Ведя в эти дни многочисленные переговоры, Сталин проявил исключительную выдержку, стараясь смягчить ситуацию, придать ей менее острый характер. Он понимал, что уступки неизбежны, и принял требования оппонентов «при условии, что ЦИК Советов» будет охранять большевистские «партийные организации от возможного разгрома».
Центрисполком дал такие гарантии и не стал настаивать на развертывании боевых действий. Однако, как все мелкие, но тщеславные люди, переполненный в этот момент ощущением собственной значимости, военный руководитель эсеров Кузьмин рвался в бой.
Впрочем, немного повоевать был не прочь и гарнизон Петропавловской крепости. На плечи Сталина легла непростая миссия успокоить пыл революционных матросов. Он успешно справился с ней. «Центральный комитет нашей партии, — вспоминал Сталин, — решил всеми силами избегать кровопролития. ...Комитет делегировал меня в Петропавловскую крепость, где удалось уговорить гарнизон из матросов не принимать боя». Убеждая моряков, он объяснял, что они подчиняются не Временному правительству, а руководству Советов.
Позже, рассказывая о ходе переговоров в эти дни, Сталин поясняет: «Кузьмин недоволен, что штатские своим вмешательством всегда ему мешают, и неохотно соглашается подчиниться настоянию Центрального исполнительного комитета Советов. Для меня очевидно, что военные эсеры хотели крови, чтобы дать «урок» рабочим, солдатам и матросам. Мы помешали выполнить их вероломный план».
В эти июльские дни Сталин демонстрирует незаурядные дипломатические способности. Но, ведя многочисленные переговоры, касающиеся самых неприятных и неудобных тактических ситуаций, он не лавирует и не лицемерит. Это был вынужден признать даже ненавидевший его Троцкий. Выдавливая это почти сквозь зубы, он впоследствии констатирует, что «во время переговоров с противником Сталин никогда не втирал ему очки».
Однако, согласившись на условия большевиков, Центральный исполнительный комитет Советов проявил откровенное вероломство. ЦИК не выполнил взятых на себя обязательств. Приняв уступки большевиков за признак капитуляции, эсеро-меньшевистско-кадетская коалиция перешла к открытым репрессиям
Это был удар в спину. Утром 6 июля власти разгромили типографию «Труд», где печатались большевистские и профсоюзные издания. Начался обыск в помещениях ЦК, ПК и Военной организации партии во дворце Кшесинской. Тем временем в городе прошла массовая манифестация с участием более полумиллиона человек. Временное правительство решило уже не церемониться больше с народом. Ему следовало преподнести урок. И он был жесток, на Невском и в ряде других мест мирная демонстрация была обстреляна из пулеметов, в городе появились убитые и раненые.
Описывая обстановку этого периода как фактический «ввод осадного положения», Сталин отмечает: «На улицах войска, усмиряющие непокорных... Подозрительные арестовываются и отводятся в штаб. Идет разоружение рабочих, солдат, матросов». Примечательно, что демонстранты не предприняли ни одной попытки захвата правительственных или общественных учреждений. Хотя при тех силах, которыми они располагали, можно было «перевернуть» весь город, тем более что в руках народа имелся не «булыжник — оружие пролетариата», а боевые винтовки. Но удерживаемые большевиками рабочие не пошли на обострение ситуации.
В июле тактику действий резко поменяли все. Напуганное ярко выраженным народным волеизъявлением правительство и его единомышленники в Советах не намеревались больше играть в демократию. Они решили разрубить гордиев узел «большевистской опасности», грозившей ниспровергнуть власть. Однако устранить с политической арены большевиков, поддерживаемых широкими народными массами, было далеко не просто. И если для черного дела годится вообще все, то для грязного — чаще всего используется клевета. К тому же ее распространение «убивало» двух зайцев сразу. Тень позорного провала июльского наступления армии витала в атмосфере столицы не только немым укором, но и прямым обвинением в бездарности власти. Неудачи армии требовали хотя бы формального объяснения.
Причины поражения армии власти решили свалить на большевиков. Конечно, утверждение, что «немцам помогают большевики», не было свежей грязью. Новым в палитре политических инсинуаций этого момента стало обвинение: будто бы сам Ленин — «немецкий шпион». Эта политическая утка была приготовлена именно на кухне Советов, и ее «поваром» стал бывший участник троцкистского «августовского блока» — некий Алексинский. По замыслам организаторов провокации, инсинуация должна была появиться на страницах петроградских газет уже на следующий день после расстрела демонстрации. Однако ее распространению помешал Сталин. Узнав об этих намерениях, он позвонил председателю ЦИК меньшевику Чхеидзе, «уговорив» земляка обзвонить редакции газет, запретив публикацию очевидно провокационного сообщения. И его вмешательство возымело действие, «обвинение» в адрес Ленина опубликовал лишь мелкий бульварный листок «Живое слово».
Периодически возникающие споры о том, брал или не брал Ленин через еврея Парвуса деньги от кайзеровской Германии — бессмысленны. Деньги действительно были. Их дали те же еврейские банки, что и в 1905 году; и Парвус добивался их для Троцкого. Однако в связи с отъездом последнего накануне Февраля в Америку Яков Фюрстенберг (Ганецкий) и польский еврей Козловский, получив деньги в шведских банках, передали их социал-демократам Видимо, Ленин деньги «взял», и, комментируя этот факт, Адам Улам справедливо заметил, что «он бы взял их для дела революции где угодно, включая двор Его Императорского Величества, но он не был «немецким агентом».
7 июля Временное правительство отдало распоряжение на арест Ленина и Зиновьева, и услужливая пресса поспешила сообщить о его вызове в суд. Ленину предъявлялось обвинение в пособничестве немцам. Первым его порывом было желание явиться в суд, чтобы опровергнуть обвинения. Он даже написал в связи с этим специальное письмо в ЦИК. Пожалуй, это выглядит даже наивно.
Но, конечно, клевета больно ударила по самолюбию Ленина. Предъявленное нелепое обвинение стало политическим оскорблением, и вопрос о явке его и Зиновьева в «суд» руководством большевиков обсуждался на квартире Аллилуевых. На необходимости их встречи с властями настаивал рабочий Ногин.
Но Сталин категорически возразил против такого шага. Он проявил присущую ему трезвость. Не поддавшись легкомысленным эмоциям, он заявил, что об этом «вообще не может быть и речи, ибо это означало бы верную гибель». Ленин и Зиновьев были укрыты на станции Разлив.
Снова, как и в дореволюционные годы, Сталин фактически оказался один во главе партии. Ю.В. Емельянов отмечает: «...уговорив наиболее нетерпеливых большевиков отступить, убедив Ленина уйти в подполье, дав партийным организациям указания относительно политического курса в период отступления и в то же время сумев провести с эсерами и меньшевиками конструктивные переговоры...», Сталин практически спас партию от разгрома. Он проявил дальновидность, выдержку и чуждый рисовке прагматизм. Анализируя происшедшие события 15 июля в кронштадтской газете «Пролетарское дело» в статье «Смыкайте ряды», он призвал «не поддаваться провокации контрреволюционеров, вооружиться выдержкой и самообладанием, беречь силы для грядущей борьбы, не допуская никаких преждевременных выступлений.
Временное правительство было вынуждено подписать ордер на арест и Троцкого, обвиненного Милюковым в получении 10 тысяч долларов в Америке, и тот скрывался на квартире у ближайшего сотрудника Парвуса Ларина-Лурье, будущего тестя Бухарина. 18 июля он был обнаружен и препровожден в тюрьму «Кресты». Здесь уже находились многие персоны, знакомые ему по эмиграции.
Итак, намеченная вождем большевистской партии программа не была выполнена, казалось, что противники уже могли сбросить ее со счетов. Впрочем, у властей были и другие заботы. 6—15 июля австро-германские войска перешли в контрнаступление на фронте, нанеся решительное поражение русским армиям. В такой обстановке 16—20 июля состоялась экстренная конференция Петроградской организации РСДРП(б).
С докладом о текущем моменте выступил Сталин. Характеризуя июльские события, он отметил, что большевики имели возможность взять власть, «но вопрос в том, могли ли мы удержать власть?». Захват власти 4 июля он признал несвоевременным и снова призвал «к выдержке, стойкости и организованности». Ободряя колеблющихся, он указал, что основная задача — «возобновление, укрепление и расширение наших организаций; не пренебрегать легальными возможностями, ибо никакая контрреволюция не может серьезно загнать нас в подполье».
Однако он чужд иллюзий и ясно понимает, что в политической борьбе большевики не могут выстоять в одиночку — необходимо искать попутчиков. В качестве возможных союзников, с которыми можно «объединиться в едином революционном фронте», он называет «камковцев» у эсеров, «мартовцев» у меньшевиков, но с полной категоричностью отвергает союз с самими лидерами меньшевиков и эсеров. Такой союз был больше недопустим. В период подготовки Октября тактика большевиков определялась многими факторами, и важнейшим являлась борьба «эсеров и меньшевиков, с одной стороны, и большевиков, с другой стороны, за трудящиеся массы крестьянства, за овладение этими массами».
В декабре 1924 года в предисловии к книге «На путях к Октябрю» он пояснял: «У большевиков не было, да и не могло быть в марте 1917 года готовой политической армии. Большевики лишь создавали такую армию (и создали ее, наконец, к октябрю 1917 года) в ходе борьбы и столкновений классов с апреля по октябрь 1917 года, создавали ее и через апрельскую манифестацию, и через июньскую и июльскую демонстрации, и через выборы в районные и общегородские думы, и через борьбу с корниловщиной, и через завоевание Советов».
В это лето Сталин часто навещает Ленина в Разливе и в условиях нового подполья с 26 июля по 3 августа проводит VI съезд РСДРП(б). На съезде он выступил с отчетным докладом ЦК и докладом о политическом положении в стране. Большевики не проводили партийных съездов в течение десяти лет — с 1907 года После первой встречи социал-демократов в 1898 году в Минске — впервые съезд партии состоялся на российской земле. С апрельской конференции количество местных парторганизаций увеличилось больше чем вдвое — с 78 до 162, а численность их членов со 100 до 240 тысяч. Поэтому С