В Александретте посланника никто не встретил, и комендант порта не получил никакого приказа об их приёме.
— Это странно, — сказал Фабр.
— Надо добраться до Алеппо, — предложила тотчас же Мари́.
Немедленно были собраны верблюды и наняты носильщики. Жак и Альвейр суетились, желая увеличить персонал этого неудачного посольства. Европейские слуги учили новым обязанностям негров, набранных на службу в посольство. Вскоре под лучами палящего солнца двинулось шествие по песчаным следам, между кустарников. Здесь были верблюды, нагруженные кладью и с седоками, паланкины с задёрнутыми полотняными занавесами; их несли на спинах люди. Лизон ехала в маленькой красной тележке, запряжённой мулом, а раскрасневшийся доктор, вытирая потный лоб, сидел верхом на осле, который был слишком широким в спине для его коротеньких ног.
Солнце уже закатывалось, когда они приблизились к Алеппо. Жан Фабр подал знак к остановке. Решено было отправить Жака и Альвейра вперёд и узнать в консульстве, приготовлено ли для посольства помещение. Им также поручено было спросить, почему допустили посланника явиться в Алеппо без эскорта, совершенно одного.
Оба парламентёра отправились на своих маленьких лошадях рысью; они взобрались по отлогой горе к главному входу в город. Переступив раскрашенную разноцветными красками заставу, где выделялась белая рука на охровом фоне с синими и алыми полосами орнаментов, они попали в узкие улицы, окаймлённые лавчонками. О дороге в консульство они спросили у проходившего иезуита и по его указанию достигли хорошо укатанной площади, на которой было посажено несколько пальм. Маленькая дверь, пробитая в длинной белой стене, вела в мечеть. Напротив, железная решётка отделяла двор низкого здания, простая архитектура которого представляла неудачное соединение европейской моды с азиатской. Отряд телохранителей состоял из янычар. Их капитан приблизился, чтобы принять приезжих, остановившихся на дворе. Бросив поводья солдатам, подошедшим к лошади, Альвейр потребовал главного секретаря консула.
Капитан повёл их через узкий коридор жилища, отворил маленькую, тонкую деревянную дверь, и они очутились в скромном кабинете с истрёпанной мебелью. Навстречу к ним поднялся молодой секретарь и, поздоровавшись с ними, спросил их о цели прихода.
Они выразили своё удивление, что миссию Фабра, по-видимому, не ожидали, и никто не находился в порте для необходимых указаний помещения и маршрута. Молодой секретарь, казалось, очень изумился и попросил у посетителей разрешения спросить у Блана, может ли он их принять.
В ожидании его возвращения оба посланные с любопытством рассматривали комнату, в которой находились. Жёлтая ткань, покрывавшая стены, падала полотнищами и лохмотьями. Пружины двух выцветших кресел скрипели, их набивка исчезла, несколько канцелярских книг лежали на полу, письменный прибор украшала пачка гусиных перьев, а на столе стоял медный рукомойник.
— Не знаю, но дело что-то не важно идёт для начала, и это равнодушие не предвещает ничего хорошего, — сказал Жак.
— Надеюсь, это равнодушие невольное и совершенно случайное.
— Чем объяснят они это нежелание, если оно действительно существовало?
— Друг Жак, вы молоды и ещё не дальновидны; Аллаху не угодно, чтобы у меня был слишком проницательный взгляд.
Они оба задумались, занятые невесёлым размышлением.
Тем временем к городской заставе сбежались туземцы и принялись рассматривать расположившееся лагерем посольство, но удары плётки слуг Фабра остановили их любопытство.
Жан и Мари́ сидели в стороне на груде приготовленных для них ковров и подушек.
Они задумались. Ими овладела инстинктивная и смутная боязнь, что они вступают на враждебную землю, усеянную различными кознями. С первых же шагов Жан заметил опасность и понял, какие затруднения его ожидают в будущем. Он совсем не думал о графе Ферриоле, рассчитывая, что посланник далеко, в глубине своего константинопольского дворца, занят другим и не заботится о кораблях, пребывающих в Александретту. Но, сойдя на берег, он оказался, или, вернее, опасался оказаться лицом к лицу с похитителем своей жены и своим заклятым врагом. Как молния, пред ним предстали всевозможные уловки со стороны Ферриоля, жаждавшего отмщения и расставлявшего ему сети во всё время пути по стране, где Франция пользовалась могущественным влиянием, а её представителем был он. По внушению посланника, все консулы страны были принуждены отказать Фабру в своём содействии, а при случае даже создавать ему затруднения. Он печально взглянул на свою подругу, эту отважную женщину, сопровождавшую его через все опасности, но которая, может быть, сделается камнем преткновения в его предприятии. Если даже ранее Ферриоль не знал, что Фабр путешествует с своей переодетой любовницей, то ему это станет известно через его полицию; без сомнения, такой сильный довод заронит недоверие к миссии в стране, преданной иезуитам.
По движению лба своего друга Мари́ задумчиво следила за течением его мыслей.
Она протянула ему руку и сказала уверенным тоном:
— Мужайся, мой друг! Если это — борьба, тем лучше! По крайней мере я рада доказать тебе мою любовь, разделяя с тобою и отстраняя опасности, которым ты подвергаешься. Но в этом-то и жизнь — выжидать опасность, подстерегать врага, находиться в оборонительном положении и чувствовать, как над тобою царят угроза и неизвестность. Тем лучше! Твоя овернка возродилась! Вся кровь овернцев кипит в моих жилах. Помнишь ты улицу Мазарини, где мы жили пошлой жизнью парижского света? Ты дал мне прочитать «Комментарии Цезаря» в новом переводе патера Картье, желая научить меня истории моих знаменитых предков, овернцев, и героизму моего прадеда Верцингеторикса. Разве ты не думаешь, что расы хранят долго в своих венах привычки предков, их отвагу или трусость? Я чувствую, что готова на всё. Чёрт возьми! Мы о вас столько же беспокоимся, граф Ферриоль, как о противной дряни.
И она разразилась громким смехом. Жан также улыбнулся. Эта восхитительная женщина, настоящая героиня фронды предшествовавшего века, развеселила и придала ему бодрости.
В этот момент появилась Флориза. Она смеялась и дурачилась, ведя за руку маленького Пьера, с которым гуляла в кактусовой роще. Они принесли несколько несчастных пожелтевших и высохших цветочков, а также фиги.
— Вот вам, — сказала Флориза, — вот вам, влюблённые, украсьте себя цветами и кушайте фиги: это — местное произведение. Альвейра ещё нет? Нет, друзья мои, другого подобного посольства не найти! Так спать будем на большой дороге, как пастухи? Надо послать описание всех этих приключений Нинон де Ланкло. В своей долговременной карьере она никогда не мечтала о таких похождениях. А! Наконец-то они!
Вдали показались приближавшиеся галопом два всадника, окутанные облаком пыли. Поравнявшись с оградой, где паслись верблюды, они быстро соскочили с лошадей.
— Ну, что? — спросил лихорадочно Жан Фабр.
Жак принялся объяснять, что положение опасное: необходимо тотчас же собраться и скорее всё обдумать. Немедленно оградили место конской сбруей и верблюдами, за которыми наблюдали слуги, поставленные на караул. Жан Фабр, Мари́, племянник Жак и Альвейр заняли места. Доктор предпочёл утешать Лизон, сидевшую на седле верблюда; она рыдала и сама хорошо не знала — почему.
В коротких словах Жак объяснил, что он видел консула Блана, извинявшегося, что не угадал приезда посланника. Он слишком пошло извинялся, чтобы в этом не скрывалось лицемерия. Впрочем, он был в отчаянии, что не может ничего сделать и предпринять каких-либо мер прежде, чем придёт распоряжение из Константинополя, которое не запоздает.
— Подлец насмехается над нами, я это понял сейчас же, — продолжал Жак. — Получив от него совет отправиться с предупреждением к главе иезуитов, поселившемуся в Алеппском монастыре, служившем странноприимным домом для иностранцев, мы нашли этого отца иезуита. Но это была бесполезная попытка. Все эти люди предупреждены против нас; им отдан приказ, и они ничего не сделают для нас — разве только помешают нам. Я с удовольствием пустил бы пулю в лоб одному из этих Тартюфов, если бы меня не останавливало опасение создать новые затруднения.
Он рассказал, что настоятель выразил боязнь принять в своём монастыре мужчину, путешествующего с переодетой женщиной, считая это преступлением по отношению к церкви, и никакие причины не могут заставить его решиться на подобную сделку. Даже приказ самого французского короля будет бессилен, так как нужно согласие Ватикана: им остаётся только ходатайствовать об этой привилегии в Ватикане.
— В заключение, мои друзья, — продолжал Жак, — все двери закрывались пред нами, как пред прокажёнными, и повсюду мы встречали глухую ненависть, которой нам не победить. Вот как обстоят дела.
Жан взглянул на Мари́. Они друг друга поняли, и на их губах было имя графа Ферриоля. Они видели, что положение критическое: равнодушие чиновников скрывало или подготовляло какие-нибудь хитрые козни, может быть, гибель посольства. Мари́, как решительная женщина и благоразумная советчица, сказала:
— Отправимтесь. Сократим, насколько возможно, наше пребывание в этой вероломной стране: колебаться нечего.
Что же им делать? На чём бы они ни остановились, какой бы маршрут ни выбрали, всё-таки надо проехать через Оттоманскую империю, прежде чем достичь персидской границы. Во время переезда надо всего опасаться со стороны миссионеров и чиновников, подчинённых влиянию константинопольского посланника.
— Я вижу только одно средство выйти из этого положения, — сказал Жан во время совещания, — нам необходимо немедленно отдаться под покровительство Персии для самообеспечения против французов и турок.
Он изложил свой план. Дело состояло в том, что приходилось как можно скорее добраться до ближайшего и доступного им персидского посольства и тотчас же засвидетельствовать своё почтение персидскому шаху, который защитит их своим авторитетом.
Развернули карту — ближайшей резиденцией представителя шаха был Константинополь, город графа Ферриоля.