Мои ноги дрожали, между бедер покалывало. Клитор запульсировал, боль внутри меня нарастала с каждой секундой. Он не прерывал поцелуя, его твердая рука по-прежнему была обернута вокруг моей шеи. В моем мозгу стали проноситься тысячи образов. Я представляла, как он поднимает меня и распластывает на столе. Думала о том, как хорошо будет ощущать его внутри, когда он погрузится в меня, заполняя мою пустоту миллиметр за миллиметром. Мне было удивительно хорошо в этой фантазии. Это все оттого, что я чертовски возбуждена.
Мне было стыдно, что я не могла этого контролировать, но мои губы умоляли его не останавливаться. Господи, не останавливайся! Я стонала в его руках — блядь, я реально стонала — его ласки подводили меня к оргазму.
А потом так же резко он оторвался от моего рта, и я чуть не застонала снова — на этот раз от сожаления. Моргнув, я открыла глаза и встретилась с его озадаченным взглядом. Его грудь вздымалась вверх-вниз. Он убрал от меня руки и сделал шаг назад. Глаза все еще прикованы к моим с выражением «какого хрена только что произошло» на лице. Я была уверена, что выгляжу так же.
Я не могла вымолвить ни слова.
А что тут скажешь? Типа, эй, почему ты целуешь меня после того, как я влепила тебе пощечину? Почему мне это тоже понравилось? Минуточку, есть более важный вопрос: почему тебе это понравилось? Пожалуйста, просвети меня, и, может, мы сможем продолжить то, что делали: пощечины и объятия, и поцелуи — все остальное!
Конечно, нет. Возбужденную Эмму надо утихомирить и запереть в клетку. Маленькая распутница. Постыдилась бы!
Собравшись, он откашлялся.
— Считай, теперь мы квиты, — сказал он опасно низким голосом.
В его голосе сквозило возбуждение, я поняла это. И, мой Бог, это было горячо.
— Все должно остаться здесь, — грубо продолжил он, его тяжелый взгляд остановился на моих глазах. — Я не хочу, чтобы что-то всплыло снова только потому, что ты снова откроешь свой симпатичный гребаный ротик. Иначе мне придется вернуться и использовать этот маленький гребаный рот снова. Поняла?
Он не стал дожидаться моего ответа. Резко развернулся и вышел, не удосужившись даже попрощаться, потому что когда это такие люди говорили «до свидания», правда?
Это был просто поцелуй, выброси этого парня из головы, Эмма.
Мои ноги ощущались, как желе, когда я медленно последовала за ним. Практически задыхаясь, я вышла из офиса и посмотрела ему вслед. Сильный, высокий, уверенный в себе, но даже я заметила, что он сам был не готов к тому, что произошло. Я удивила его, и не знала, как теперь себя вести.
Потому что я и сама была удивлена.
Когда он исчез из вида, я провела пальцем по своим губам, ощущая их припухлость. Я протяжно вздохнула, напряжение медленно покидало мое тело. Его прикосновения все еще ощущались, я старалась игнорировать странную тяжесть в груди. Блядь, его рот целовал меня. Эти гребаные погибельные губы оправдывают свое название. Он завелся от пощечины, но… почему?
Чувствуя любопытные взгляды практически каждого посетителя забегаловки, я развернулась и поспешила прочь. Выйдя через заднюю дверь, я остановилась на дорожке, лениво уставившись на граффити на стене, слушая щебет птиц над головой и ожидая, когда охладится моя кожа и восстановится дыхание.
«Только мертвые рыбы плывут по течению» — перечитывала я снова и снова, пока мое сердце грохотало в груди.
Глава 10
Борден
Блядь, что только что произошло?
Нет, действительно, ему нужно было понять. Он просто собирался докопаться до причины, почему она ничего не рассказала полиции. Это вызывало в нем новые незнакомые эмоции.
Это был шок.
«Вежлив» — она сказала полиции, когда офицер спросил ее.
Вежлив.
Да, такой же вежливый, как лев, загоняющий газель и вскрывающий ей зубами горло.
У Бордена были в прошлом похожие проблемы. Эти ублюдки всегда все выбалтывали полиции, когда он отпускал их. Почему она этого не сделала? Когда он узнал об этом, то решил приехать в эту дыру и выяснить.
Но сейчас он запутался даже еще больше.
Выйдя из закусочной, он резко остановился у ряда магазинов.
Он… Он что, похож на человека, с которым можно так разговаривать? И он… он просто, блядь, поцеловал эту девку, после того как она влепила ему пощечину?
Какого хуя?
Шок усиливался.
Он мысленно оглянулся назад, с ужасом вспоминая, как выстраивал этот гребаный бизнес и какой ценой достались ему все эти деньги. Запах этого выворачивал его внутренности наизнанку.
Он нахмурился.
Никто не смел разговаривать с ним так. Кто бы это ни был — будь он, блядь, вдвое выше и крупнее — никто не позволял себе так разговаривать с ним в течение последних четырех лет. И что бы кто-то ни сделал — даже если бы, блядь, просто подумал сделать — ничего никогда не сходило никому с рук.
Он облизал губы — они все еще хранили ее вкус. Девчонка бьет его, а он за это ее целует. И не просто целует, а практически берет силой. Какой, блядь, в этом смысл? И почему, святое дерьмо, это еще сильнее его разжигает?
Женщина только что поставила тебя на колени, Маркус. Именно так.
Его кровь закипела.
Как будто злость бурлила в каждой его вене. Она вихрем промчалась через его тело. Вечная злость. Злость всегда была единственным спасением в самых безвыходных ситуациях. Сейчас она толкала его на то, чтобы ворваться обратно, скрутить ее маленькие худые руки и потребовать извинений.
Нет.
Нет.
Он хотел ворваться обратно, сгрести ее гребаные волосы, нагнуть над тем дерьмовым столом и трахать глубоко и жестко, чтобы она умоляла дать ей еще больше.
Она боялась его! Он видел, как она дрожала, прятала свои светло-карие глаза и еще… и еще она совершенно бесстрашно наорала на него. И она ответила на его поцелуй так искренне, так горячо. Он знал — в тот момент она действовала безрассудно, как и он. И просто воспоминание о том, что произошло несколько минут назад, мгновенно вытеснило всю злость и заменило ее… странным возбуждением. Как ебаный наркотический кайф.
Эти ощущения были настолько непривычными, он давно похоронил их внутри себя. А сейчас он практически ощутил цвета вокруг. Они были блеклые, но пытались прорваться наружу. Он чувствовал, как что-то пробуждается внутри, что-то… волнующее.
— Хули пялишься? — рявкнул Борден на случайного прохожего, замедлившего шаги и смотревшего на него.
Глаза того округлились, и он убежал. Да, это та реакция, к которой Борден привык. До того момента, как его отчитала девчонка вдвое меньше, с печальными глазами, сливочной кожей и маленьким ядовитым ротиком...
Его член неожиданно дернулся. Ебаный предатель.
Она была такой же дикой, как в четырнадцать лет, и это заводило его и, блядь, не отпускало.
Маленькая бродячая кошка.
Он вытащил телефон и набрал номер.
— Хоук, — сказал он, — у меня для тебя работа. Эмма Уорн. Я хочу знать каждую гребаную мелочь о ней. Где училась, с кем дружила, с кем трахалась — черт, каждую ебаную деталь ее прошлого. Все.
Не дожидаясь ответа, он выключил телефон и засунул его в карман. Он понимал, что на взводе, но это были знакомые эмоции. Сегодня взорвана унылая пустота его жизни. Он не встречал кого-то столь несгибаемого целую вечность, и даже двести килограммов ходячего холестерина не могли с ней в этом соперничать.
Эмма была другой.
Он просто знал это.
— Хули смотришь? — снова рявкнул он другим испуганным глазам. Намек быстрее смываться еще работал.
Глава 11
Эмма
Словно в тумане, я добралась до бабушки около семи вечера. На крыльце для меня горел свет — она делала так каждый вечер, когда я жила с ней и возвращалась поздно. У нее двухкомнатный одноэтажный домик, тесный для нас двоих, но удобный для нее. Дому было около шестидесяти лет. Бабушка переехала сюда, когда стала моим опекуном. Мне тогда было семь. Это было шестнадцать лет назад, но я отчетливо помню тот день: растерянность, волнение, вопросы, на которые она деликатно отвечала, после того как мою мать посадили в тюрьму.
Мне нравилось, что бабушка ничего не изменила в доме. Каждый раз, входя в дверь, я словно бы возвращалась в детство, и она хотела, чтобы я чувствовала себя хорошо.
У меня всегда был запасной ключ с собой. Когда я вошла, внутри было тихо и тепло. Я окликнула ее и услышала приглушенный храп из гостиной. Она спала в кресле с раскрытым на коленях фотоальбомом. Ее длинные седые волосы рассыпались вокруг морщинистого лица. Я постояла немного, любуясь ею и ощущая большой прилив любви с горьковатым привкусом осознания того, что год от года она только стареет. Ей уже немного за семьдесят, и она начала выглядеть на свой возраст.
Половица подо мной скрипнула, и она сразу же зашевелилась. Ее глаза медленно открылись, и она широко улыбнулась, увидев меня.
— О, ты пришла, — воскликнула она, отложив фотоальбом, чтобы обнять меня.
— Конечно, пришла. Я соскучилась, — сказала я, крепко обнимая ее в ответ.
Позже она приготовила мне шоколадный кекс и большой стакан лимонада, как я любила еще в детстве. Мы сидели за кухонным столом, говорили о ее здоровье, о моей жизни и работе. За это время я уничтожила большую часть содержимого моей тарелки.
— Я думаю, ты должна искать другую работу, — сказала она. — Найти что-то более оплачиваемое, Эмма.
— Знаю, — согласилась я. — Это довольно сложно. Не так много вакансий, бабушка. Здесь теперь так много жителей. Вакансии есть, но конкуренция очень высокая. Работы в закусочной мне пока хватает.
— Просто не прекращай поиски. С притоком людей открываются новые компании. Может, ты сможешь найти вакансию бухгалтера. Несмотря на то, что это звучит не очень обнадеживающе, ты не должна оставлять попыток. Не правда ли?