С рассветом прошли развалины крепости Куня-Ааз, а в 8 часов 8 ноября дивизион стал на большой привал на пресном колодце Кутурлы-Куюсы, сделав 70 км за 10 часов ночного марша.
Около 10 часов наблюдатель 1-го эскадрона, при котором находился и я, донес о приближении каких-то всадников; нужно заметить, что все люди и лошади были укрыты в развалинах, а эскадроны стояли в ¾ км один от другого.
С крыши в бинокль я увидел 6 конных и 2 верблюда, шедших прямо на нас. Кутурлы-Куюсы лежит в стороне от караванного пути, поэтому я приказал эскадрону изготовиться; шагах в 300 от нас один джигит выстрелил, и все они отскочили в сторону; раздумывать, заметили они нас или проделывают одну из своих уловок, чтобы узнать, есть ли кто на колодцах, было некогда – командир эскадрона 1 т. Монстров с несколькими бойцами кинулся в погоню, порубил часть и погнал остальных в западном направлении, откуда вскоре донеслась ружейная стрельба 40–50 винтовок.
Я выслал разъезд 15 сабель на помощь, оказалось, что это были объединенные шайки Шалтай-Патыра и Тюре-Сердара, по басмаческому обыкновению стоявшие не на самом колодце, а километрах в 12 от него и выславшие людей за водой; разъезд наскочил на эту банду с хода и вступил в перестрелку.
Вскоре прискакал красноармеец с донесением, что командир эскадрона 1 ранен. Я начал выводить эскадрон из развалин, вправо вытягивался и пулеметный эскадрон. Преследование велось километров на 12 от колодцев, басмачи бежали при виде дивизиона и скрылись за барханами, пользуясь превосходством конского состава; несколько человек было зарублено; юрты басмачей и брошенное в панике имущество сожжено.
Всю ночь дивизион простоял на колодцах, воды было много, и лошади хорошо отдохнули, чего нельзя сказать про людей, так как ночь была очень холодная, а топлива не было; далеко на западе были видны костры; басмачи, растеряв даже свою теплую одежду, очевидно чувствовали себя неважно.
В 8 часов 9 ноября дивизион уже собрался выступать дальше, когда со стороны урочища Джимшид показался большой караван; снова люди были заведены в развалины и сделана засада, так как было основание предполагать, что это везут продукты басмачам, но караван оказался принадлежащим «дружественному» нам Джунаид-хану и был отпущен.
Только в 13 часов дивизион выступил дальше; направление взяли по компасу, так как никакой дороги не было; на 2 захваченных накануне верблюдах были взяты бочонки с водой.
Движение было крайне медленным, песок был мягкий, лишь изредка чередуясь с твердыми площадками («такыр»), дорогу пересекали многочисленные барханы и старые арыки; единственным ориентировочным пунктом была гора Мангыр-Тау.
К наступлению сумерек дивизион подошел в горе, в 1 км от которой был сделан 20-минутный привал; дальше дорога пошла еще хуже, колючий высокий кустарник царапал лицо, приходилось, объезжая барханы, достигавшие высоты 2-этажного дома, делать много лишних километров.
Ночь была страшно холодная, люди не спали уже третью ночь и буквально засыпали в седле, почему шли все время – 3 км шагом, 1 км в поводу, малых привалов не делали вовсе, так как после них невозможно было поднять измученных людей.
Около часа 10 ноября вправо от нашего движения был замечен огонь костра, определить, где он – на озере Кара-Ходжа-су или на колодце Уч-Огуз – было невозможно. Мы никак не могли подумать, что это может быть наш транспорт, так как жечь костер в песках, когда недалеко басмачи – непростительная глупость; однако так и было: транспорт, прибыв на Балыклы-Кую и не застав там полка, задержанного почти на 11/2 суток, не придумал ничего более умного, как пойти назад.
Не зная тогда про это и справедливо рассуждая, что если это басмачи, то мимо Балыклы-Кую они все равно не пройдут, командир полка решил продолжать движение, но уже через час пришлось сделать привал, так как люди валились из седла от усталости.
С 2 до 4 часов дивизион стоял в широком сухом арыке, но спать не пришлось из-за сильного холода; в 4 часа двинулись дальше, дорога стала лучше, барханы прекратились, на рассвете стали попадаться следы старых арыков, развалины кибиток – стало ясно, что мы недалеко от Дарьялыка (старого русла р. Аму-Дарьи).
Около 9 часов дивизион вошел в громадную заросль саксаула; дороги не было и пришлось, вытянувшись по одному и лавируя между кустами, а местами – даже прорубая дорогу, снова замедлить движение.
Между тем быстро теплело, и жажда все усиливалась, обостряясь сознанием, что воды нет. Заросль тянулась километров 10, лошади уже начали выбиваться из сил. Но вот все реже и реже стали саксауловые кусты, все чаще начал попадаться зеленый кустарник, и около 14 часов мы прибыли на колодцы Балыклы-Кую.
Дивизион был в пути 25 часов, из коих около 22 часов непрерывного марша, и прошел около 100 км.
Все 11 колодцев еще в 1924 г. были завалены Джунаидом верблюжьими трупами, и вода – холодная, освежающая вначале (если пить не дыша) – вызывала тошноту; цветом она напоминала зеленые чернила, запахом – гнилые яйца, но все с жадностью набросились на нее; многих тут же рвало.
Никаких следов басмачей мы не нашли, но определенно установили по консервным банкам, окуркам папирос и следам сапог, что здесь были наши, т. е. транспорт, и что огонь накануне жег именно он.
Выставив несколько наблюдательных постов, все уснули мертвым сном, вознаграждая себя за три бессонные ночи и почти 200-километровый поход.
Около 17 часов люди были разбужены и им приказано поить и кормить лошадей; большинство ферганских лошадей отказывалось от воды и зерна, продфуража у дивизиона не было, стало ясно, что продолжать движение на Бутенц-Тау-Декче мы не в состоянии; командир полка решил отойти на Кара-Ходжа-су и далее – Куня-Ургенч.
В 2 часа 11 ноября дивизион двинулся на озеро, куда и прибыл в 9 часов; здесь был сделан 3-часовой привал, заданы остатки зерна, и в 17 часов дивизион прибыл в Куня-Ургенч.
За 90 часов, из коих в 50 часов движения дивизион сделал почти 300 км без дорог, без объемистого фуража, на полусуточной дачке зерна, при тяжелых условиях, имея за 4 суток 3 ночных марша. Среднюю скорость движения – около 6 км в час при этих условиях можно считать пределом напряжения сил конского состава; из строя выбыло 3 лошади с набитыми спинами, 1 захромавшая и 1 убитая; конский состав сильно сдал в телах, но был, после дневки, вполне способен к дальнейшей работе, и уже вечером 12 ноября пулеметный эскадрон ходил по тревоге в Амин-Кала (20 км севернее Куня-Ургенч).
В Куня-Ургенче выяснилось, что Дурды-Клыч прошел севернее Балыклы-Кую утром 7 ноября и, следовательно, все лишения, перенесенные дивизионом, были напрасными; однако, если б 10-го числа мы застали на Балыклы транспорт – можно было выделить эскадрон и нагнать обремененного скотом Дурды-Клыча.
15 ноября эскадроны разошлись по местам своих стоянок.
Между тем шайка Шалтай-Патыра и Тюре-Сердара, растеряв в бою 8 ноября все свое имущество, начала грабить всех встречных и тем совсем лишилась остатка своего авторитета. Одновременно она высылала разъезды в свои кишлаки за продфуражом и одеждой; 15 ноября один из таких разъездов был рассеян 2-м эскадроном в кишлаке Беш-Кыр.
Шайка начала распадаться, и из числа 50 джигитов менее чем в три недели уменьшилась до 25 человек; решено было еще раз «попугать» ее.
8–11 декабря полк прошел снова в пески, осветив район от колодца Чагыл через колодец Кызылча-Куюсы на развалины крепости Куня-Уаз и далее на Ильялы; густой туман, стоявший все 3 дня, скрыл на этот раз шайку, но она хорошо знала, что красная конница снова бродит около ее стоянок, и это усилило ее моральное разложение.
Султан Мурад-хан стоял за немедленную сдачу, Тюре-Сердар, раненный 8 ноября, склонился на его сторону, сопротивление Шалтай-Патыра было сломлено, и 12 января 1926 г. шайка сдалась в кишлаке Дирайли.
На 1 января 1926 г. в округе было всего около 40 джигитов шаек Джан-Бермака, Овес-Коули и Календар-Ата.
Шайка Овес-Коули была уничтожена во главе с курбаши Берниазом в феврале 1926 г. 2-м эскадроном т. Андерсона, а сам Овес-Коули был убит в июне того же года.
Таким образом, в течение кампании 1925 г. были последовательно разгромлены вооруженные силы всех антисоветских вождей округа, и борьба за массы была выиграна советской властью.
В 1925 г. частям 8-й отдельной Туркестанской кавалерийской бригады удалось одержать не только военную, но и политическую победу, удалось в полной мере использовать классовость армии, найти общий язык с широкими массами декханства Хорезма, вырвать эти массы из-под векового влияния правящей феодально-родовой и духовной головки, разоблачить в глазах массы ее вчерашних повелителей и содействовать тем самым закладке фундамента социалистического строительства в Хорезме.
В начавшемся классовом расслоении кишлака Красной армии выпала на долю тяжелая, ответственная, но почетная роль, и это – заслуга бойцов, командиров и политработников частей бригады.
В Хорезме осталась масса оружия, осталось немало бандитского элемента, и в 1926 и в 1927 гг. и позднее там еще существовало басмачество, но оно выродилось уже в чисто уголовный бандитизм.
В 1927 г. старый бандит песков Джунаид-хан снова поднял восстание, но те, для кого его имя с 1911 г. было священным знаменем, те, кто неизменно поддерживали его на протяжении 14 лет, на этот раз за ним не пошли, и еще раз кавалерийские полки 8-й Туркестанской бригады понесли свои красные знамена по мертвым каракумским пескам, наголову разбивая немногочисленных приспешников Джунаида.
1925 год в истории Хорезма был решительным поворотным пунктом от старого к новому, от феодализма к социализму, от разбойничьего гнезда к действительно советской части великого Союза Советских Социалистических Республик.