ины, распространявшей в воздухе запах крови.
Док был загромождён целыми горами ящиков с названием и Сербом готового к отплытию судна, которое называлось «Грозный». На них были надписаны названия товаров: свечи, горчица, сахар, мерлан. Полураздетые негры, в красных платках на головах и жёлтых полотняных штанах, отпрягали из телег лошадей в остроконечных и разукрашенных хомутах; возле них офицер пробегал глазами кипу коносаментов.
Немного далее они пересекли дорогу группе из четырёх каторжников, в красных колпаках, жёлтых штанах и алых куртках; грудь их была обнажена, а ноги босы. Скованные по двое длинной цепью, заклёпанной у каждого из них на лодыжке ноги или кисти руки, они взваливали её на плечи для облегчения тяжести и при этом оглашали воздух обычным криком каторжников: «у!»
Их сопровождал смотритель в синем мундире с красными отворотами и в жёлтых штиблетах.
— Несчастные люди, — сказала Флориза.
Услышав эти слова соболезнования, один из каторжников засмеялся и свободной рукой сделал непристойный жест.
Пред грубой галерой, выкрашенной в зелёный цвет, среди кувшинов и бочек, алжирец в бурнусе курил тонкую длинную трубку. В некотором расстоянии от берега с шумом работал черпак, и возмущённая вода кружила буй и понтонные плоты.
На другом берегу двигались взад и вперёд работающие на суше в грубой одежде моряки, послушные призыву трубы. За ними виднелся артиллерийский парк с рядами пушек, пирамидами круглых ядер и связками банников.
Флориза пришла в восторг от оживления суетившейся толпы.
У них ещё оставалось свободное время, и они продолжали путь. Обогнув бастион, они очутились среди чёрных скал, куда горожане приходили наслаждаться вечерней прохладой.
На море виднелись увеселительные лодки с балдахинами; на их носовой части находился или барабанщик, бивший в узкий, длинный барабан, или флейтист, или рожечник.
Это была настоящая ярмарочная суматоха, напоминавшая Сен-Лоранскую ярмарку, только на синих волнах и при зареве заходящего солнца.
На песчаном берегу торговки с большими бутылями в ивовых плетёнках за небольшое вознаграждение продавали питьё. Толпа мальчишек купалась в очень первобытной одежде; с оконечностей своих худеньких рук они победоносно стряхивали крабов, которых вынимали из-под камней.
Расположившиеся в грязной палатке из тряпья гаеры устроили представление пред своим жилищем. В одежде Пьерро и Коломбины они танцевали пред любопытными зрителями Ьоштёе, под звуки скрипки и флейты. Воспламенённые страстью пары укрывались в береговых извилинах. Бродяги сидели на утёсах, свесив ноги, и смотрели на небо.
— Вечер обещает быть прекрасный, — сказал Жак.
— Море нам благоприятствует.
С минуту они смотрели на площадного фокусника, но день склонялся к вечеру, и Альвейр заметил, что, может быть, время собираться в порт, где капитан «Трезубца», г-н Тюржи, назначил им свидание в 7 часов.
III
5 марта 1705 года уже минуло три дня, как «Трезубец» находился в море. Ветер был благоприятный; мачтовый часовой ещё не подавал сигнала о появлении на горизонте какого-либо флибота с пиратами; плавание обещало быть благополучным.
Раздался звон обеденного колокола, и в кают-кампанию один за другим собрались пассажиры, чтобы сесть за стол. Посланник, Жан Фабр, занял почётное место рядом с капитаном корабля, Тюржи. Против посланника сел его ложный племянник, Арман, — не кто иной, как переодетая Мари́, — его другой племянник, Жак, влюблённая парочка — Альвейр с Флоризой, доктор Робэн, посольский врач, толстый, короткий, багровый весельчак, любящий хорошо покушать, сын Мари́, маленький Пьер, и его гувернантка Лизон, разбитная, румяная толстушка лет тридцати. Кроме того, за столом находились ещё монах-капуцин, отправлявшийся в Смирну с целью присоединиться к своему ордену, лесопромышленник, которого дела призывали в Ливанские горы, торговец подержанными вещами, отправлявшийся попытать счастье в Левант, и приказчик, странствующий с благовонными товарами, наперерыв с доктором Робэном ухаживавший за г-жей Лизон.
Разговор шёл о состоянии моря и ветра, и, по-видимому, всё предсказывало прекрасный, тихий день.
Между тем в воздухе носилась буря. Альвейр, находясь с Мари́ в столь тесной и продолжительной-близости, неизбежной на корабле, не мог не подпасть под могущественные чары красавицы банкомётки, как и в тот вечер, когда он увидел её впервые в улице Мазарини. Очень возможно, что, несмотря даже на свою связь с Флоризой, перспектива сопровождать Мари́ были причастна к его поспешному решению отправиться с Жаном Фабром.
Он сделался втайне усердным поклонником красавицы банкомётки и, опираясь на дружбу Флоризы, уже более не покидал Мари́. Во время жаркого полдня все собирались под навесом на мостике и проводили тесным кружком целые часы, растянувшись на длинных креслах. Переодетая мужчиной, Мари́ сделалась для Альвейра ещё соблазнительнее и пикантнее. Различные затруднения и опасения выдать пред экипажем переодевание Мари́, возбудить подозрения Жана Фабра и пробудить недоверчивость Флоризы — всё это ещё более разжигало страсть Альвейра. В ответ на его ухаживание Мари́ только улыбалась и слабо обнадёживала его, принимая всё за шутку.
Однако Альвейр сделал ошибку, не остерегаясь другого тайного обожателя Мари́, который был предан ей до смерти, — Жака, от которого не ускользнули все уловки Альвейра, так как любовь проницательна относительно соперничества.
Обед окончился, и все поднялись на мостик. Приказчик, странствующий с благовонными товарами, и доктор Робэн сопровождали г-жу Лизон, осыпая её пошлыми любезностями и бросая друг, на друга враждебные взгляды. Вдруг она выронила из рук клубок шёлка, который, покатившись к отверстию в абордажной сетке, упал в море. Оба обожателя в одно и то же время бросились его поднимать, но в своём рвении ударились лбами и, перекувырнувшись, нанесли себе удары рукою по глазной впадине. Увидя своих ухаживателей лежавшими на спине и бившими по воздуху ногами и руками, как опрокинутые сенокосилки, г-жа Лизон едва удержалась от взрыва смеха. Она с большим трудом охладила их желание кончить ссору кулачным поединком, и они заключили мир из любви к прекрасным глазам своего кумира.
Впрочем, в этот момент г-жа Лизон увидела маленького Пьера, карабкавшегося по вантам вместе с юнгами, с которыми он уже подружился, и, громко воскликнув, так высоко всплеснула руками, что лопнули все швы её лифа. От страха она побледнела при мысли, что мальчик может упасть, и воскликнула сдавленным голосом:
— Пьер! Ради неба сойди!
Маленький проказник отвечал ей сверху:
— Сначала вы придите за мною сюда, г-жа Лизон, и вы будете похожи на архангела, летящего по воздуху.
Тюржи вместе с Жаном Фабром поднялись на вахтенный мостик; они исследовали горизонт, посмотрели на лёгкий полёт перистых облаков и на чаек, на лету задевавших крыльями гребни волн, покрытых беляками. Дельфин-великан выбрасывал двойной столб воды, падавшей кривой линией, как два хрустальных рога. В зрительную трубу Тюржи заметил видневшуюся вдали маленькую точку: он ещё не мог определить, было ли это судно или морской риф.
Мари́ тоже поднялась из-за стола и отправилась в сопровождении Флоризы в свою каюту. Они должны были вскоре возвратиться и подняться на мостик для послеобеденного отдыха.
Мари́ вышла первая и на минуту очутилась одна с Альвейром в угле коридора. Последний, под влиянием нервного раздражения от морского бездельничанья и чрезмерного послеобеденного возбуждения, внезапно обезумев, соблазнился случаем и, схватив Мари́ за талию, поцеловал в затылок.
Последняя, освобождаясь из его объятий, только засмеялась и слегка ударила его ладонью по лицу.
— Вы с ума сошли! Смотрите, кто-то есть.
— Никто не видел, — сказал Альвейр, смеясь.
Но в тот момент, когда произошла эта сцена, из-за угла показался Жак. Он прикинулся, что ничего не видел. В свою очередь вошла и Флориза; они все поднялись на мостик и растянулись на длинных креслах. Только один Жак не сел и, обратясь к Альвейру, сказал:
— Пройдёмтесь по палубе.
— Охотно, — отвечал Альвейр.
Оба они прохаживались молча, инстинктивно нервничая, переступая через свёрнутый такелаж, железные цепи, швартов кабестана, проходя вдоль обмазанных дёгтем и липких стенок кают, мимо шкафов для флагов, лафетов каронад, тумбы компаса, перил лестниц, спускавшихся в складочные каюты, и, не произнося ни слова, достигли кормы, возвышавшейся над названием судна и золочёным изображением Нептуна, опиравшегося на трезубец.
Первый прервал молчание Жак:
— Сударь, вы только что при мне оскорбили женщину, которая мне вдвойне дорога, как подруга моего дяди и кумир моего сердца.
— Разве вам я должен дать удовлетворение за оскорбление, нанесённое вашему дяде?
— Не надо, чтобы он об этом знал, сударь. Я такой же соперник ему, как и вам, если можно назвать соперничеством ревнивую и преданную любовь, которая готова заплатить жизнью за счастье своего предмета любви. Это дело между нами.
В тот момент с вахтенного мостика раздался свисток.
Это был сигнал тревоги, уведомлявший о появлении корсаров. Чёрная точка, за которой наблюдал Тюржи, увеличилась и оказалась флиботом. Матросы забегали во все стороны, начали вставлять пушечные заряды и вынимать из козел арсенала ружья, а некоторые из них отправлялись на свой пост к пушкам. Обезумевшие женщины с криками спасались по лестницам.
— Вот и корсары, сударь, приступимте скорее, — сказал Жак.
Целая гора тюков скрывала их от посторонних взоров. Они обнажили шпаги. Корабль подвергся такой сильной килевой качке, что они должны были уцепиться левой рукой, так как острия шпаги отклонялись.
При вторичном их наступлении в воздухе раздался свист, за которым последовал грохот: над их головами пронеслось ядро и ударилось в нижние реи бизань-мачты, которые с шумом упали обломанной стороной вперёд. При падении они едва не коснулись головы Альвейра и не раскроили ему черепа. Жак в невольном порыве бросил шпагу, схватил в охапку своего противника, приподнял его и бросил на такелаж.