После боя Г. Ю. Любеккер двинулся вверх по Неве с 7 полками пехоты и одним полком конницы, а остальную конницу отправил за Охту[756]. По мнению одного из перебежчиков, он собирался соединиться с флотом, отправить конницу за провиантом и зимовать в Ингрии[757]. 8 сентября, по сообщениям переметчиков, Г. Ю. Любеккер получил королевский указ идти к нему на соединение через Ригу[758]. Но вскоре выяснилось, что эти данные оказались неверными: такой указ в войсках был объявлен специально, чтобы удержать саксонцев от побегов[759]. На деле же шведский корпус двинулся к Копорью.
Однако в нем очень скоро возникли большие проблемы с провиантом, а Ф. М. Апраксин не принимал боя, предпочитая изматывать соперника. Правда, немного провианта шведы нашли на кирпичных заводах[760], да кое-что получали от чухонцев[761]; но этого было явно недостаточно. Очень скоро в войсках Г. Ю. Любеккера началось дезертирство. В частности, 31 августа к русскому войску вышли трое саксонцев, сказавшие, что они три дня ничего не ели, т. к. провиант из Выборга не везут, ибо рассчитывали найти его на месте[762]. В. Е. Шутой, ссылаясь на доклад Ф. М. Апраксина царю, сообщает, что на 3 сентября 1708 г. у русских имелось уже 122 дезертира саксонца, причем 70 из них пришло в один день – 1 сентября[763]. Однако это сообщение нуждается в уточнении: 2 сентября была составлена ведомость перебежчикам, в которой указано 108 саксонцев, 8 поляков, 3 шведа, 3 «цесарца», 2 «бранденбуржца», всего 124 человека[764]. Кроме того, с 14 по 16 сентября прибыло еще 12 перебежчиков (3 шведа, 1 поляк и 8 саксонцев)[765]. Здесь следует заметить, что первые случаи дезертирства из шведской армии имели место еще на территории Белоруссии, а после вторжения на территорию Украины и провала операционных планов Карла XII моральное состояние шведской армии еще более ухудшилось[766]. Правда, имелись и обратные случаи – по показаниям одного из перебежчиков, в августе к шведам перешли 2 русских солдата[767], сообщившие противнику, что при Петербурге насчитывается семь или восемь тысяч войска[768].
Кроме того, российское командование, поняв ситуацию, решило обратиться к саксонцам с воззванием, в котором им было предложено переходить на сторону русских войск. При этом обещали, что те, кто захочет служить в русской армии, будут приняты с повышением в чине: из капралов в сержанты, из сержантов в прапорщики. Кто же захочет вернуться на родину, будет без промедления отпущен[769]. Это, без сомнения, способствовало дезертирству из шведской армии. Шведы, правда, приняли некоторые меры против побегов: саксонцы были расписаны по шведским полкам[770], во время походов впереди двигались два полка финнов, саксонцы в середине, а позади два полка шведов[771]. Но эти меры мало помогали, да и убегали, как мы видели, не только саксонцы, но даже и сами шведы. В результате в середине сентября в корпусе Г. Ю. Любеккера оставалось только 7944 шведов и финнов, а также оставшиеся саксонцы (всего, по показаниям пленного шведского квартирмейстера, из Выборга вышло 2800 саксонцев, но многие бежали)[772].
В корпусе Ф.М. Апрасина в то время (8 сентября 1708 г.), по сведениям, опубликованным А. З. Мышлаевским, насчитывалось[773]:
В исторической литературе достаточно распространена версия о том, что Ф. М. Апраксин пустился на хитрость, написав донесение царю о своем намерении окружить шведов и приказав гонцу попасться в плен[774]. По другой версии, адмирал (или вице-адмирал К. И. Крюйс) написал письмо начальнику небольшого отряда кавалерии Т. Т. Фразеру, что он спешит с большой армией на помощь[775]. Это письмо якобы напугало Г.Ю. Любеккера, и он решил отступить к морю. Кроме того, об этом писал и Д. Ден[776]. Однако письма этого никто не видел, и русскими источниками это не подтверждается, упоминание о нем имеется лишь в воспоминаниях Адлерфельда и переписке английского посланника Ч. Витвора. Г. И. Тимченко-Рубан полагал, что подобное письмо могло быть, но он сомневается, что Г. Ю. Любеккер ему поверил[777]. На наш взгляд, эта история маловероятна, а главной причиной отступления шведов был недостаток провианта, вызвавший голод.
Получив известие, что Г. Ю. Любеккер отступает к морю, Ф. М. Апраксин, взяв батальон гренадеров, 200 драгун и несколько полков иррегулярной конницы, отправился в погоню. Но к месту посадки шведов он успел только тогда, когда на берегу оставалось только 5 батальонов противника, укрепившихся в транжементе. Адмирал приказал драгунам атаковать транжемент с фронта, а майор Греков и Н. А. Сенявин с гренадерами тем временем обошли неприятеля с тыла (морем вброд) и отрезали его от кораблей. В результате никто из шведов, остававшихся на берегу, не смог уйти (были убиты или взяты в плен)[778]. С кораблей попытались поддержать своих стрельбой из пушек, но без особого успеха[779]. При этом наши потеряли 57 человек убитыми (в том числе 7 офицеров) и 220 человек ранеными. В плен попало 209 шведов, в том числе 14 офицеров[780].
И уже в конце ноября Ф.М. Апраксин получил распоряжение царя отправить часть полков из Ингрии ближе к полевой армии[781] – там они в тот момент были нужнее. В следующем письме (3 декабря) Петр I пояснил причину данного решения: «взятие полков толикая есть вина тому, что вскоре то писано по Мазепиной измене, и чаяли не так, как господь бог милость свою явил; однакож не чаю, чтоб без генеральной баталии сия зима прошла (понеже к весне не без опасения есть) а сия игра в божьих руках есть, и хто ведает, кому счастья будет; того ради для всякого случая удобно я рассудил: сим полкам всем быть к Москве (которое место полдороги меж нами и Питербурхом) и потом увидим, куды удобнее к весне их поворотить, ибо здесь в генваре все окажется»[782].
Строительные работы в Санкт-Петербургской крепости все это время не прекращались. Ими занимался У.А. Сенявин. 28 августа 1708 г. он сообщил царю: «Всемилостивый государь. Доношу вашему величеству: по куртине от фланка Александра Даниловича до погреба стена поднета до валу каменного, на казармах свод сведут в неделю. По той же куртине до Головкина фланка стена до валу не доведена 6 футов, и надеемся государь, во всей куртине в две недели вал положить. Казармы, государь, подняты до брусья, на которых будут полы верхних казарм. У погреба, государь, каменного, один свод сведен, другой сводят, который весь будет вверху 13 футов толщины. Фланк Никиты Моисеевича отделают и с орильоном недели в две. Казармы, государь, против фланков Головкина и Зотова выбучены выше воды, Трубецкого болварок выбутили с водою вровень и, сколько успеем, будем бутить»[783].
В то время основные работы проводились по перестройке Кронверкской куртины (между бастионами Меншикова и Головкина на северном фронте крепости). 19 сентября он сообщил царю, что эта куртина, как и бастион Зотова (точнее, та часть, которую перестраивали в то время), практически готова[784].
А 29 октября он писал Петру I: «Всемилостивый государь. По указу вашего величества велено бить сваи по другой фланк Трубецкого и по куртине к патриаршу болварку. И ныне я к вашему величеству з доносительным письмом и с чертежем, что чего зделано и что зимою повелено будет делать и откуды имать людей, послал до вашего величества Федора, брата»[785]. То есть в то время началась перестройка бастиона Трубецкого, но интересно тут в первую очередь то, что У. А. Сенявин занимался и вопросами, связанными с организацией работных людей, что было для него естественным. А то, что чертеж он отправил напрямую к царю, говорит о том, что в тот момент он нес полную ответственность за возведение укреплений, хоть и не являлся военным инженером.
Г. Ю. Любеккер же после этого больше не пытался предпринимать диверсий, однако угроза Санкт-Петербургу до взятия российскими войсками Выборга все-таки оставалась. Поэтому 23 января Петр I приказал М. П. Гагарину отправить в Ингрию два полка из московского гарнизона: «а именно Грибоедова и другой, которой лучше»[786]. Это же приказание он подтвердил 18 февраля[787]. 8 марта царь отправил К. А. Нарышкину приказание усилить петербургский гарнизон из псковского и нарвского гарнизона солдатскими полками «Шкотова, Рухова, Карова, Болобонова и Бушева», причем псковские полки