он пришел и к мысли, что критика качеств Сталина, сделанная под влиянием жены, ставит под сомнение справедливость его выводов. Однако он не хочет поступиться самолюбием и признать, что, согласившись с личными эмоциональными характеристиками Крупской, он проявляет к Сталину необъективность.