Савой
Глава IЗамок Джека Соломинки
Словно коршун, озирающий с высоты равнину, покрытую тучной муравой и пасущимися на ней стадами, смотрел на Лондон алчный Беглый с вершины Гомстидского Поля.
Пытаясь сосчитать лежавшие перед ним дворцы, дома, рынки, монастыри, церкви, больницы, он думал только о добыче, которую можно было бы в них захватить.
Свирепый гот во главе своей варварской шайки, наверно, не смотрел с такой жадностью на Рим с соседних холмов, как этот ненасытный хищник глядел теперь на огромный город, который он поклялся разграбить.
— Богатейшие купцы сами отдадут мне все свои сокровища, чтобы только спасти себе жизнь. Иначе, как под этим условием, никому не будет пощады. Клянусь!
Произнеся эту клятву, он поцеловал ладанку, которую постоянно носил на груди.
В те времена, когда эссекские мятежники остановились станом на Гомстидском Поле, там, на самой вершине холма, находилась еще одна башенка. В этой башенке, служившей когда-то маяком, Беглый устроил свою главную квартиру. От этого своеобразного здания не осталось теперь и следов, но его место известно и поныне — там находится теперь охотно посещаемая гостиница, названная «Замок Джека Соломинки».
На вершине башни развевалось знамя св. Георгия, а рядом с ним стоял Беглый.
Он находился здесь уже часа три и большую часть времени провел, глядя на огромный, обреченный на гибель город. Иногда, впрочем, он тревожно посматривал в сторону Блэкгита, положение которого обозначалось холмами, прилегавшими к этому огромному, возвышенному полю. У входа в башню стоял могучий вороной конь, благополучно вынесший своего хозяина из стольких битв и опасных столкновений. Он был оседлан, и к луке его седла привязана была боевая секира.
Вокруг башни, на гребне холма, на отлогих его склонах и в бесчисленных ложбинах расположилось огромное войско, признавшее Беглого своим вождем и готовое по первому его знаку пойти за ним в огонь и в воду. Присутствие этих диких, разнузданных людей в грубой одежде, со странным вооружением вовсе не подходило к общей картине этой мирной и спокойной местности.
Впрочем, зрелище все-таки было поразительное и достойное внимания художника. Многие мятежники лежали вповалку на теплой земле и грелись на солнце, так как день был жаркий. Другие, усевшись на краях ложбинок, смотрели на товарищей, которые плясали, боролись и вообще забавлялись разными развлечениями. Но большинство стояли на бесчисленных бугорках и кочках и смотрели на отдаленный город. Возбужденные жаждой грабежа и разрушения, эти люди вполне разделяли чувства своего необузданного предводителя.
Джек Соломинка все еще стоял на вершине башни, занятый все теми же хищническими помыслами, как вдруг внимание его привлечено было всадником, быстро поднимавшимся на холм с южной стороны. Он тотчас же узнал Готбранда. Очевидно, тот ехал с вестями от Уота Тайлера. Беглый с нетерпением ожидал его приезда, не покидая, однако, своего места. Мятежники обступали Готбранда, задерживая его галоп расспросами. Он отказывался удовлетворить их любопытство и не остановился до тех пор, пока не достиг подножия башни. Отдав честь командиру, Готбранд приступил к передаче поручения.
— Уот Тайлер шлет тебе поклон, — сказал он. — Он идет на Лондон и желает, чтобы ты также начал наступление.
— Ты принес мне добрые вести, Готбранд, спасибо тебе за них! — весело сказал Беглый. — Только они несколько удивляют меня, ведь я слышал, что мой собрат-командир собирался отправиться на совещание с королем в Ротергайт. Значит, переговоры ни к чему не привели? — Хуже того, — ответил Готбранд. — Они могли привести к смерти твоего собрата-командира. Совет устроил ему предательскую ловушку, и Уот Тайлер едва не поплатился жизнью.
— В таком случае клянусь св. Николаем, — крикнул Беглый, — что их измена будет живо наказана! Товарищи, вы слышали, что сказал наш достойный лейтенант Готбранд? — продолжал он громовым голосом, обращаясь к столпившимся вокруг мятежникам. — Совет поступил изменнически с моим собратом, Уотом Тайлером, он замышлял его убить. Неужели же мы не перебьем их за это!
— Да, да, конечно! — закричали в ответ мятежники, потрясая своими копьями и дротиками.
— Слушайте, товарищи! — воскликнул Готбранд, стараясь еще более воспламенить их. — Уот Тайлер полагает, что подстрекателями этого предательского замысла были архиепископ кентерберийский и сэр Роберт Гэльс, лорд верховный казначей. Оба они были на баркасе вместе с королем.
— Обоих казнить! — загремел ответ взбешенных крестьян.
— Но ваше желание не может быть исполнено, пока они находятся здравыми и невредимыми в Тауэре.
Из толпы послышались возгласы гнева и досады.
— Где бы они ни были, им не ускользнуть от нас! — воскликнул Беглый. — Что касается лорда верховного казначея, то мы можем отомстить ему вполне. Мы сожжем Темпль, которым он управляет, и уничтожим все бумаги его канцелярии. Кроме того, мы сожжем богатый монастырь св. Иоанна Иерусалимского близ Клеркенуэля, где лорд состоит гроссмейстером. Но прежде всего мы, конечно, заберем там все сокровища. Доходы этой странноприимной обители огромны. Хорошо было бы собрать их все, но мы хоть поживимся, чем можем.
Это предложение, как нельзя более отвечавшее желаниям крестьян, было встречено одобрениями.
— Не забудьте также, что у сэра Роберта Гэльса есть еще замок в Гайбэри, — сказал Готбранд. — Вы можете видеть его отсюда. Вон он стоит там, среди деревьев, в полумиле от Клеркенуэля.
— Прекрасно вижу его! — сказал Беглый. — Клянусь головой, это красивое и величавое здание скоро будет сровнено с землей. Мы разгромим и сожжем его на нашем пути в Клеркенуэль.
Тут он поднес к губам свой рожок и издал громкий протяжный звук, который разнесся далеко кругом и заставил все войско подняться. Как только главарь заметил, что люди задвигались, он схватил знамя и, потрясая им в воздухе, указал мечом на город и громко крикнул:
— На Лондон!
— На Лондон! — повторили тысячи голосов.
Сойдя с башни, Беглый передал знамя своему постоянному знаменосцу, сел на коня и занял место во главе отряда, громко восклицая:
— Св. Георгий за Веселую Англию!
Это вызвало новый взрыв восклицаний.
Затем он начал спускаться с холма вместе с Готбрандом и в сопровождении всего мятежного войска.
В те времена местность между Гамистидом и Лондоном была почти не застроена. Оттого мятежники без всякой помехи дошли до обширного парка, окружавшего великолепную усадьбу сэра Роберта Гайбэри. Обитатели замка, узнав об их приближении по нестройному гаму и крикам, поспешно бежали в обитель Св. Иоанна Иерусалимского, неся с собой известие о нашествии мятежников. Великолепный замок сначала был разграблен, потом предан огню.
Глава IIГибель госпиталя святого Иоанна Иерусалимского
Одною из самых богатых и красивых обителей, существовавших тогда под Лондоном, был госпиталь Св. Иоанна Иерусалимского в Клеркенуэле. Этот монастырь был основан лет за двести до описываемых событий одним богатым нормандским бароном, Журдэном де Брисетом и его супругой, леди Мюриэль, и принадлежал ордену рыцарей госпиталитов. Неподалеку от монастыря находилась обитель сестер-бенедиктинок, основанная также упомянутой набожной и благотворительной четой.
Женский монастырь Беглый решил не трогать, он и отдал своим спутникам строгий приказ, чтобы святая обитель монашествующих сестер не подвергалась никакому нападению и насилию. Это распоряжение не вызвало ропота неудовольствия, мятежники довольствовались тем, что монастырь Св. Иоанна был отдан в их распоряжение. Позволение разграбить и разрушить это обширное и великолепное здание насыщало их алчность, а также и жажду мести.
Каким спокойным казалось это почтенное серое здание в тот тихий летний вечер, когда к нему приближалась хищническая рать! Такой же спокойный и красивый вид сохраняла соседняя женская обитель. Оба эти большие, живописные здания были очаровательно расположены близ обширной лужайки, получившей свое название от чудодейственного ключа, бившего из ее недр.
Но обитатели монастыря были далеко не спокойны. Они знали, что жилище гроссмейстера в Гайбэри сожжено, и догадывались по зловещим крикам мятежников, что теперь очередь за монастырем.
Приготовления к обороне были сделаны со всевозможной поспешностью, но было очевидно, что монастырь не может продержаться долго.
Джофрей де Бург, настоятель монастыря Св. Иоанна, в свое время был отважным воином, да и вся братия состояла из рыцарей-храмовников. Правда, они давно уже перестали носить оружие и посвятили себя исключительно молитвенным и душеспасительным занятиям, однако все готовы были снова взяться за меч и умереть, защищая святую обитель. Впрочем, настоятель надеялся, что до этого не дойдет и что ему удастся убедить главарей этих разнузданных людей отступить. Увы, он еще не знал, с кем ему придется иметь дело!
Когда Беглый и Готбранд в сопровождении большой толпы мятежников подъехали к великолепным воротам, они нашли их запертыми и хотели уже вломиться силой, как вдруг услышали шум наверху и увидели на зубцах стен настоятеля и братию.
Джофрей Бург был уже в преклонном возрасте, однако имел еще бодрый вид, держался прямо и гордо, даже в монашеском одеянии он более был похож на воина, чем на инока. Капюшон его рясы, сдвинутый назад, позволял видеть его решительное лицо. Необходимо прибавить, что настоятель был незаметно вооружен; у всех братьев-рыцарей были под рясами кольчуги и мечи. Но по наружному виду они ничем не отличались от монахов.
— Что вам нужно? — спросил настоятель. — Правда, кажется, бесполезно расспрашивать вас о вашем намерении, но я все-таки хочу узнать о нем из ваших уст.
— Намерение наше, святейший отец, таково, — насмешливо ответил Беглый, — взять эту обитель, выгнать из нее вас и вашу братию, завладеть вашей утварью, драгоценными камнями и сокровищами, а потом сжечь это здание.
— Ваша злонамеренность и дерзость превосходят всякое вероятие! — воскликнул настоятель.
— К этому справедливому возмездию, — продолжал Беглый, — мы вынуждены предательским покушением вашего гроссмейстера на жизнь нашего предводителя. Мы хотим отомстить!
— Разве вы не боитесь страшной церковной анафемы? — спросил настоятель. — Удалитесь немедленно, святотатцы и богохульники, или я предам всех вас проклятию!
— Изливайте полные кубки вашей ругани на наши головы, если вам это нравится, святейший отец! — отвечал Беглый голосом презрительного равнодушия. — Нас не так-то легко отвлечь от нашей цели. Однако мы уже достаточно наговорились. Потрудитесь же приказать, чтобы ворота немедленно были отворены, иначе мы их выбьем и войдем!
— Ты никогда не войдешь, презренный святотатец! — воскликнул один из монахов, выступая вперед с арбалетом, который он до сих пор прятал за спиной.
С этими словами он пустил стрелу. Она ударилась в грудь Беглого, он остался невредим.
— Меткий выстрел! — вскричал он. — Но ты, должно быть, не знаешь, что я ношу на груди священную ладанку, не говоря уж про кожаный кафтан.
Потом он быстро добавил, обращаясь к стоявшим позади него:
— Стреляйте, арбалетчики, стреляйте!
Ответом на эту команду был целый рой стрел, полетевших на укрепление. Но никто не был ранен — настоятель и братия успели спрятаться за прикрытие.
Затем Беглый приказал своим людям выломать ворота, что и было скоро исполнено. Едва открыт был доступ в монастырь, как наиболее пылкие из мятежников, не ожидая своих командиров, шумной гурьбой кинулись во двор. Они были поражены, найдя там небольшой отряд рыцарей с мечами в руках, вполне готовых к обороне. Настоятель и вся братия сняли с себя монашеское одеяние. Будь у старых воинов кони, они легко отбросили бы нападавших мятежников и пробились бы через все войско, но так как побег был невозможен, то они решились по крайней мере дорого продать свою жизнь.
С теми же воинственными криками, как в былые времена, сэр Джофрей де Бург живо разогнал перед собой толпу осаждающих взмахами своего меча и обнаружил поразительную силу, отсекая головы, руки, ноги попадавшихся ему врагов. Следовавшие за ним рыцари бились с такой же неутомимой отвагой. Они заставили врагов отступить и, быть может, совсем вытеснили бы их, если бы не вмешался Беглый. Видя, что дело плохо, он ринулся вперед на своем коне и одним взмахом своей секиры уложил на месте старого рыцаря.
Сопутствуемый Готбрандом, который ехал сейчас же за ним, Беглый сразил еще трех-четырех рыцарей. Тогда мятежники, воодушевленные примером своего вождя и подкрепленные свежими силами, возвратились, после непродолжительной, но отчаянной битвы весь маленький отряд рыцарей-госпиталитов был истреблен.
Когда Беглый, совершенно невредимый среди этой отчаянной схватки, оглянулся кругом, он увидел, как монастырский двор, столь мирный за минуту перед тем, был залит кровью и покрыт грудами трупов крестьян и рыцарей, лежавших вперемежку. Он воскликнул с упоением:
— Ну, теперь мой брат отомщен вдоволь!
Мимо этой кровавой бойни должны были проходить мятежники, толпившиеся у входа и торопившиеся сюда, точно на праздник; они не обращали внимания на это ужасное зрелище. Получив от своих начальников разрешение грабить монастырь, они бросились во все стороны, врываясь в большую залу и церковь, в часовню и покои настоятеля, в трапезные, спальни, словом, повсюду, и с удивительной жадностью стали хватать все, что только попадалось им под руку.
Они расхватали всю серебряную и золотую утварь, драгоценные камни и украшения, найденные в церкви и в часовне, большие позолоченные подсвечники, позолоченные же кресты, дарохранительницы, чаши, кадильницы, сосуды и миродержательницы. Проникнув в ризницу, они расхитили все одежды, найденные там в шкафах и ларях, камилавки из красного шелка, со священными изображениями, полные облачения из белого дамасского шелка и парчи, митры с золотыми птицами, с золотыми львами и серебряными единорогами, облачения из голубого шелка, красные погребальные покровы, стихари со всеми принадлежностями, шелковые ризы с крестами, престольный покров из голубого бархата, с вышитыми изображениями архангелов, большие серебряные подсвечники и серебряные же лампады.
Таковы были лишь некоторые из захваченных мятежниками драгоценностей. Но сколько еще других дорогих предметов было расхищено этими святотатцами — не перечесть! Грустно и подумать о том разгроме, какой они произвели.
Во время этого грабежа те из монастырских слуг, которым удалось бежать, укрылись в соседней обители, где монахини дали им убежище.
Когда все ценное было вынесено из монастыря, мятежники подожгли его в нескольких местах. Сначала пламя разгоралось плохо, словно не желая разрушать столь красивое здание. К ночи горящий монастырь представлял величественное и мрачное зрелище. Зловещий отблеск пожара падал на дикую шайку, расположившуюся на лужайке, придавая обликам людей вид каких-то причудливых адских призраков.
Джек Соломинка и Готбранд, не сходя с коней, встали у входа в женскую обитель, чтобы предупредить всякое посягательство своих солдат на это здание. Но бедные монахини, пораженные ужасом, видя красный отблеск на стенах и зарево пожара в окнах, слыша неистовый шум и крики бесчинствующих мятежников, провели ужасную ночь.
Грозное зарево горевшего монастыря видно было с северных стен города и наводило ужас на обитателей, большинство которых полагали, что и женский монастырь так же объят пламенем.
Пожар продолжался целую неделю, и все-таки огонь не мог совершенно уничтожить все здание. Уцелели главные ворота, которые существуют и до сих пор.
Просторожив на пожаре большую часть ночи, Беглый ненадолго прилег отдохнуть на лужайке, а наутро отправился с войском в дальнейший путь, чтобы встретиться со своим собратом-командиром на Лондонском Мосту.
Глава IIIСожжение дворца Ламбета
Одновременно с кровавыми событиями, о которых рассказано выше, войско Уота Тайлера шло на Саутварк, все опустошая и разрушая на своем пути.
Предместья на Сэррейском берегу реки уже и в те времена были весьма обширны: здесь находилось множество больших усадьб, дворцов, монастырей, не считая других жилищ. Все это было во власти грабителей; и очень немногие из этих великолепных зданий были пощажены. Винчестерский Дом, дворец рочестерского епископа, здания Гайдского, Августинского и Батльского монастырей, а также местопребывание настоятеля монастыря Св. Людовика были ограблены и отчасти разрушены. Разрушены были также все тюрьмы, как-то: Маршалси, где жил мастер Маршалси, тюрьма Королевского Суда, Клинк и Комптер. Выпущенные на свободу узники присоединились к мятежникам и стали усердно помогать своим освободителям в их разрушительных предприятиях. Когда ряды войска пополнились этими отчаянными головорезами, мятежники начали совершать еще большие злодеяния, чем прежде.
Узнав о приближении Уота Тайлера, лорд-мэр приказал затворить ворота Лондонского Моста. Так мятежники лишены были возможности переправиться через реку и удовольствовались тем, что продолжали неистовствовать в Саутварке. Главной их целью было разграбление архиепископского дворца в Ламбете. Они и двинулись туда, разрушая попутно все домишки на правом берегу Темзы; здесь большинство населения составляли фламандцы, относившиеся к ним не сочувственно.
Дворец Ламбет, воздвигнутый первоначально, в 1188 году, архиепископом Балдуином, был заново отделан и расширен архиепископом Бонифацием в 1250 году, лет за тридцать до начала описываемых событий. Бонифаций перестроил всю северную часть дворца, добавил новые обширные покои, библиотеку, коридоры, помещения для стражи и башню, сделавшуюся впоследствии известной под названием Лоллардовской[20].
Когда дворец стал местопребыванием Симона де Сэдбери, он содержался с большой роскошью.
Дворцовой стражей была сделана неудачная попытка защищать дворец, мятежники быстро осилили ее и всех перебили. Затем они ворвались в архиепископские покои и в часовню и принялись там хозяйничать: были сорваны дорогие ткани со стен и занавесы с окон, a епископский трон был опрокинут.
Занимаясь этим, мятежники не переставали громко поносить архиепископа. Закончив свое хищническое дело, они подожгли дворец и, когда огонь начал разгораться, огласили воздух самыми страшными криками. Крики эти были так гулки, что сам архиепископ расслышал их в Тауэре. У него дрогнуло сердце: он догадался, что это означало избиение его верных слуг, опустошение и разрушение его дворца.
Тяжело ему было перенести такое огорчение, но он покорно опустил голову и прошептал:
— Да будет воля Твоя!
Но не один слух архиепископа был поражен этим ужасным криком, глаза его были ослеплены пламенем, подымавшимся над его дворцом. Поднявшись на вершину Белого Тауэра вместе с королем и остальными членами Совета, чтобы наблюдать за движением мятежников, он мог видеть их опустошительное шествие по правому берегу реки, пока они не достигли наконец дворца Ламбета. И вот после нескольких минут мучительной неизвестности он мог убедиться, что теперь осуществились самые мрачные его опасения.
Никто не решался заговорить с ним, все чувствовали, что не могут принести ему утешения. Архиепископ все еще стоял, ошеломленный тяжким ударом, когда находившемуся возле него лорду верховному казначею было доложено, что его дворец в Гайбери сожжен, госпиталь Св. Иоанна Иерусалимского ограблен и предан пламени, а настоятель со всею братией перебиты.
То были ужасные вести для гроссмейстера. Он принял Божью кару далеко не с такой покорностью, как архиепископ. С бешенством топнув ногой и призывая на мятежников самые страшные проклятия, он поклялся отомстить им.
Король и члены Совета переглядывались между собой, как бы спрашивая друг друга: «Какие еще печальные вести предстоит получить и что готовит нам завтрашний день?»
Лондонский Мост оставался еще неприкосновенным. Но долго ли он мог держаться против грозной рати, кишевшей на берегах реки от церкви Св. Марии Оверийской до дворца Ламбета? Сити также оставался нетронутым; ни одни ворота не были еще взломаны. Но кто мог поручиться, что завтра все входы не будут открыты вероломными гражданами?
Никогда еще Лондон не был в такой крайности, никогда еще король, вельможи и рыцари не находились в таком ужасном положении! Что касается вельмож, то казалось вполне вероятным, что скоро все будут истреблены народом, который они так долго и жестоко угнетали. В таком случае, король останется один, конечно, если мятежники действительно хотят его-то пощадить.
Странное зрелище представлялось тем, кто в этот чудный летний вечер смотрел с вершины Белого Тауэра. Огонь и меч совершали свое страшное дело на берегах Темзы; гладкая поверхность реки окрасилась более ярким оттенком, чем отблеск заходящего солнца.
Подъемный Лондонский Мост с его высокими домами, башнями и воротами, занятый ратниками, выделялся огромной черной глыбой на розоватом западном небосклоне. Зарево пожара дворца Ламбета и все еще горевших прибрежных домиков отражалось на тяжелой башне и высокой стрелке собора Святого Павла, на Вестминстерском аббатстве и на Савое, великолепном дворце Джона Гонта, герцога Ланкастера. Укрепленный передний фасад Савоя с башенками и отличными бойницами, обращенными к реке, был освещен так ярко, что сам казался в огне и словно предвещал приближение своей печальной участи. На северной стороне небо также было охвачено заревом горящего монастыря Св. Иоанна Иерусалимского.
Созерцание этого поразительного зрелища, которое не лишено было мрачного величия и красоты, произвело угнетающее впечатление на молодого короля. Боясь проявить малодушную робость перед присутствующими, он поспешно спустился с башни и, не дожидаясь членов Совета, отправился в покои своей матери.
Глава IVПосольство Эдиты к Уоту Тайлеру
Принцесса озабоченно беседовала с Чосером, который, как читатель помнит, был в то время заключен в Тауэре. Вдруг в комнату вошел король.
Не обращая внимания на присутствующих, он направился прямо к матери с расстроенным видом и воскликнул:
— Все потеряно!
— Что ты хочешь этим сказать, сын мой? — вскрикнула она, вскакивая с места.
— Разве вы не знаете, матушка, что Уот Тайлер у ворот города? — сказал он. — Завтра он вступит в Лондон, как победитель, и сорвет корону с моей головы!
— Боже сохрани! — воскликнула она. — Быть может, придется многим пожертвовать, но твоя корона, надеюсь, в безопасности.
— Вы переменили бы ваше мнение, матушка, — сказал он, — если бы видели то, чему сейчас я был свидетелем. На берегах Темзы собралась несметная орда мятежников. Имя Уота Тайлера раздается со всех сторон. Он теперь всемогущ. Если он вздумает наступать, то я не в силах буду остановить его!
Потом, заметив Чосера, король быстро добавил:
— Добрый мастер Чосер! Вы, кажется, пользовались большим влиянием над этим могущественным мятежником. Употребите его теперь в дело — и я никогда не забуду вашей услуги.
— Увы, мой добрый государь, вы ошибаетесь! — отвечал поэт. — Я не имею на него никакого влияния. Но здесь есть особа, которую он, наверно, не откажется выслушать, это — его дочь.
При этом упоминании о ней Эдита выступила вперед и, обращаясь к королю, сказала:
— Если вашему величеству будет угодно, я сейчас же отправлюсь к нему.
— Эта молодая девица не может идти одна, государь, — сказал Чосер. — Я готов сопровождать ее в этом посольстве; оно хотя и представляется опасным, но, может быть, окажется не безуспешным.
— Прошу вас, государь, разрешите мне идти! — сказала Эдита. — Какой-то тайный голос подсказывает мне, что мне удастся уговорить его.
— Ну, будь по-вашему! — воскликнул Ричард. — Но если с вами приключится какое-нибудь несчастье, я никогда не прощу себе этого.
Потом, отведя ее в сторону, он тихо и многозначительно сказал:
— Если увидите Уота Тайлера, скажите ему, что нет ничего такого, в чем бы я отказал ему.
Она ничего не ответила, но пристально взглянула на него. Король после короткого молчания добавил:
— Если он потребует, чтобы я сделал вас королевой Англии, то я и на это согласен.
На ее лице вспыхнул румянец, но тотчас же исчез. Она ответила тихим, но твердым голосом:
— Нет, государь, я не стану обманывать его!
Прежде чем Ричард успел ответить, она обратилась к принцессе и спросила:
— Ваше высочество! Разрешаете ли вы мне отправиться с этим поручением?
— Мне тяжело дать свое согласие, — отвечала принцесса. — Но я не могу отказать. Обещайте возвратиться ко мне, если будет возможность.
— Ваша милость не должны сомневаться во мне, — горячо сказала Эдита. — Нам нельзя терять ни минуты. Готовы ли вы отправиться в путь, добрый мастер Чосер?
— Хоть сию минуту! — ответил он.
— Надеюсь, вы вернетесь в Тауэр? — сказал Ричард, обращаясь к Чосеру. — Хотя, само собою разумеется, вы уже не арестант.
Когда Эдита удалилась, чтобы переодеться и взять капюшон, Ричард послал за лейтенантом и приказал ему немедленно приготовить лодку, чтобы перевезти через реку Чосера и его спутницу, отправляемых с тайным поручением.
Лейтенант, ни о чем не спрашивая, немедленно приступил к исполнению приказания.
Пять минут спустя ворота под башней Св. Фомы были отворены и лодка с четырьмя сильными гребцами и двумя путешественниками отчалила от берега. С быстротой молнии стала она переправляться через реку.
Так как было уже почти совсем темно, то лодка незамеченной причалила к противоположному берегу. Чосер с Эдитой благополучно высадились у пристани, против церкви Св. Олава, примерно на полет стрелы ниже Лондонского Моста. Выполнив обязанность, гребцы принялись быстро грести обратно и скоро скрылись из виду.
Минуту спустя дюжина мятежников с копьями в руках подступили к только что высадившимся на берег людям.
— Кто вы, откуда и что вам нужно? — раздалось несколько грозных голосов.
— Мы — друзья и приехали из Тауэра, — ответил Чосер.
— Друзья — и из Тауэра! Это что-то плохо вяжется! — воскликнул тот, который казался главным в отряде.
— А между тем это сущая правда, — ответил Чосер. — Отведите нас к вашему предводителю.
— Нет, мы не можем это сделать, пока не допросим вас, — отвечал мятежник.
Эдита, узнавшая его голос, сдвинула свой капюшон и сказала:
— Неужели вы не узнаете меня, добрый мастер Лирипайп?
— Клянусь св. Бригитой! Да ведь это Эдита, дочка Уота Тайлера! — воскликнул тот, к которому она обращалась.
— Ты уверен? — спросил стоявший возле него Джосберт Гроутгид.
— Так же точно, как и в том, что это — мастер Джофрей Чосер, — отвечал Лирипайп.
— Ну, коли так, надо их сейчас отвести к Уоту Тайлеру! — воскликнул тот.
— Пожалуйста, отведите, добрый мастер Куртоз, вы получите благодарность за свои труды, — сказала Эдита.
— Она знает меня! — воскликнул Куртоз. — Нет никакого сомнения, что это — Эдита. Мы должны сейчас отвести ее к отцу. Он будет рад ее видеть.
— A где ваш предводитель? — спросил Чосер.
— Его главная квартира — в Табарде на Гай-Стрите (Высокая Улица), близехонько отсюда, — отвечал Куртоз, обращение которого теперь совершенно изменилось. — Теперь он, наверное, там, ведь он только что вернулся из Ламбета.
— В таком случае, проводите нас туда сейчас же, у нас есть к нему очень важное дело, — сказал поэт.
Окружив их со всех сторон, чтобы оградить от беспорядочной толпы, отряд мятежников отправился к Гай-Стриту. Наши путники, пройдя церковь Св. Олава, оглянулись на Лондонский Мост, на воротах которого толпились лучники и арбалетчики. Гай-Стрит был переполнен вооруженными мятежниками, так что приходилось с большим трудом, особенно на перекрестках, прокладывать себе путь в толпе. Без надежного конвоя им никогда не удалось бы пробраться. Многое привлекало здесь их внимание, но всего более они были поражены видом развалин двух больших тюрем — Маршальси и Королевского суда. Наконец после многих остановок отряд достиг Табарда.
На обширном дворе толпились множество вооруженных людей, которые бражничали и производили страшный шум. Уот Тайлер, как вскоре выяснилось, находился в главной приемной комнате вместе с Джоном Болом, обсуждая за бутылкой вина свои дальнейшие планы.
Увидя Эдиту и Чосера, приведенных к нему Лирипайпом, Тайлер быстро вскочил на ноги, но вместо того чтобы приветствовать молодую девушку с отеческой нежностью, он сердито вскрикнул. Это восклицание не сулило успеха ее посольству. Едва удостоив Чосера своим вниманием, он схватил свечу и приказал Эдите следовать за ним в смежную комнату. Затворив за собой дверь, он сурово спросил дочь, зачем она покинула Тауэр.
— Явившись сюда, ты помешала моим замыслам, — сказал он.
— Я послана королем, — ответила она.
— Вероятно, он хочет заключить со мной мир? — спросил Уот Тайлер.
— Да, таково его намерение, — отвечала она. — И он соглашается на уступки, с тем, чтобы вы пощадили Лондон и отступили.
— Нет! — воскликнул Уот Тайлер. — Я не отступлю, если бы даже весь Совет умолял меня. Теперь я — хозяин! Лондон у моих ног, я не пощажу никого из его богатых и знатных обитателей. Но короля я не трону. Насчет его у меня другие намерения — ты разделишь с ним трон!
— Неужели вы вправду допускаете такую мысль? — спросила Эдита.
— Конечно, вправду! Почему же нет? Он будет рад жениться на тебе, чтобы спасти свою корону.
— Но вы, кажется, не сочли нужным спросить, я-то соглашусь ли на это?
— Ну, ты-то уж меньше всего можешь возразить!
— Вы судите обо мне по себе и ошибаетесь. Я — совсем не подходящая супруга для короля!
— Подходящая или нет, а он женится на тебе.
— Откажитесь от этих замыслов, умоляю вас! — сказала она. — Я вовсе не ослеплена блеском сделанного мне предложения и отвергаю его.
— Отвергаешь его? Что? Так ли я расслышал?! — воскликнул изумленный Уот Тайлер. — Ты выйдешь за того, за кого я пожелаю!
— Я уже высказала свое решение и не откажусь от него, — спокойно, но твердо отвечала она.
— Поживем, увидим, — сказал Уот. — А пока изволь сейчас же вернуться в Тауэр!
— Неужели вы не выслушаете того, что я должна вам передать? — воскликнула она.
— Чего ради? — угрюмо ответил он. — Никаких уступок я не сделаю. Скажи королю, пусть он в скором времени ожидает меня в Тауэре, и тогда я предъявлю ему свои условия.
Она еще раз попыталась смягчить отца, но он остался непреклонным. Взяв дочь за руку, Тайлер вывел ее назад в большую комнату, где оставил Чосера и других. Все смотрели на них с любопытством и изумлением, но предводитель был так угрюм, что никто не осмелился расспрашивать его. Даже Джон Бол промолчал.
— Доставьте эту барышню обратно к пристани Св. Олава, — сказал Уот Тайлер своим людям. — Да сыщите лодку, чтобы перевезти ее к Tаyэру.
— Это будет трудно, если не совсем невозможно, — сказал Лирипайп.
— Нет, лодка будет за ней прислана! — воскликнул Уот.
— Я пойду с ней! — крикнул Чосер.
— Вы можете проводить ее до пристани, — сказал Уот Тайлер. — Но затем возвратитесь ко мне. В Тауэр вы уже не можете вернуться.
Понимая, что спорить было бесполезно, Чосер скрепя сердце покорился. Больше не было сказано ни слова, и отряд отправился назад в том же порядке, как и пришел.
Уот Тайлер был прав. Как только Эдита показалась на пристани, лодка, на которой она была привезена, быстро переправилась через реку и причалила к берегу, чтобы взять ее и доставить обратно к башне Св. Фомы. Чосер не сел в лодку и возвратился в Табард в самом пасмурном настроении.
Глава VВстреча главарей мятежников на Лондонском Мосту
С самого начала восстания все время стояла прекрасная погода: такого чудного утра, как то, какое было на следующий день после этих событий, никто и не запомнит. Яркими солнечными лучами осветились мирные жилища, монастыри, церкви и приюты старого Лондона; ярким светом озарены были и древние стены, и ворота Сити, где теснились вооруженные люди, и ворота и башни Тауэра, где толпились лучники и арбалетчики, и башня и стрелка собора Святого Павла, и старинное аббатство позади него.
На противоположной стороне реки вся местность являла вид разорения и разрушения. Монастыри, замки, тюрьмы лежали в развалинах или под пеплом. Дворец Ламбет еще дымился. Весь Саутварк был занят вооруженным войском, и страх, овладевший его обитателями, был до того велик, что они покорно присоединялись к мятежникам.
Но посмотрим, что творилось на другом конце Лондона.
На рассвете опьяненный успехом Беглый появился со своим войском перед Епископскими воротами и выслал вперед Готбранда с призывным рожком, чтобы потребовать свободного пропуска. Стража ответила отказом, и на мятежников посыпался град стрел и дротиков. Беглый приказал сейчас же идти на приступ, как вдруг толпа напуганных осаждающими горожан оттеснила стражу и отворила ворота, мятежники вошли в Сити.
Войско Беглого не прочь было предаться торжеству, но предводитель приказал как можно скорее идти к Лондонскому Мосту, чтобы там соединиться с силами Уота Тайлера. Мятежники тотчас же отправились туда, не встретив на пути никакого сопротивления.
Между тем северные ворота моста были уже разбиты, и огромное большинство горожан, сочувствовавших мятежникам, устроило им восторженный прием.
Мятежники направились по узкому проходу между высоких зданий, находившихся по обеим сторонам моста. Они шли, потрясая оружием и оглашая воздух страшными криками. Южные ворота моста были также разбиты, и здесь, на открытом пространстве, в конце Гай-Стрита, встретились друг с другом главари мятежников.
Уот Тайлер в сопровождении Джона Бола поздравил Беглого с успехом и горячо поблагодарил его за все сделанное. Однако некоторая надменность в его обращении не совсем понравилась его собрату.
Оставив вооруженный отряд для занятия моста, три главаря отправились в Табард и там сели завтракать. Наскоро покончив с едой, Уот Тайлер сказал товарищам:
— Прежде чем напасть на Тауэр, должно доказать всем, что мы вовсе не сторонники Джона Гонта, для этого мы сожжем его Савойский дворец. Что вы на это скажете, братцы?
— Одобряю! — ответил монах. — Это убедит народ, что мы не намерены слушать королевских дядей.
— Ну, конечно. И вот где мы можем поживиться! — воскликнул Беглый со злобным хохотом. — Говорят, во дворце герцога больше драгоценной утвари и сокровищ, чем в каком-либо другом доме в Англии.
— Дворец не следует грабить, — сурово и властно заметил Уот Тайлер.
— Не грабить?! — воскликнул изумленный Беглый.
— Да, надо объявить, чтобы никто под страхом смертной казни не смел присваивать ни единой вещи из Савойского дворца. Вся утварь, все золотые и серебряные сосуды, все ценные украшения, которых так много во дворце, должны быть разбиты в куски.
— Люди будут этим очень недовольны, — заметил Беглый.
— Это докажет горожанам, что мы ищем не личной наживы, а только права и справедливости, — сказал Джон Бол. — Мы не разбойники, а освободители.
— Повторяю, ваш приказ вызовет сильный ропот и неудовольствие, — сказал Беглый. — Я не одобряю его.
— Для тебя у меня есть другое, более подходящее поручение, — сказал Беглому Уот Тайлер. — Пока я буду занят опустошением Савоя, ты разрушишь Ньюгэт и выпустишь узников.
— Я предпочел бы первое, — проворчал Беглый. — Впрочем, делать нечего!
— Ты отправишься со мной, добрый мастер Чосер, — сказал Уот Тайлер, обращаясь к поэту, который присутствовал при этом разговоре. — Ты увидишь справедливое возмездие, которое мы приготовили для герцога!
— Если бы вы согласились выслушать меня, я умолял бы вас не разрушать прекрасный Савойский дворец, — сказал поэт.
— Все твои мольбы напрасны — угрюмо ответил Уот Тайлер. — Герцог Ланкастер — изменил народу. Мы должны его наказать.
— Еще раз повторяю вам, что у народа нет лучшего друга, чем Джон Гонт! — горячо воскликнул Чосер.
— Перестань! — прервал его Уот Тайлер. — Я уже довольно наслышался похвал ему. Нам пора идти. Пяти тысяч человек будет достаточно, чтобы разрушить Савой. Остальные займутся Ньюгэтом, а также будут смотреть, чтобы король и Совет не ускользнули из Тауэра.
— Быть по сему! — отвечал Беглый. — Когда покончу с Ньюгэтом, загляну в Ломбардскую Улицу. Мне нужно покончить старые счеты с мессером Бенедетто.
— Делай, как знаешь, — сказал Уот Тайлер. — Но не трогай Тауэра, пока я не вернусь из Савоя.
Главари вышли и сели на коней, которые уже ждали их, оседланные, на дворе Табарда.
Они двинулись вдоль Гай-Стрита к Лондонскому Мосту; огромному же войску был отдан приказ готовиться к выступлению в Сити. Чосеру дали верховую лошадь, он поехал рядом с Готбрандом. Часа два сряду двигалась по Лондонскому Мосту вся эта бесчисленная толпа. При вступлении мятежников в Сити жители, отчасти добровольно, отчасти из страха, устроили им восторженный прием и радушно открывали перед ними двери своих домов и винные погреба. Словом, их встречали, как избавителей, хотя едва ли искренно.
Трое предводителей проехали вместе вдоль Корнгиля и Чипсайда до тюрьмы Ньюгэт, где Беглый остановился с Готбрандом и значительным отрядом войска, чтобы выбить ворота тюрьмы. А Уот Тайлер и Джон Бол с пятитысячным отрядом спустились с Людгэт-Гиля и направились вдоль Флит-Стрита к Стрэнду.
Глава VIУот Тайлер в кресле Джона Гонта
Вскоре мятежники увидели перед собой Савой — великолепную усадьбу Джона Гонта, герцога Ланкастера. То было здание, про которое старик Холиншед сказал, что «по красоте и величавости постройки, также по пышности княжеского убранства ему не было равного во всем королевстве». Герцогский дворец представлял равно величавое зрелище и со стороны Стрэнда, и со стороны реки; а его внутреннее расположение соответствовало великолепию внешности.
Построенный в 1245 году — приблизительно за полтора века до начала описываемых событий — Питером эрлом Савоя и Ричмонда, — этот благородный дворец достался после него монашеской общине Маунтджой, у которой он был куплен королевой Элеонорой, супругой Генриха III, для своего сына Генриха, герцога Ланкастера. При нем дворец был значительно расширен: на украшение его были затрачены огромные деньги. Здесь проживал плененный англичанами французский король Иоанн, сначала в 1357 году, потом вторично, шесть лет спустя. Наконец дворец перешел во владение Джона Гонта, герцога Ланкастера, который, в свою очередь, расширил его новыми пристройками и значительно украсил. Таким-то было это великолепное сооружение, когда к нему подступали мятежники с целью совершенно его разрушить. Его роскошные палаты были в изобилии снабжены дорогой мебелью, тканями, картинами, богатой утварью, драгоценностями и винами. Словом, это было достойное жилище самого гордого, самого могущественного пэра Англии, который в силу наследственных прав своей жены, дочери дона Педро, имел притязание на кастильскую корону.
У герцога Ланкастера был свой придворный штат, более многочисленный и блестящий, чем у короля. Здесь видим камергера, вице-камергера, джентльменов-приставов, джентльменов-приспешников, лордов, рыцарей, эсквайров, дворян-виночерпиев, стольников, швецов, полсотни иоменов-приставов, комнатных грумов, пажей, врачей, духовника, милостынника, менестрелей, иоменов-носильщиков, рослых иоменов-слуг, дворецкого, казначея — всего 300–400 человек.
Страх, внушаемый мятежниками, был так силен, что, когда во дворце услыхали, что Уот Тайлер переправился через Лондонский Мост и идет по Сити, открыто заявляя намерение разрушить Савой, вся свита, отказавшись от всяких помыслов об обороне, сейчас же бросилась бежать, оставив во дворце только человек двенадцать. Это были дворецкий, надсмотрщик и еще несколько рослых, дюжих иоменов. Конечно, они не могли оказать существенного сопротивления, тем не менее они позаботились запереть большие наружные ворота и замкнуть на замки все двери.
Приближаясь со своим войском ко дворцу, Уот Тайлер смотрел на него с восхищением и до того был поражен его величием, что на минуту даже подумал, не пощадить ли его и не оставить ли его для себя. Но он тотчас же отказался от этой мысли и приказал громогласно прочесть перед всем войском свой приказ, запрещавший под страхом смертной казни утаивать или выносить что-либо из драгоценной утвари или украшений дворца.
— И не сомневайтесь! — крикнул он громким голосом. — Наказание будет исполнено.
Когда мятежники узнали о бегстве всей придворной челяди, они разом выбили ворота и двери и ворвались во дворец. Однако они встретили мужественный отпор со стороны дворецкого и находившихся с ним людей, конечно, только на самое короткое время — эти храбрые и преданные своему долгу слуги сейчас же были перебиты.
Одним из первых вступил во дворец Уот Тайлер: он желал увидать это роскошное жилище во всем его блеске, прежде чем оно превратится в развалины. Пока он осматривал большую дубовую лестницу, украшенную изваяниями и гербами, ее прелести были вдруг заслонены толпой дикообразных крестьян, подымавшихся на главную верхнюю галерею, которую они скоро заполнили и принялись срывать со стен дорогие ткани, рвать и разрушать все картины и украшения.
Едва Уот Тайлер вошел в большую пиршественную залу и заметил ее роскошную обстановку, как и туда ворвался новый поток мятежников, уже готовых начать разрушение. Но главарь властно приказал им остановиться и, усевшись в кресло Джона Гонта, посадил по левую от себя руку Джона Бола, а Чосеру, которому он приказал следовать за ними, разрешил занять место пониже. Затем он приказал, чтобы все ценное было собрано и положено перед ним на столе, дабы ему видеть самому уничтожение всех этих сокровищ.
Приказ был исполнен с поразительной быстротой. Все лари и шкафы были опорожнены, и огромный стол, за которым, по обыкновению, обедали приближенные герцога, был почти совершенно загроможден огромными, употреблявшимися только на больших пирах, золотыми и серебряными сосудами, большею частью с превосходными чеканными украшениями: тут были большие серебряные кубки, фляжки, долговязые стаканы и затейливо исписанные кувшины. Ко всему этому прибавились еще и другие украшения, которые удалось собрать: цепочки, пояса, броши, запоны с бриллиантами и другими драгоценными камнями, вышитые мантии и затканные золотом и серебром одежды, имевшие чрезвычайно красивый вид.
Чосер негодовал в душе, глядя на огромную груду сокровищ и роскошных одежд, обреченных на скорое истребление. Уот Тайлер приказал приготовить угощение для себя и Джона Бола. Предводители мятежников пригласили Чосера сесть с ними за стол и разделить трапезу. Поэт согласился, но ничего не мог есть.
Взяв из груды собранных сокровищ большой кубок, Уот приказал наполнить его наилучшим гасконским вином из герцогского погреба. Потом, осушив кубок до дна, он бросил его на пол и растоптал ногой. Замечая, что стоявшие вокруг люди жадно посматривают на сверкающую груду сложенных перед ними сокровищ, и опасаясь, как бы они не поддались соблазну и не ослушались его приказаний, он велел немедленно принести молотки, которыми вся золотая и серебряная утварь и все сосуды были расплющены и разбиты в куски. Вслед затем были уничтожены все украшения; бриллианты и другие драгоценные камни были истолчены в ступках, и пыль их развеяли на все стороны. Что же касается вышитых мантий и дорогих одежд, то они были изрублены в куски.
Уот Тайлер, взяв с собой Чосера, вышел на террасу над Темзой, чтобы видеть, как обломки драгоценностей будут брошены в реку. Когда опорожнена была в воду последняя корзина, он с мрачной усмешкой сказал, обращаясь к поэту:
— Расскажи герцогу все, что ты видел, тогда он поймет, какую покорность я изъявил бы ему, если бы он был здесь. Теперь ты свободен и можешь уйти, если, впрочем, не пожелаешь остаться и посмотреть, как будет сожжен дворец.
— Я уже и без того слишком много видел! — с горечью сказал Чосер. — Я только взгляну в последний раз на здание, которое так любил, и затем удалюсь.
С минуту он смотрел на великолепный дворец, казавшийся теперь более красивым, чем когда-либо, и затем удалился. Освободившись от мятежников, поэт поспешил покинуть Лондон, куда возвратился только тогда, когда эти грозные времена окончательно миновали.
— Теперь подожгите дворец! — воскликнул Уот Тайлер. — Да постарайтесь, чтобы дело было сделано на славу.
Мятежники усердно принялись исполнять его приказание, разжигая горючие вещества, заранее приготовленные в различных частях здания. В это время Уот Тайлер покинул террасу над рекой. Когда он проходил через дворец и еще раз увидел его величие, в его душу, быть может, прокралось некоторое сожаление, но он не поддался этому чувству. Заметив, что костры разгораются, он вышел из дворца и остановился посреди двора, чтобы следить за ходом пожара.
Скоро пламя начало уже выбиваться из нескольких больших бойниц. Тогда приказано было всем покинуть дворец. Но мятежники повиновались очень лениво, пришлось затрубить в рога, чтобы заставить их собраться. Вдруг из дворца выбежали с полдюжины человек, тащивших за собой пленника, которого они привели к своему предводителю. Тот сразу узнал в нем Лирипайпа.
— Что он сделал? — спросил Уот.
— Он ослушался твоего приказания, спрятал под своей курткой большое золотое блюдо, — ответил его обвинитель. — Смотри, вот оно!
— Смерть ему! — сурово проговорил Уот Тайлер.
— Пощади! — воскликнул несчастный. — Ты столько лет знал меня в Дартфорде… Ведь я отдал блюдо!
— Нет, ты его спрятал! — воскликнул неумолимый обвинитель. — Мы нашли его у тебя.
— Положите золотое блюдо под его куртку, — сказал Уот. — Потом бросьте его вместе с ним в огонь.
Ужасный приговор был исполнен в точности. Невзирая на крики и сопротивление несчастного воришки, его выбросили в открытое окно; он погиб в пламени.
Лирипайп был не единственным из дартфордских мятежников, погибших при пожаре Савойя. Марк Кливер, Куртоз, Гроутгит, Питер Круст и многие другие, до сорока человек, проникли в подвальные погреба герцога и здесь устроили пирушку, выбив дно одной бочки с мальвазией и еще другой бочки, с гасконским вином. Хотя их предупреждали, что дворец объят пламенем, они не обратили внимания на это и продолжали бражничать, пока обрушившаяся с оглушительным треском большая стена не отрезала им выхода из подвала. Несчастные очутились в каменной западне; товарищи даже и не пытались их выручить, а предоставили их на произвол судьбы. По всей вероятности, вино, которое было у них в изобилии, продлило их злополучное существование. Их крики слышны были целую неделю. Потом все смолкло.
Пожар Ламбетского дворца представлял величавое зрелище, но то были пустяки в сравнении с пожаром Савойя. Дворец герцога Ланкастера был втрое обширнее Ламбета, гораздо выше и лучше построен: пожар его был виден во всех местах Лондона. Огромное здание горело всю ночь; и когда время от времени огненные языки подымались на большую высоту, зрелище, хотя и ужасное, было поразительно прекрасно.
Ничто не могло произвести на горожан более подавляющее впечатление. К тому же этот пожар доказывал, что мятежники вовсе не были сторонниками честолюбивого Джона Гонта, как о них прежде думали.
Пожар дворца был прекрасно виден и королю с его Советом в Тауэре. Они также были поражены этим зрелищем, хотя и в ином отношении; это дело в связи с другими недавними событиями заставило их думать, что все вельможи и джентльмены Англии обречены на гибель.
Глава VIIОбезглавливание мессера Венедетто
Пока один отряд мятежников был занят разрушением Савойского дворца, Беглый с другой шайкой совершал еще более ужасные злодеяния.
Когда тюрьма Ньюгэт была разбита и узники освобождены, к рати мятежников прибавилась новая многочисленная орда отчаянных головорезов. Многие дома были разграблены, когда это воинство проходило через Старый Чендж, близ собора Святого Павла и вдоль Чипсайда, в направлении к Ломбард-Стриту; никто из жителей не мог избавиться от мятежников иначе, как заявив себя их сторонником. Испуганные горожане делали все возможное, чтобы умилостивить мятежников, которые были теперь полными хозяевами в Сити. Лавки со съестными припасами, винные погреба и мясные ряды были открыты перед ними настежь. Беглый не возбранял грабить, но строго запретил всякое пьянство и обжорство до тех пор, пока дневная работа не будет покончена.
На своем пути мятежники останавливали всякого встречного и спрашивали:
— За кого ты?
И, если тот не отвечал «За короля и народ», его убивали. Таким образом, всюду распространяя ужас и разрушение, рать направлялась к Ломбард-Стриту.
Может показаться странным, что при таком мужественном лорде-мэре, как сэр Уильям Вальворт, при таком достойном гражданине, как сэр Джон Филпот, мятежники могли совершать столь ужасные неистовства, не встречая никакого отпора. Но дело в том, что горожане, остававшиеся верными королю, были поражены безотчетным страхом, они думали только о том, чтобы оградить свои жилища. С этой целью наиболее зажиточные из них собирали у себя друзей и возможно большее количество слуг и укрепляли свои дома окопами и рогатками.
Так все более крупные постройки обращены были в крепости. Так как почти все вооруженные люди были заняты защитой жилищ, то лорд-мэр и сэр Джон Филпот увидели полную невозможность собрать достаточное количество войска, чтобы напасть на мятежников с малейшей надеждой на успех. Они не могли набрать даже и трехсот человек. Что можно было сделать с такой горстью людей против огромного войска, кстати, усиленного теперь всеми ненадежными горожанами, число которых доходило до двадцати тысяч!
В те времена в Сити жили два известных рыцаря — сэр Роберт Нольс и сэр Пердукас д‘Альбрет. Каждый из них имел по 120 ратников, хорошо вооруженных и готовых в любую минуту выступить против мятежников, но оба рыцаря желали приберечь свои силы для короля, понимая, что он скоро будет в них нуждаться.
Когда Уот Тайлер и остальные предводители мятежников перешли Лондонский Мост и вступили в Сити, лорд-мэр и эти оба предусмотрительных и опытных рыцаря собрались на совещание. Они настойчиво советовали лорду-мэру не нападать на мятежников, которые тогда совсем разрушили бы Сити, а выждать более благоприятного случая, который не замедлит представиться.
Как мы упоминали, Ломбард-Стрит в то время населен был почти исключительно богатыми итальянскими купцами-ростовщиками. В последнее время они стали брать на откуп некоторые правительственные налоги, в числе которых была и злополучная подушная подать, послужившая поводом к восстанию. Уверенный в том, что соберет несметные сокровища, разграбив дома этих богатых итальянских купцов, подталкиваемый еще желанием отомстить мессеру Венедетто, Беглый спешил как можно скорее попасть в Ломбард-Стрит.
Услышав о приближении мятежников, купцы наскоро попрятали сундуки с драгоценностями и дорогой утварью в подвалах и других потайных местах. Захватив с собой по возможности больше золота, они покинули свои дома и укрылись в соседних церквах Св. Марии Вульнотской, Св. Эдмонда и Всех Святых, где надеялись быть в безопасности. Напрасная надежда!
Когда Беглый свернул от Чипсайда на Ломбард-Стрит, он объявил своим спутникам, что намерен предоставить им сокровища ломбардских купцов, этих грабителей народа.
— Идите и берите все, что можете! — воскликнул он. — И с каждого дома я требую десять тысяч марок; все же остальное — ваше и должно быть разделено поровну между всеми вами. Мы заставим этих негодяев сказать, где они запрятали свои сундуки с сокровищами.
Ворвавшись в дома итальянских купцов, мятежники были крайне удивлены, найдя их жилища опустевшими. В первую минуту они даже испугались, не унесены ж все сокровища, но скоро разыскались тайники, где были спрятаны лари и мешки с деньгами. Мятежники не замедлили опорожнить их, причем добросовестно откладывали сумму, предназначенную для своего вождя.
Когда все ценное было взято из домов, Беглый, с Готбрандом и большим отрядом отправились на поиски беглецов, заранее предупрежденные, что они укрылись в церквах.
Несчастный Венедетто и двое других итальянских купцов были найдены в церкви Св. Марии. Они находились у алтаря. Стоявшие перед ними священники угрожали вторгнувшейся толпе громами и карами церкви, если она осмелится их тронуть. Но Беглый и его спутники были не из тех, кого можно запугать подобными угрозами; они бросились вперед и вытащили свои жертвы из священного убежища.
Злополучный Венедетто, читая свой приговор в грозном взоре Беглого, упал на колени и стал умолять о пощаде, поднося ему в то же время мешки с золотом, которые захватил с собой. Беглый хотя и взял деньги, но нисколько не смягчился. Он посмотрел на валявшегося у его ног купца зловещим взором и сказал:
— Я полагаю, что это — выкуп, которого ты еще не уплатил?
— Мой выкуп составлял тысячу марок, здесь же десять тысяч, — отвечал Венедетто. — Возьми их и пощади мою жизнь!
— Золото я возьму, но пощадить тебя не могу, — сказал Беглый. — Твое имя внесено в список тех, кто приговорен к смерти за жестокие притеснения, причиненные народу. Я не могу простить тебя, если бы даже хотел. Готовься к немедленной смерти! Один из этих священников даст тебе отпущение грехов.
— О, пощади меня, и я укажу тебе, где ты можешь найти несравненно больше сокровищ! — взмолился Венедетто.
С минуту Беглый колебался, потом сказал угрюмо, с прежним неумолимым взором:
— Это невозможно!
Призванный священник должен был последовать за несчастным купцом, которого поволокли к лобному месту на Чипсайде, где уже собралась огромная кровожадная толпа.
Так как перед этим здесь уже были казнены несколько человек, то обрызганные кровью ступени помоста были мокры и скользки. Дюжий мужчина отталкивающей наружности, выполнявший обязанность палача, приказал Венедетто стать на колени. К осужденному приблизился священник и сказал ему несколько слов шепотом; затем, выслушав его ответ, он дал ему отпущение.
Едва Венедетто успел приложиться к Распятию, как палач взмахнул мечом и отсек ему голову. Она скатилась к подножию ступеней и была подхвачена толпой.