И сразу я обрадовался, что перестал быть лабораторной крысой, бактериологом.
Эти мальчики приехали в горы бледными заморышами,-туберкулезные бациллы гнездились у них в бронхиальных железах. Теперь это были здоровые школьники, нисколько не тяготившиеся учением в школе старого солнцепоклонника Огюста Ролье. В 1903 году этот практикующий швейцарский хирург забросил свою практику. Он пришел к заключению, что скальпель, сыворотка и новые лекарства с длинными названиями - помогают гораздо меньше, чем простой дешевый свет старого доктора Солнца.
По крайней мере - в борьбе с туберкулезом.
Ролье - огромного роста, у него смуглое лицо и мягкий голос. Двадцать восемь лет с неимоверным терпением наблюдал он, как солнечная энергия возбуждала в телах его пациентов какие-то непонятные химические процессы, истреблявшие микробов. Эти люди приезжали в горы, изнуренные неизлечимой болезнью. Терпеливый Ролье добился того, что не удавалось самым изобретательным ученым. Продолжительное лечение и глубокая простота идеи использования энергии альпийского солнца как лекарства - делали метод Ролье таким малопонятным для остроумнейших ученых.
А именно в этом и заключалась революционность его метода.
II
Ролье первый рассмеялся бы, если бы его назвали ученым. Он в гораздо большей степени своеобразный пророк (несомненно, обладающий всеми недостатками, свойственными специалистам этой рискованной профессии)- идущий своим путем, а не избитой дорогой официальной науки. То, что он сделал, не слишком укладывается в рамки этой науки, если, конечно, вы вообще считаете результаты, полученные на людях, такими же научными и убедительными, как и полученные на обезьянах, кроликах и морских свинках.
Его поклонение солнцу началось еще на берегу Невшательского озера, в восьмидесятых годах, в школе. Он был бледнолицым сыном книжного ученого, и с первого же года в школе его очень раздражало, что все загорелые крестьянские мальчишки были гораздо сильнее его. - «Они доказывали мне свое превосходство самым неприятным образом», - рассказывал Ролье. С тех пор он начал, как ящерица, лежать подолгу на солнце, и тело у него загорело, как у индейца.
Хороший урок дал ему его спаниель. У собаки появилась опухоль на спине. В то время Ролье уже считал себя хирургом. Он вырезал эту опухоль и тщательно забинтовал рану. «Сколько я его ни перевязывал, он каждый раз срывал повязку», - рассказывал Ролье. И как-то он натолкнулся на своего непокорного пациента, который лежал, подставив открытую рану солнечным лучам. Так собака делала каждый день, пока рана не зажила.
Ролье учился хирургии у знаменитого профессора Кохера, который был одним из творцов этого кровавого искусства. Кохер первый из хирургов решился частично удалять щитовидную железу. Историк медицины Гаррисон говорит, что Кохер был осторожный, внимательный и необычайно искусный оператор... у которого успех почти всегда предшествовал окончанию операции.
Участь одного из школьных товарищей Ролье показала ему, как скальпель, даже в руках такого неоспоримо гениального хирурга, каким был его худощавый и седобородый учитель, может, вместо выздоровления, принести страдания и смерть. Товарищ Ролье споткнулся и скатился с лестницы. У него начался туберкулез бедра. После тщетных попыток как-нибудь вылечиться, он отправился в Берн к великому Кохеру, который мастерски удалил ему тазобедренный сустав. В Кохере не было ничего показного. Он работал медленно, точно, соблюдая полнейшую асептику и был совершенно уверен, что полностью удалил зараженные туберкулезом ткани из бедра этого мальчика.
Бледный, с укороченной ногой, мальчик вернулся в школу. Он был весел и спокоен - уверенный, что выздоровел окончательно. Но свирепые бациллы туберкулеза начали разрушать его коленный сустав, и Кохер, со свойственным ему мастерством, удалил ему и колено.
Ролье был уже правой рукой Кохера, когда в клинике снова появился этот его старый товарищ, у которого Кохер удалил из колена последние следы туберкулезных бацилл. У него было землистое, измученное, полное отчаяния лицо... Тяжелый урок получил Ролье, когда его учитель - величайший из всех хирургов после Джона Гейтера, - в конце концов удалил и плечевой сустав его товарищу. Это была уже пятая операция после удаления суставов бедра, колена, одной ноги, одного пальца...
Молодой человек поблагодарил Кохера и Ролье за их искусство и участие, оставил клинику и вознаградил себя за перенесенные страдания... самоубийством.
Кохер был великим хирургом в стиле Игнаца Семмельвейса. Он замечательно охранял своих пациентов от заражений во время операций, и даже при сложнейших операциях удаления щитовидной железы у него погибало не больше четырех процентов. Но четыре года, в течение которых Ролье работал плечо к плечу с этим длиннолицым волшебником, он наблюдал, как пятьдесят процентов несчастных больных костным туберкулезом умирали после операции Кохера, Эта жуткая пляска смерти показала Ролье то, чего даже Кохер, несмотря на всю свою ученость, как будто не понимал: туберкулез костей и суставов пельзя удалить из организма, как опухоль; в этом отношении туберкулез похож на бледное чудовище Шаудина: он скрывается в крови и, выскобленный из колена, появляется в бедре.
В пятидесяти случаях из ста костный туберкулез был болезнью неизлечимой.
В это время невеста Ролье заболела тяжелым туберкулезом легких и поехала отдохнуть и подышать свежим воздухом в Лейзэн, на южном склоне Альп, на высоте 1700 метров. Там она смотрела на покрытые вечным снегом вершины «Южных зубцов», слушала звон колокольчиков, громких как церковные колокола, подвешенных к шеям лейзэнских коров, которые лазают по горам, словно козы. Она жила там и думала о том, выздоровеет ли она, выйдет ли замуж за Ролье, или...
Ролье бросил блестящую карьеру хирурга и отправился к своей невесте. Там он сызнова начал жизнь в виде сельского врача. Вверх и вниз по горам пробирался он от одной жалкой избушки к другой, детский врач, гинеколог, акушерка. Он был врачом на все руки у этих горцев. Он делал операции в погребах и амбарах, где не приходилось рассчитывать на сверхчистоту современных операционных. Возвращаясь к своим пациентам по сверкающему на солнце снегу, он ждал, что увидит загнившие раны, заражение крови, смерть. Но, к своему удивлению, он почти не находил ни инфекций, ни гноя.
И Ролье возвращался к своей невесте, раздумывая, спрашивая себя, почему, почему... В его мозгу вытянулась в прямую нить рассуждений путаница воспоминаний о загорелых, никогда не болевших товарищах, о спаниеле, который принимал солнечные ванны и сам был своим лучшим врачом, о бедняге с изъеденными туберкулезом костями, которого привел к самоубийству бессильный скальпель замечательного хирурга Кохера.
Дыша прозрачным, пьянящим, как шампанское, воздухом под лучами горного солнца, вливающего бодрость и энергию в тело, шел домой Ролье. Он внезапно понял все. Обычно, если только один человек познает истину, он не решается провозгласить ее. Но вот из-за гор - из Самадена в Энгадине - пришли вести от старого хирурга Бернгарда. Бернгард на основании горького опыта разочаровался в скальпеле и заметил, что его пациенты, невежественные горцы, лечились от всех болезней солнечными ваннами. Они доживали до чудовищно глубокой старости, не прибегая ни к лекарствам, ни к докторам, а только следуя своей пословице: - «Где есть солнце, там не нужен врач». В начале это раздражало только что окончившего медицинский факультет Бернгарда. Но он состарился, и когда эти, словно выдубленные, люди говорили ему, что именно солнце дало им такую долгую жизнь, он уже не с таким задором обвинял их в суеверии. В 1902 году он прочел статьи Финзена (не суеверные, а научные) о том, как этот пионер-датчанин применил свое искусственное солнце в борьбе с волчанкой. И немедленно старый хирург начал пользоваться швейцарским солнцем для заживления ран. В 1904 году о Бернгарде услыхал Ролье.
Его невеста поправилась на горном солнце, стала его женой, и они были очень счастливы. Но вот странная процессия потянулась по дороге из Эгля в Лейзэн, где жил Ролье. Это было печальное шествие искалеченных детей, похожих на маленьких стариков и старух. Многие из них стонали при малейшем движении. Кожа у них была землистая, морщинистая, вялая. Среди них попадались и взрослые. Одни - на костылях, и каждый шаг отдавался сотрясением в теле; другие - с конечностями в гипсовых повязках, столь же мучительных, как и бесполезных. Здесь были настоящие карлики, с большими горбами, с горечью страданья и стыдом уродства в выражении лица. В эти первые дни все они ни на что не надеялись, были унылы и бледны. Впрочем, у некоторых из них на щеках появлялись пятна зловещего румянца лихорадки, а глаза горели страшным пламенем туберкулеза.
От всех этих людей уже отказались хирурги. И большей частью, вопреки советам своих врачей, поднимался к Ролье по крутой тропке этот арьергард человечества, Ролье лечил их солнцем.
Вся суть этого нового, неслыханного в медицине метода Ролье заключалась в том, что он постепенно, почти незаметно, приучал этих несчастных к сильному, опасному свету горного солнца. Первые дни они лежали в комнате с настежь открытыми дверьми. Потом, в кроватях на больших колесах с шинами, Ролье выкатывал их на веранды, обращенные на юг, но тенистые. С их изувеченных конечностей он осторожно снимал бинты и ужасные гипсовые повязки и выставлял их гниющие раны на свежий воздух..., но не на солнце.
Наконец, в какое-нибудь ясное утро они подставляли голые ступни своих ног яркому солнечному свету, но только в течение пяти минут. И так три раза в течение этого утра. На следующий день ступни ног освещались солнцем трижды по десять минут, и в то же время Ролье подставлял солнцу их худые ноги до колен. Так все выше и выше, понемножку Ролье открывал солнцу их тела. Ролье стоял около них, следя мечтательными, но зоркими глазами за малейшими проявлениями «опасной реакции».
Так, постепенно, подвергал он солнечным ваннам обнаженные тела, до тех пор, пока они не становились темнокоричневыми. При этом никогда на коже не появлялось ни пузырей, ни даже красноты солнечного ожога.