Последовали объятия; верёвки были развязаны, и они снова образовали защиту в ожидании атаки. Пользуясь замешательством, произведённым в лагере неожиданной помощью, Сюферу удалось проскользнуть позади одной скалы. Так как один из его товарищей, спасаясь, проезжал мимо него, то Сюфер обратил на себя его внимание; тот на всём скаку наклонился, схватил его за пояс и поднял на седло.
Победители остались господами поля сражения. Каждый восторгался этой чудесной случайностью, которая их освободила от верной смерти. Всадники Альвейра подняли весь караван на ноги. Перевязывая раненых и расшнуровывая лежавшую в обмороке Лизон, доктор Робэн посвистывал с довольным видом.
XI
Кассар-Абад — прелестное место для сбора охотников в двух милях от Эривани. Когда устраивались облавы, то хан, губернатор провинции, полдничал там. В густой чаще леса, усеянной пучками роз, пряталась беседка, украшенная облицовкой из жёлтого и синего фаянса. Воздух там был насыщен благоуханием, и глаз, как бы под влиянием ласки, успокаивался на нежной мураве. Стены беседки омывались в широкой площади воды, заключённой в водоёме из фиолетового мрамора и отражавшей белый купол беседки. Ступени спускались до самого уровня озера, к лёгкой разноцветной лодке. Большие деревья граничили горизонт и распространяли освежающую тень на квадратную площадку с цветущими анемонами, ранункулами, жонкилями и жасминами. Вдали солнце воспламеняло ледники и серебрило волнообразные линии снегов на горных гребнях, окружающих Баязет.
По большой дороге мчался во весь опор всадник с красивой чёрной бородой и остановился пред хижиной сторожа — землянкой, где он жил с женой и ребёнком.
Сторож Хамед издали узнал Хани, одного из гонцов эриванского хана, который явился по обыкновению предупредить его о предстоящей охоте, чтобы он мог позаботиться о приготовлениях к ней. Как только тот приблизился, он поздоровался с ним, говоря:
— Приветствую тебя, Хани! Ты приехал заказать охоту?
— Да, добряк Хамед, эчиагасси, церемониймейстер хана, послал предупредить тебя, чтобы ты всё приготовил к будущему новолунию, и он приказывает тебе приложить все старания, чтобы доставить достаточно дичи и полдника.
— Разве обыкновенно бывает недостаточно?
— По-видимому, достаточно, а только на этот раз будет большая свита.
— Так, значит, сам принц лично появится в наших краях? — спросил он, весь дрожа, и широко раскрыв глаза.
— Нет, старый ястреб, охота предложена чрезвычайному посланнику великого западного короля; он прибыл на днях с многочисленной свитой, в сопровождении дочери самого французского короля.
Тогда он рассказал о прибытии в Персию, в Эривань, миссии Фабра, который после стычки в Араратском проходе мог мирно продолжать путь. Посланный Людовика XIV был дружелюбно принят губернатором. Его письма из Франции и Константинополя вдвойне обеспечивали ему дружбу и уважение, тем более что Мари́ Пёти́, отказавшись от мужского переодевания, представилась как посланная от дочерей короля с подарками султану. Распространившийся и неверно перетолкованный в городе слух вскоре превратил её в дочь короля. Старый хан тотчас же в неё влюбился, и власть Мари́ над этим восточным чиновником сделала для дела более, чем многие дипломатические переговоры: часто любовь мстит политике, порабощая её своему капризу.
Несколько дней спустя в честь Жана и Мари́ была устроена большая охота.
Утром слуга атамадулета подвёл к двери Жана рыжую лошадь и красавца иноходца в богатой красной кожаной сбруе, вышитой золотом. Это был подарок хана своим гостям.
Охотничье шествие двинулось. Во главе скакал эскадрон кавалеристов в синих доломанах и шароварах; затем следовали верхами стрелки в тёмных куртках, коротеньких юбочках, усеянных вышитыми цветами, и в свободных, гибких сапогах; на головах у них были надеты низкие, с тремя султанами тюрбаны, придерживаемые широкими подбородниками, сбоку висела широкая сабля, за спиною были колчан и лук, а через плечо продет на ремне щит. За ними ехали офицеры, или кизельбахи, в узких и длинных епанчах, в тюрбанах, под которыми были надеты шлемы с опущенными забралами, ниспадающими на шею в виде вуали из серебристых звеньев. Они были в толстых полосатых чулках, защищённых спереди бронзовыми наколенниками. Потом следовали барабанщики с лёгкими длинными барабанами, покрытыми алыми чехлами; после них ехал почётный пикет, составленный из янычар, который предшествовал Мари́ Пёти́, в амазонке и окружённой телохранителями, как посланнице французских принцесс; справа от неё находился старый хан, а слева Жан Фабр. За ними ехали приглашённые, сокольники, загонщики и вся свита.
Жан следовал рядом с Альвейром и Флоризой.
— Здесь лучше, — сказал он, — чем в ущелье Большого Арарата. Взгляните, какая роскошь и блеск! Охоты во Франции, быть может, лучше распределены, но не столь картинны.
— Я нахожу, — прибавила Флориза, — что наши придворные мундиры так же богаты, как и здешние, но изящнее. Поистине нам не хватает Арарата для заднего плана картины.
Они подозвали к себе драгомана и принялись расспрашивать его об обычаях псовой охоты в стране.
— Не надо говорить в этой стране о псовой охоте, — объяснил он, — здесь мало охотятся с собаками, как с животными нечестивыми и проклятыми религией Али. Для этого нам служат соколы, орлы, тигры и верблюды.
— Как, — спросил Жак, — все эти животные ваши загонщики?
— Совершенно верно, они охотятся для нас: вы их сейчас увидите.
— Ах, — воскликнула Флориза, — но ваша охота совсем не спокойная, если надо вверяться тиграм и орлам и если это ваши друзья человечества. Первый раз мне говорят о них с такой благосклонностью.
— Нечего бояться их, сударыня; эти животные вполне приручены и превращены в домашних. Но мы начинаем охоту, и я вижу, что сокольники бегут на свои места.
С своими раскрашенными розовыми лицами, как бы покрытыми эмалью, с тонкими прямыми усами, сокольники были великолепны в своих щегольских куртках с птицами на сжатых в кулак руках, в красных кожаных перчатках, украшенных драгоценными камнями, гранёными и негранёными.
Сами охотничьи птицы были принаряжены: на их горлышках красовались гагатовые ожерелья, а на лапках — золотые ногавки, надевавшиеся для их отличия.
Сокольники разместились вдоль опушки благоухающих лесов.
Они обменивались криками и сигналами.
— Альвейр, — сказала Флориза, сдерживая свою лошадь, — спроси: что означает весь этот гам?
Драгоман объяснил, что это увидели абмелека, редкую птицу, живущую близ железных источников и которую привлекают воинские доспехи. Относительно неё существует легенда, что достаточно иметь с собою флягу с водою, зачерпнутой в её любимом источнике, чтобы абмелек вас более не покидал: он следует за водою.
— Это — драгоценная птица, — прибавил драгоман, — она в большом количестве истребляет кузнечиков. А посмотрите: вот орёл — это редкое счастье, и сокольник, принёсший его, получает сто томанов, даже если он доставит только его голову и лапы. Это редкий анатолийский орёл. Он вьёт своё гнездо в снегах, куда он углубляется, благодаря жару своего тела. Что касается детёнышей, выведенных под снегом, то тех, которые не способны сами пробиться из-под своего холодного ложа, он оставляет задыхаться в глубине, как недостойных себя отпрысков. Посмотрите, какая прекрасная птица, как она парит, — это великолепное создание! Против него спускают самого грозного сокола, из породы ягнятников, которые чрезвычайно свирепы. Вы сейчас увидите одно из самых потрясающих сражений в воздухе.
Он продолжал свои объяснения и сообщил, что этот сокол был обучен исключительно охоте против красного зверя, а также против человека. Его обучают сначала нападать на соломенное чучело, на голову которого кладут говядину, и, когда его тащат, она катится за ним. Когда сокола выпускают в чистое поле, то он впивается своими когтями в голову оленя или другого животного и просверливает ему череп. Он то же делает, когда его спускают против человека. Однажды таврический губернатор Али-Хули-Хан забавлялся, спустив, в виде развлечения, одного из соколов против своего приятеля, и так как не очень поспешили отозвать сокола, то у приятеля оказались выклеванными глаза.
Между тем сокол-ягнятник принёс абмелека и тотчас же снова улетел. Теперь он нанёс чудовищный удар клювом по черепу обезумевшего лося. Так как он уже причинил животному вред, то сокольник, чтобы его отозвать, усилил удары в литавры, привешенные к седельному луку. Птица вернулась и села на сжатый кулак своего хозяина...
— Это зрелище имеет ли счастье усладить ваши прелестные глаза, сладкие, как лесной миндаль? — со страстью спросил Мари́ старый хан.
Мари́ и Жак объявили, что их очень занимает эта охота, совершенно для них новая.
— Вы увидите лучше этого, — сказал хан.
И он приказал привести тигров.
Для охоты там приручали леопардов, тигров и пантерящер. Охотник держал их с завязанными глазами в железной клетке, позади себя, на спине слона. Как только показывалось животное, с них снимали повязку, открывали клетку и выпускали.
— Когда тигр-охотник упустил свою жертву, — рассказывал драгоман, — то он возвращался совсем пристыженный; тогда его ласкали, прощали, и он казался довольным.
Мари́ восторгалась ловкостью этих хищников, которые работали для человека и предоставляли все средства своей природной жестокости к его услугам.
— Да на вашей охоте не охотятся, — сказала она хану, — на ней смотрят. Вы ничего не делаете сами для себя в вашей стране? Вы не танцуете, а только смотрите, как танцуют женщины; вы не охотитесь, а смотрите, как охотятся для вас животные.
Сетования красавицы Мари́ были приказом для старого губернатора. Он сделал знак привести верблюдов для выслеживания коз.
Слуги привели двух обученных верблюдов — одного для посланника, другого для посланницы. По указанию хана они последовали верхом на своих лошадях каждый за предназначенным верблюдом, скрываясь за его боками. Верблюд рысцою пустился по лесу, и когда проходила дикая коза, он её догонял. Не видя охотника, она доверчиво останавливалась. Мари́ выстрелила, и коза была ранена. Охотница восторгалась умом своего неуклюжего проводника. Учёный верблюд выслеживал дичь, пряча своего охотника до тех пор, пока второй выстрел не клал на месте несчастное блеющее животное, жертву своего доверия и чужой хитрости, так как по большей части оно не допускало к себе подходить.