При внимательном рассмотрении всей последующей политической возни оппозиционной четверки — Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин — складывается впечатление, что они вообще не любили и не умели заниматься кропотливой текущей работой. Вечно интриговавшие и критиковавшие, вступавшие в различные коалиции и вербовавшие сторонников, они были далеки от продуктивной деятельности.
Симптоматично, что уже с началом болезни Ленина, в ожидании дальнейшего развития событий Троцкий вообще вызывающе саботировал работу. Между XII и XIII съездами партии он посетил только 49 заседаний Политбюро из 88. Но и появляясь на заседаниях, он демонстративно читал французские романы или же, записывая ошибки и оговорки выступавших, рассылал их затем в «критических» письмах единомышленникам.
Со своей стороны, Зиновьев и Каменев тоже демонстративно игнорировали Троцкого. Входя в зал заседаний, они с ним не здоровались. Это выглядело как ребячество, и наблюдавший как-то такие взаимоотношения очевидец с удивлением свидетельствовал, что в отличие от них появившегося Троцкого Сталин встретил спокойно и даже приветливо: выйдя навстречу, подал руку.
Стиль интриг и недовольное брюзжание являлись психологическим камертоном поступков Зиновьева и Каменева. Словно сиамские близнецы, они не могли существовать друг без друга, и, вечно суетившиеся, они постоянно против кого-то боролись. Причем в этой связке двух посредственностей более самостоятельного Каменева обычно настраивал трусоватый Зиновьев.
Они не могли существовать без интриг. И возникшее не без оснований беспокойство и опасения по поводу властолюбивых амбиций Троцкого постепенно в их сознании сменились настороженностью, связанной с растущим влиянием Сталина. Теперь оба ревностно следили за шагами Генерального секретаря и проявляли подчеркнутую строптивость даже в непринципиальных вопросах.
Запрет на торговлю водкой в России царское правительство ввело еще с началом Второй мировой войны. Промышленность не производила напитки крепостью выше 20 градусов до конца 1921 года, и страну захлестнуло самогоноварение. В условиях падения производства и сокращения доходов государства Сталин летом 1923 года вынес на рассмотрение Пленума ЦК предложение по разрешению продажи крепких спиртных напитков, включая водку.
Это вызвало резкий протест Троцкого. Руководствовавшийся принципом «чем хуже, тем лучше», он написал заявление, отвергавшее саму идею легализации водочной торговли. Правда, когда Пленум не поддержал ни Сталина, ни Троцкого, то Политбюро благоразумно приняло решение воздержаться от разворачивания дискуссии по этому вопросу.
Казалось бы, страсти улеглись, но член редколлегии «Правды» троцкист Преображенский нарушил это решение. Он опубликовал «жареный» материал, и в ответ на этот явный демарш Сталин 30 июля провел в Политбюро постановление о снятии Преображенского с должности и назначении новой редакции газеты.
Это рядовое решение по перестройке редколлегии газеты вызвало новый ажиотаж. Поскольку оно было принято в отсутствие главного редактора Бухарина, то он и отдыхавший вместе с ним на юге Зиновьев усмотрели в действиях Сталина «самоуправство». В тот же день Зиновьев подстрекательски написал из Кисловодска Каменеву: «Мы совершенно всерьез глубоко возмущены... И ты позволяешь Сталину прямо издеваться... На деле нет никакой тройки (Сталин — Зиновьев — Каменев), а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав».
Странное суждение честолюбивых людей о «диктатуре». Но важно не это. Обратим внимание на последнюю фразу из этого письма. Она свидетельствует, что в этот период с содержанием еще не оглашенного секретного «Письма к съезду» хранившая его Крупская уже ознакомила «близких друзей» Зиновьева и Каменева...
Письмо Зиновьева заканчивалось словами: «Либо будет найден серьезный выход, либо полоса борьбы будет неминуема. Ну, для тебя это не ново. Ты сам не раз говорил то же».
Что это, если не признание в том, что оппозиция уже «оттачивала ножи»? Между тем Сталину стало известно о распространившихся слухах в отношении существования ленинского «Письма к съезду». На его прямой вопрос по этому поводу в обращении к отдыхающим коллегам Зиновьев и Бухарин 10 августа ответили: «Да, существует письмо В.И., в котором он советует съезду не выбирать вас секретарем. Мы, Бухарин, Каменев и я, решили пока вам о нем не говорить по понятной причине... Но все это частности. Суть Ильича нет. Секретариат ЦК поэтому (без злых желаний ваших)... на деле решает все. Равноправное сотрудничество при нынешнем режиме невозможно. Отсюда поиски лучшей формы сотрудничества. Ни минуты не сомневаемся, что сговоримся».
На высказанные в его адрес упреки Сталин в ответе Зиновьеву и Каменеву 11 августа без экивоков пояснил: «Было бы лучше, если бы вы прислали записочку — ясную и точную. Все это, конечно, в том случае, если вы в дальнейшем за дружную работу (я стал понимать, что вы не прочь подготовить разрыв как нечто неизбежное)... действуйте, как хотите...»
В постскриптуме он дописал: «Счастливые вы, однако, люди. Имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы... С жиру беситесь, друзья мои».
Однако «друзья» уже начали импровизацию, и их мышиная возня приняла гротескно-комический характер. Все свелось к тому, что поправлявшие здоровье в Кисловодске Зиновьев, Бухарин, Лашевич, Евдокимов и Ворошилов устроили совещание во время прогулки в горах. Оно прошло в одной из окрестных пещер. И уже сама экзотичность выбора места символично свидетельствовала о воинственных и заговорщицких намерениях участников встречи.
После продолжительных дебатов все — за исключением Ворошилова — сошлись во мнении о необходимости создания «политического секретариата» в составе Троцкого и Сталина. В качестве третьего лица предлагались Каменев, Зиновьев или Бухарин. Пост Генерального секретаря предлагалось ликвидировать.
Сталин, к которому участники этой келейной встречи обратились за поддержкой, возразил против этой реформы. Он пояснил, что не может «руководить» без других членов Политбюро и кандидатов: Калинина, Томского, Молотова. Конечно, у Сталина не могло быть заблуждений в отношении истинных намерений участников «пещерного совещания».
Позже, на XIV съезде партии, он пояснил: «Из этой платформы ничего не вышло. <..> На вопрос, заданный мне в письменной форме из недр Кисловодска, я ответил отрицательно, заявив, что, если товарищи настаивают, я готов очистить место без шума, без дискуссии, открытой или скрытой (курсив мой. — К. Р.)».
Сталин не блефовал. Для опытного политика были очевидны логика и цели участников сговора. Боявшиеся остаться наедине с Троцким, они пытались использовать Сталина как противовес. Но одновременно они стремились снизить эффект его прямых контактов с низовыми организациями.
Он прекрасно понимал, что его уход откроет дорогу Троцкому, но сам он не терял ничего, «кроме своих цепей». Более того, отставка с должности Генсека не обрекала его на утрату политического авторитета. Такой шаг даже не лишал его связи с партийным активом, но он не желал играть роль «свадебного генерала» при своих хитроумных коллегах.
С их стороны это было откровенной попыткой повысить уровень собственного влияния за счет принижения его роли в партии. Сталин ясно видел эти намерения и не был расположен упрощать для интриганов достижение своих целей. Впрочем, при живом Ленине вопрос о самой «власти» в партии прямо пока еще не стоял. Любые союзы и группировки не имели смысла и могли быть лишь пробой сил — прикидкой для будущих противоречий и столкновений.
Понимал это и Троцкий. Он также отверг предложение войти в новый «триумвират». Троцкого тоже устраивала существующая ситуация. Он пользовался в партии популярностью, у него имелось достаточно сторонников не только из числа идейных приверженцев, но и из «единоверцев». И хотя, как вспоминал член Исполкома Коминтерна Альфред Росмер, уже осенью 1923 года ходили слухи, что «Троцкий собирается действовать, как Бонапарт», — они еще не имели подтверждения действительно действенного их практического воплощения.
Имелось и еще одно обстоятельство. В связи с экономическим кризисом в Германии в этот период миф о мировой революции, завораживающий Троцкого, как очковая змея, снова овладел его сознанием и воображением. На Пленуме в сентябре 1923 года он потребовал разработать «календарную программу подготовки и проведения германской революции».
Ему по-прежнему не давали покоя лавры мирового вождя. Чтобы разжечь «пламя пролетарской революции» в Европе, его план предусматривал ни больше, ни меньше, как посылку в Германию Красной Армии. Правда, уже вскоре выяснилось, что этот план неосуществим. Являясь Председателем РВС, Троцкий передоверил работу своему заместителю Э.М. Склянскому. И состояние армии было плачевным.
Для исправления безобразного положения в армии необходимо было принимать меры. Одной из них стало предложение ввести в Реввоенсовет Республики Сталина или Ворошилова В ответ на это Троцкий обиженно заявил, что при новом составе РВС он отказывается нести ответственность за военное дело. На замечание Н. Комарова, что «члены ЦК обязаны подчиняться решению ЦК», он демонстративно покинул зал заседаний. Делегация, последовавшая за ним с просьбой вернуться, получила отказ.
Состояние армии действительно было удручающее. И, торопясь реабилитировать свою бездеятельность, Троцкий встал в позу. В присущей ему манере саморисовки 8 октября он направил в Секретариат ЦК письмо. В нем он обругал политику партии и потребовал послать его «как солдата революции» в Германию для помощи в организации там восстания. Зиновьев усмотрел в намерении Троцкого как мелкую месть, так и вмешательство в его частный «огород». Он сразу заявил, что ехать в Германию в качестве «солдата революции» должен именно он как председатель Коминтерна
Сталин остудил ретивый пыл мобилизовавших себя «солдат». Он примиряюще указал, что, во-первых, отъезд двух членов Политбюро развалит работу руководства, а во-вторых — заверил, что не претендует на место в Реввоенсовете. От Коминтерна в Германию командировали еврея Радека и Пятакова.