Сестры-надзирательницы следили за Джеком, когда он обходил больницу; каким-то путем до них дошли сведения, что Джек известный психохирург, с корнем удаляющий безумие у больных, которые до этого считались безнадежными.
- У меня было такое чувство, что сестры молчаливо просят, умоляют нас приехать в Траверз-Сити и поскорее взяться за дело, - сказал Джек.
Итак, в благоприятной атмосфере желтых кирпичных зданий, расположенных на живописных холмах и обращенных фасадами к чистым синим водам озера Мичиган, все было подготовлено для Джека-Давида, чтобы тот мог начать боевые действия против Голиафа-безумия. И тут же с первого шага перед ним встала дилемма. Она была рождена его честностью.
С одной стороны, он стоял на верном пути, когда последовал совету видного Гарвардского нейропсихиатра доктора Гарвея Кушинг, который сказал: «Задача психиатров - вернуться в дома умалишенных и в лаборатории, которые они гордо называют пройденным для себя этапом». Совершенно верно. Эта больница и есть его лаборатория. У многих тяжелых психотиков он может за пять минут иссечь безумие, которое годами не удавалось ликвидировать путем уговоров на кушетке докторского кабинета.
С другой стороны, существовало зловещее мнение, высказанное столь же крупным чикагским нейропсихиатром доктором Персиваль Бэйли: «Великая нейрохирургическая революция (лоботомия) оказалась безрезультатной: она не разгрузила больниц нашего штата».
Опять-таки верно. Еще в Логэнспорте, как вы припоминаете, у Джека зародилось сомнение, что у ледового топорика нет будущего в лечении шизофрении. Крошечные пилюли серпазила обладали силой прояснять головы, которые после лоботомии оставались туманными. Это был как бы особый вид химической лоботомии, временного вмешательства, тогда как операция ледовым топориком навсегда разрушала мозговую ткань, которую уж невозможно восстановить.
Вот какая дилемма встала перед Джеком: специалист по лоботомии, он в душе стал уже химиком-клиницистом. А тут пришли вести из Франции о новом, еще более сильном успокоительном средстве, чем серпазил, с которым Джек работал.
Химическая его формула звучит страшновато: «10-(3-диметил-аминопропил)-2-хлорфенотиазин». Это вещество было синтезировано мудрыми химиками фирмы Рона-Пу-лэнк в Париже. Профессор Дж. Е. Стеглин из Базельской психиатрической клиники в Швейцарии сообщил, что с помощью этого средства удалось выписать из больницы половину больных. С применением правил химической стенографии оно было названо хлорпромазином. Средство это было освоено и выпущено в Америке под торговой маркой «торазин» фармацевтической фирмой Смит-Клайн-Фрэнч.
Как раз в то время сотни канадских и американских врачей проводили клинические испытания серпазила и торазина в надежде, что то или другое из чудодейственных снадобий - а еще лучше при совместном их употреблении - начнет опустошать наши сумасшедшие дома.
Но Джеку Фергюсону, уединившемуся на берегу большого канала Траверз, - где ему было достать серпазил, где достать торазин? Кто из фармацевтической фирмы Сиба, выпускающей серпазил, или из фирмы Смит-Клайн-Фрэнч, вырабатывающей торазин, - кто слышал когда-нибудь о докторе медицины Джоне Т. Фергюсоне, замкнувшемся и своей далекой северной крепости? Никто.
И где взять денег на покупку пилюль для психобольницы Траверз-Сити? Их не было совсем. Как же нашему химику-клиницисту Джеку Фергюсону приступить к испытанию этих могучих пилюль, которых он не имел?
- Занимаясь отбором больных для лоботомии, в ожидании заказанного оборудования и инструментов для производства лоботомии, - рассказывает Джек, - я случайно разыскал в больничной аптеке небольшой запас серпазила и торазина.
Флаконы с таблетками лежали, обрастая пылью, на аптечной полке; Джек, конечно, немедленно их реквизировал и пустил в ход.
- Затем я узнал, что у каждого из больничных врачей хранился небольшой запас образцов. Их мне тоже удалось выманить. А тут стали поступать пополнения от агентов Сиба и Смит-Клайн-Фрэнч. И дело закипело, - продолжает Джек, улыбаясь.
Джек не рассказывал мне, приглашал ли он кого-либо из товарищей врачей принять участие в его сомнительной затее с химическим лечением. Возможно, что и нет, может быть, следовало это сделать, но Джек был ученым-одиночкой. Работая один, он по крайней мере был избавлен от необходимости отстаивать свой метод. Его химическая затея действительно выглядела сомнительно, потому что он начал испытывать новые успокоительные лекарства только на самых тяжелых, самых безнадежных, окончательно потерявших разум больных. Наперекор всякому здравому смыслу он пытался именно их вернуть к ясному сознанию. Но почему же?
Пусть Джек сам ответит на этот вопрос. Вот его рассуждения. Ранние, мягко протекающие формы сумасшествия - неподходящий материал для лечебных опытов. Они не дают достаточно сильного контраста между «до» и «после». Этот контраст будет малозаметен, если у человека со слабо расстроенной психикой вы добьетесь некоторого улучшения. Эффект лечения определится гораздо вернее у тяжелого хроника, если вам удастся вывести его из глубокого психотического состояния и добиться явного улучшения. Вот почему так легко обмануться при лечении ранних, не запущенных случаев болезни. Давайте послушаем, что говорит по этому поводу не менее ярый критик доктор Д. О. Гебб из Монреаля. Он ставит вопрос о том, как определить результативность лечения. Дело это нелегкое. «Потому что, - пишет доктор Гебб, - среднее число психических больных, выздоравливающих без всякого лечения, составляет 30, 35 и до 40 -процентов всех больных... Эти цифры широко варьируются от одной серии пациентов к другой».
Откуда же вы узнаете, что данный случай выздоровления после пилюль - не более как простая случайность? Вы можете это узнать с большей достоверностью - к этому-то и сводится теория Джека, - если будете испытывать новое лечение только на самых тяжелых, самых безнадежных хрониках, потому что эти больные никогда не выздоравливают самостоятельно.
Так рассуждал Джек, а, кроме того, я подозреваю, у него где-то еще таилась мысль, что люди, считая его затею заранее обреченной на неудачу, оставят его в покое с этими «дурацкими выдумками». Это было похоже на Джека, одинокого волка.
И вот осенью 1954 года доктор Джон Т. Фергюсон начал испытывать действие серпазила и торазина на плохое поведение самых тяжелых, самых неисправимых хроников из 1003 умалишенных женщин, находившихся под его наблюдением в больнице Траверз-Сити. Не было у него ни резидента, ни интерна, никакого другого врача, чтобы помочь ему в этом деле. Он имел только 107 сестер-надзирательниц, которые были его руками, его ушами, его глазами. Они работали изумительно, говорит Джек, потому что, не будучи ни врачами, ни психологами, ни психиатрами, «все они имели высшее образование или равноценное ему».
И они действительно прекрасно работали - эти сестры, потому что годами жили со своими больными, заботились о них и, несмотря ни на что, нежно любили их - вопящих, грязных, удрученных горем, оцепенелых или внезапно разбушевавшихся, замышлявших покончить жизнь самоубийством или убить кого-нибудь. Эти 107 женщин-надзирательниц знали все повадки и причуды, страхи и внутренние муки своих больных, когда их ненормальное поведение разгоралось или ослабевало день ото дня, с часу на час.
Все это они отмечали на картах «профиля поведения», когда-то придуманных Джеком для лоботомированных больных в Логэнспорте. Три раза в день сестры-надзирательницы давали больным глотать в своем присутствии назначенные лекарства и отмечали принятые ими дозы с точностью до одного миллиграмма. Три раза в день они клали лекарства в пищу больным, которые отказывались глотать пилюли, и следили за тем, чтобы пища была съедена.
А Джек Фергюсон очарованным взглядом наблюдал мягкое, успокаивающее (чуть-чуть угнетающее) действие серпазила и торазина, которые его остроглазые и преданные сестры-надзирательницы раздавали все новым и новым сотням неизлечимых больных. На этой стадии своего эксперимента Джек придерживался больше серпазила, чем торазина. Сельский доктор в Джеке боялся, может быть, и без особых оснований, вредного побочного действия торазина.
Ну конечно же, оба эти лекарства - прекрасные успокоители, действующие мягко и верно. Особенно хорошо усмиряют они больных, которые ведут себя сверхактивно, буйно, злобно, агрессивно. Они успокаивают даже худших из них - тех, чье неистовое поведение вынуждает иногда прибегать к помощи специально вызванного отряда надзирателей-мужчин.
Под влиянием лекарств многие из них делаются кроткими ягнятами, и буйные палаты больницы иногда кажутся спокойными, как церковь, и тихими, как собрания квакеров. Все это, конечно, было не новостью, поскольку о действии серпазила сообщил уже доктор А. А. Саинз из Иова-Сити и доктор Натан С. Клайн из Роклэндской больницы в Нью-Йорке и доктора Ноце, Уильяме и Рапопорт из Модесто в Калифорнии; а действие торазина было уже отмечено многими европейскими психиатрами, а также американцами, начиная с доктора Г. Е. Лэмана в Монреале.
Но вот, когда лечение успокоительными средствами так заметно изменило атмосферу в больнице Траверз-Сити, что-то зловещее, что-то печальное стало проявляться в действии серпазила (и торазина тоже), вызывая беспокойство у Джека Фергюсона и его сестер-надзирательниц.
Серпазил был безвредным средством, - во всяком случае, казался таким. Джек убедился, что его можно применять в огромных дозах без какой-либо серьезной реакции для успокоения самых буйных, самых неукротимых психотиков. Но по мере того, как Джек все более и более удлинял периоды лечения, серпазил стал уж не только успокаивать больных, а проявлять более глубокое действие.
Многих он погружал в дремотное, летаргическое состояние. Это был не тот негативизм у некоторых психотиков, которые «отшатываются» от всякого лечения. Интересную форму сна вызывает длительное употребление серпазила. Это достаточно глубокий сон. Однако больных легко разбудить и привлечь их внимание. Но если их оставить в покое, они вновь засыпают. Джек был в отчая