Расплата неминуемо обернулась бы кровью — более обильной, чем после поражения революции 1905 года. Она залила бы кровью улицы Петрограда и Москвы. Но это стало бы не только поражением самого восстания, а крахом и гибелью всей партии.
В отличие от скрывавшегося от властей Ленина находившийся в гуще событий Сталин постоянно занимался в этот период укреплением и усилением партии. Он знал, что идет наращивание ее кадрового потенциала. Время работало на большевиков, и Сталин эффективно использовал это время.
К октябрю 1917 года численность партии возрастет с 240 до 350 тысяч, и парторганизации будут существовать уже более чем в 100 городах; ежедневный тираж большевистских газет достигнет 600 тысяч экземпляров, а на фронте будет 50 тысяч большевиков. Но это к октябрю. В любом случае практически бескровный (о чем почему-то «язвят» антикоммунисты) захват власти в октябре 1917 года исторически подтвердил правоту тактики Сталина.
Торопливость не была присуща его характеру В этот момент, когда появилась реальная возможность дальнейшего укрепления Советов через созыв съезда, при обозначившейся перспективе легитимного признания лидерства в них большевиков, Сталин не видел необходимости в поспешных и непредсказуемых действиях. Позже, в феврале 1924 года, он пояснял свою позицию: «Что означало поднять восстание в такой момент? Поднять восстание в такой обстановке — это значит поставить все на карту».
Он не изменил своей точки зрения и позже. В выступлении по поводу 50-летия Ленина Сталин с легкой иронией комментирует позицию ЦК: «Нам казалось, что дела обстоят не так просто, ибо мы знали, что Демократическое совещание состоит в половине или по крайней мере в третьей части из делегатов фронта, что арестом и разгоном мы можем не только испортить дело и ухудшить отношения с фронтом. Нам казалось, что все овражки, ямы и ухабы на нашем пути нам, практикам, виднее. Но Ильич велик, он не боится ни ям, ни ухабов, ни оврагов на своем пути, он не боится опасностей и говорит: «Встань и иди прямо к цели». Мы же, практики, считали, что надо было обойти эти преграды, чтобы взять быка за рога. И, несмотря на все требования Ильича, мы не послушались его, пошли дальше по пути укрепления Советов и довели дело до съезда Советов 25 октября, до успешного восстания. Ильич был уже тогда в Петрограде. Улыбаясь и хитро глядя на нас, он сказал: «Да, вы, пожалуй, были правы»... Товарищ Ленин не боялся признавать ошибки».
Каким бы обоснованно оправданным ни было пренебрежительное отношение В.И. Ленина к формальной стороне захвата власти, но непринятие в тот момент ленинских предложений руководством ЦК защитило большевиков не только от вероятного поражения, но и от исторически неизбежного в будущем обвинения в «путчизме». То, что позиция Сталина оказалась более конструктивной, подтвердили последующие события. Ибо главной особенностью Октябрьской революции стал не картинный штурм Зимнего дворца, а то, что сведение дня восстания с началом работы съезда Советов формально обеспечило полную легитимность Советской власти.
Удачно сложившееся «приурочивание» революции к созыву съезда Советов как бы «освятило» Октябрьскую революцию «волей народа», поэтому факт роспуска Учредительного собрания померк и растворился на фоне символического установления Советской власти. И даже у будущих «критиков» большевиков не осталось никаких других аргументов, кроме злорадного брюзжания: было или не было само восстание, и правильно ли показали киношники штурм Зимнего дворца? Короче говоря, крови было мало...
На нетерпеливость руководителя партии влияло его чувство неудовлетворенности, подпитываемое собственной оторванностью от событий в столице. «События вполне подтвердили правильность моего предположения... — настаивает Ленин в письме от 27 сентября, — что партия должна поставить на очередь вооруженное восстание... Теряем время, назначаем «сроки» (20 октября съезд Советов — не смешно ли так откладывать? Не смешно ли полагаться на это?)».
По воспоминаниям Крупской, в этот период Ленин «жил с мыслью о восстании, только об этом и думал». Подгоняя ситуацию, 1 октября Ленин написал «Письмо в ЦК, МК, ПК и членам Советов Питера и Москвы большевикам». В нем он утверждал, что «в Германии начало революции явное... Ждать съезда Советов — ребячья игра в формальность, позорная игра в формальность, предательство революции».
ГЛАВА 10. ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Истинные революции те, какие не ограничиваются лишь изменением политических форм и личного состава правительства, а... ведут к перемещению собственности...
В начале октября Ленин выехал из Гельсингфорса и 7 октября тайно прибыл в Петроград. Остановившись на квартире М.В. Фофановой, уже на следующий день он встретился со Сталиным. Сопровождавший Ленина финский революционер Э. Пахья нашел Сталина в редакции газеты «Рабочий путь». Встреча состоялась на окраине города на Выборгском шоссе, в доме большевика финна Никандра Кокко. Сталин информировал Ильича об обстановке, но основное содержание их беседы было посвящено вопросам предстоящего восстания.
Эта тема была вынесена и на обсуждение ЦК. Заседание состоялось вечером 10 октября на квартире меньшевика Н. Суханова (Гиммера), жена которого была членом партии большевиков. Сам хозяин отсутствовал и о заседании не знал. Речь Ленина была обобщением основных положений, выдвинутых в его последних работах, но остроту момента он подчеркнул угрозой захвата власти генералом Корниловым. Настаивая на тезисе, что для перехода власти дело политически «совершенно созрело», он предложил при обсуждении его выступления «говорить о технической стороне» восстания.
Дзержинский, Калинин, Лацис и другие поддержали Ленина безоговорочно. Зиновьев и Каменев встали в оппозицию, предложив воздержаться с восстанием Сталин высказался определенно: «Следует определить день восстания, и он должен быть целесообразен...»
В вопросе о восстании члены ЦК «разошлись» во мнениях. Зиновьев и Каменев выступили против призывов Ленина к восстанию, и не только на совещании. Они обратились к Петербургскому и Московскому комитетам партии с письмом, в котором указали на необоснованность ленинских утверждений, что большинство народа России и международного пролетариата за большевиков. «Увы! — констатировали они. — Ни то, ни другое не верно, и в этом все дело».
Сталин высказался за восстание, и некоторые исследователи отмечают, что решающим фактором, повлиявшим на позицию Сталина в этом вопросе, стало то, что в это время в его руки попала информация о вызревании заговора по подготовке государственного переворота в недрах британского посольства. Еще 14 сентября в статье «Иностранцы и заговор Корнилова» Сталин обратил внимание на активное участие в заговорах на территории России британских подданных.
Но очевиднее другое: несмотря на нетерпение Ленина, в конечном итоге восстание, как и рассчитывал Сталин, было приурочено к открытию съезда Советов. На ночном заседании Центрального
комитета 10 октября десятью голосами против двух была принята резолюция Ленина: признавая, что «вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и решать все практические вопросы». На этом историческом заседании было создано Политбюро, в которое вошли Ленин, Бубнов, Зиновьев, Каменев, Сокольников, Сталин, Троцкий.
Колебался ли Сталин в оценке своевременности начала восстания? На этот вопрос он ответил вполне определенно сам. Уже 13 октября, через два дня после исторического совещания большевиков, в статье «Власть Советов», не упоминая слово «восстание», он пишет: «События внутренней и внешней политики, затяжная война и жажда мира, поражения на фронте и вопрос о защите столицы, гнилость Временного правительства и голод, безработица и истощение — все это неудержимо влечет революционные классы России к власти. Это значит, что страна созрела для диктатуры пролетариата и революционного крестьянства (курсив мой. — К.Р.)».
Практически призывая к смене власти, Сталин сделал вывод: «Настал момент, когда революционный лозунг «Вся власть — Советам!» должен быть наконец осуществлен». Но такой точки зрения придерживались далеко не все сторонники Ленина. На расширенном заседании ЦК 16 октября Ленин выступал два часа. Говоря о невозможности ориентироваться на настроение масс — «оно изменчиво и не поддается учету», он обоснованно указал на отсутствие альтернатив в решении судьбы страны: «либо диктатура корниловская, либо диктатура пролетариата и беднейших слоев крестьянства».
Однако пламенная речь руководителя партии не всеми была воспринята как аксиома. Выступившие на совещании Бокий, Володарский, Милютин отмечали равнодушие масс к большевистским лозунгам, а Каменев и Зиновьев вновь отвергли курс на восстание. Сталин поддержал Ильича без оговорок. Он заявил, что фактически восстание уже идет — «флот восстал, поскольку пошел против Керенского. Стало быть, мы должны стать прочно и бесповоротно на путь восстания», но выступать нужно «с верой в успех... Мы должны сами обеспечить себе возможность выбора дня и условий восстания, чтобы не позволить контрреволюции подготовиться и организоваться».
Оппонируя Зиновьеву и Каменеву, он отметил: «Конечно, можно говорить, что нужно ждать нападения, но надо понимать, что та-
кое нападение (повышение цен на хлеб, посылка казаков в Донецкий район и т.п.) — уже произошло». И задает вопрос «До каких пор ждать, если не будет военного нападения? То, что предлагают Каменев и Зиновьев, объективно приводит к возможности для контрреволюции сорганизоваться. Так мы без конца будем отступать и проиграем всю революцию».
Замечание Сталина относительно необходимости веры в успех не случайно. Даже в Центральном комитете — этом высшем органе большевистской партии — не все были убеждены в достижении успеха. Решение о «всесторонней и усиленной подготовке вооруженного восстания» поддержали 19 голосов. Двое — Зиновьев и Каменев были против, четверо при голосовании воздержались.