— Камень и железо, — беззвучно ответил Витихис. — оставь меня, я обречен смерти. Но даже если бы эти цепи и не удерживали меня, я все же не пошел бы за тобою. Назад в мир? Но в нем все ложь, ужасная ложь!
— Ты прав, — вскричала Матасвинта. — Лучше умереть! Позволь же мне умереть с тобою и прости меня, потому что я так же обманывала тебя.
— Очень может быть, это меня не удивляет.
— Но ты должен простить меня, прежде чем мы умрем. Я тебя ненавидела… я радовалась твоим неудачам… я… я… О, это так трудно выговорить! Я не имею силы сознаться. Но я должна получить твое прощенье. Прости меня, протяни мне руку в знак того, что прощаешь.
Витихис молчал.
— О, молю тебя, прости мне все зло, которое я сделала тебе!
— Уйди… почему мне не простить?.. Ты — как и все, не лучше и не хуже.
— Нет, я злее других. Но лучше. По крайней мере, несчастнее. Боже, я хочу только умереть с тобою. Дай же мне руку в знак прощенья!
Опустившись на колени, она с мольбой протянула ему обе руки. Сердце Витихиса было доброе, он был тронут.
— Матасвинта, — сказал он, поднимая руку: — уходи, я прощаю тебе все.
— О, Витихис! — прошептала она и хотела схватить его руку. Но в эту минуту ее с силой оттолкнули.
— Поджигательница! Никогда не может он простить тебя! Идем, Витихис, мой Витихис! Идем со мною, ты свободен!
При первом звуке этого голоса Витихис вскочил, точно пробужденный.
— Раутгунда! Ты никогда не лгала! Ты сама правда. И ты снова со мною!
С криком радости он обнял ее.
— Как он ее любит! — со вздохом прошептала Матасвинта. — С нею он уйдет. Но он должен остаться и умереть со мною.
— Скорее! — крикнул между теми Дромон. — Нельзя медлить.
— Да, да, скорее, — повторила, Раутгунда и вынув ключ, отперла замки от цепей.
— Идем, Витихис, ты свободен. А вот и оружие, — сказала Раутгунда, подавая ему большой топор. Быстро схватил Витихис оружие и сказал:
— Неужели я снова буду свободен?.. Как легко на душе, когда есть оружие в руках!
— Я знала это, мой храбрый Витихис. Идем же скорее! Ты свободен.
— О да, с тобою я охотно уйду! — ответил он и направился к двери.
Но Матасвинта бросилась к нему и загородила дорогу.
— Витихис, — вскричала она, — подожди, одно только слово: только повтори, что ты меня простил!
— Тебя простить! — вскричала Раутгунда. — Никогда! Витихис, она погубила государство. Она изменила тебе. Не молния с небес, а она подожгла житницы.
— О, в таком случае будь проклята! Прочь, змея! — вскричал Витихис и, оттолкнув ее, бросился к выходу.
— Витихис! — закричала Матасвинта. — Подожди, выслушай! Витихис! Ты должен простить!
И она без чувств упала на землю. Но крик ее разбудил Цетега. Он встал и быстро подошел к окну.
— Эй, стража! — крикнул он — К оружию!
Но солдаты и сами услышали шум. Шесть человек бросились ко входу в подземелье. Едва последний переступил порог, как Раутгунда, скрывшаяся за дверью, быстро выскочила, захлопнула дверь и заперла ее.
— Теперь вы не опасны, — прошептала она и бросилась за Витихисом. Там остался только один воин. Ударом топора Витихис убил его и бросился на улицу. Раутгунда на ним.
— Сифакс! Лошадь! Скорее! — крикнул между тем префект.
Через несколько минут весь двор осветился факелами, и из ворот во все стороны выехали всадники.
— Шесть тысяч золотых тому, кто захватит его живым, и три тысячи — кто привезет его мертвым! — крикнул Цетег, садясь на лошадь. Ну, дети ветра, гунны и массагеты, догоняйте его!
— Куда же ехать? — спросил Сифакс, когда Цетег сел на лошадь. Тот с минуту подумал.
— Все ворота заперты. Он может пройти только через пролом в стене башни Аэция. Едем туда!
Между тем супруги счастливо добрались до опушки леса, где ждал их верный Вахис с лошадьми. Витихис с Раутгундой сели на Валладу и помчались, Вахис на другой лошади за ними. Вскоре они подъехали к реке. Берег был крут, и вода глубока. Лошади остановились, не решаясь идти в темную массу воды.
— Слышишь, Витихис? — сказал Раутгунда. — Что это за шум?
— Это лошади скачут, за нами погоня. Валлада, вперед! — крикнул он, пришпоривал лошадь. Но та, фыркая и дрожа, смотрела на воду и не шла. Тогда, нагнувшись к ее уху, Витихис прошептал: «Дитрих Бернский!» И одним прыжком Валлада очутилась в воде Лошадь Вахиса последовала за нею.
Не успели они доплыть и до середины реки, как к берегу подъехал Цетег, а за ним гунны.
— Вот они в воде! — крикнул Цетег, указывая на белую одежду Раутгунды, которая ярко выделялась на темной поверхности воды. — Гунны, бросайтесь за ними! Что же вы остановились?
— Господин, ночью нельзя идти в воду, не помолившись Фугу, духу вод.
— Молитесь себе после, сколько угодно, а теперь не время. Скорее в воду!
В эту минуту сильный порыв ветра затушил все факелы.
— Видишь, господин. Фуг сердится. Мы должны сначала помолиться.
— Тише! Видите их? Цельте скорее туда, влево, пока луна не скрылась за тучку.
— Нет, господин, нельзя прежде мы помолимся.
Между тем Витихис, чтобы облегчить Валладу, спрыгнул с нее и поплыл рядом с нею. Вот Вахис уже выбрался на противоположный берег Валлада также уже близко. Но вдруг просвистела стрела, и Раутгунда вздрогнула.
— Ты ранена? — спросил Витихис.
— Да, оставь меня здесь и спасайся.
— Никогда!
— Ради Бога, торопитесь! — закричал Вахис с берега. — Они целятся.
Действительно, гунны кончили молитву, и двадцать стрел направились в беглецов Валлада рванулась и пошла ко дну Витихис также был смертельно ранен.
— Умру с тобою, — прошептал он, обнимая Раутгунду, и оба исчезли в волнах.
Утром Цетег вошел к Матасвинте.
— Он умер, — холодно сказал он. — Я не стану укорять тебя, но теперь ты видишь, что значит идти против меня. Весть о его гибели возбудит ярость готов. Начнется война. И во всем этом ты виновата, потому что ты подготовила его в бегство и смерть. Исполни же, по крайней мере, мое второе требование. Через два часа придет Герман. Будешь ли ты готова принять его?
— Где труп Витихиса?
— Не найден. Течение унесло оба трупа, его и Раутгунды.
Матасвинта вздрогнула.
— Они умерли вместе! — вскричала Матасвинта.
— Оставь их. Будешь ты готова?
— Буду.
Через два часа Аспа ввела в комнату королевы принца Германа и Цетега. Увидя ее, оба остановились, пораженные: никогда еще не видели они ее такой прекрасной. Лицо ее было бело, как мрамор, глаза горели.
— Принц Герман, — обратилась она к вошедшему. — Ты говорил мне о своей любви. Но знаешь ли ты, что значит любить? Любить — значит умереть.
И она быстро отбросила пурпуровую мантию. Сверкнул широкий меч, и она обеими руками вонзила его себе в грудь.
С криком бросился к ней Герман. Она умерла, как только меч был вынут из раны.
КНИГА VI. Тотила
Глава I
Население Италии встретило византийцев с радостью, как своих освободителей. Но эта радость очень скоро сменилась общим недовольством: вместе с Велизарием сюда явилось множество византийских чиновников, которые тотчас обложили население тяжелыми налогами и начали собирать их со страшной жестокостью, не обращая внимания на то, что народ был разорен продолжительною войною и не в силах был платить всех требуемых сборов, к тому же чиновники, стремясь к наживе, собирали гораздо больше, чем полагалось. Цетег радовался, видя все это: чем невыносимее будет иго тирана, думал он, тем отчаяннее будут они бороться за независимость. Когда представители Рима обратились к нему, прося его защиты, он ответил, пожимая плечами: «Что ж, таков уже способ управления Византии, — надо привыкать».
— Нет, — ответили те, — к невыносимому невозможно привыкнуть. Подобными мерами император вызовет только то, что ему и не снится.
Цетег улыбнулся, поняв эти слова в смысле восстания за свободу. Но он ошибался: римляне его времени не походили на своих предков. Слова: «свобода», «обновление Италии» не возбуждали их восторга. Они не думали о независимости, а могли только выбирать между различными господами: владычество Византии было тяжелее владычества готов — и они решили подчиниться снова готам.
Готы, рассеянные небольшими отрядами по всей Италии, сгруппировались вокруг главных вождей своих: Тотилы, Тейи, Гильдебада, Гильдебранда и других, и заперлись в небольших крепостях. Население сначала относилось к ним враждебно и было вполне на стороне византийцев, осаждавших эти крепости. Но, когда иго Византии стало невыносимо, римляне начали переходить на сторону готов.
Тотила с небольшим отрядом заперся в городке Тарвизиум. Отряд его терпел уже сильный голод и не мог бы долго держаться. Но тут окрестное население стало на его сторону и вынудило византийцев снять осаду.
С радостью смотрел Тотила с городской стены, как по всем дорогам тянулись в город возы крестьян со всевозможными припасами. Германцы и итальянцы, только что вместе сражавшиеся против общего врага, теперь вместе же праздновали свою победу над ним.
«Неужели нельзя, — думал Тотила, — поддержать это единодушие и распространить его по всей стране? Неужели эти два народа непременно должны быть в непримиримой вражде? Не виноваты ли мы сами тем, что смотрели на них, как на врагов, на побежденных, относились к ним с подозрительностью, вместо доверия? Мы требовали только их покорности, но не искали их любви. А этого стоило бы добиваться: имей мы ее, никогда нога византийца не ступила бы на эту землю… И моя Валерия не была бы так недостижимо далеко… Если бы мне дали возможность по моему разумению добиваться этой цели!»
Мысли его были прерваны вестником с передовых постов: приближался сильный отряд готских всадников. Действительно, вскоре отряд вступил в город, и предводители его — Гильдебранд, Тейя и Торисмут — в сопровождении Витихиса с радостным криком: «Победа! победа!» вошли в комнату Тотилы.
Оказалось, что в других городах, — Вероне, Тицинуме, где были заперты отряды Гильдебранда и Тейи, — окрестное население также поднялось на помощь готам и вынудило византийцев снять осаду.