– Наконец-то! – засмеялась Лукреция и захлопала в ладоши. – Нашлось существо, испугавшее неустрашимого Рагастена!.. И этим существом оказалась я!..
– Испугавшее?
– Ну да, шевалье!.. Мое вино вас испугало.
– Тысяча чертей, синьора! – вознегодовал Рагастен и схватил кубок. – Вы ошиблись. Будь это вино даже отравлено, никто не сможет говорить, что я испугался.
И он залпом опорожнил добрую половину кубка.
– Теперь моя очередь, – сказала Лукреция.
Она спокойно допила вино, прижавшись губами как раз к тому месту, которого только что касались губы Рагастена.
– Теперь видите, – продолжила она, – будь вино отравлено, вы умрете в хорошей компании.
«Какая странная женщина! – подумал Рагастен. – Ее забавляет эта похоронная беседа, словно она перечисляет свои любимые развлечения».
– Никогда я так не забавлялась! – пошутила Лукреция. – Итак, шевалье, вы верите, что я способна отравить человека?
– Синьора, я верю в то, что вы способны на великие дела. Вот и всё. Я полагаю, что если на дороге, которой вы захотите проследовать, появится препятствие – будь то даже живое существо – вы ни перед чем не остановитесь. Вы из тех людей, пролетающих метеорами, которые на своем пути уничтожают всё.
Голос Рагастена странно вибрировал. Лукреция вздрогнула и поняла, что неустрашимый шевалье не капитулирует на этой позиции, да и ни на одной другой. Рагастен ведь прямо в лицо сказал ей, что считает ее отравительницей. И она приняла ужасное обвинение как комплимент. В глубине души Рагастена испугала улыбка, искривившая губы Лукреции.
– Ну что ж, – сказала она, – а теперь расскажите мне, как вы вышли из своей камеры и каким образом я встретила вас, идущего с самым невинным видом в шапке и плаще моего брата, да еще и с его оружием.
Рагастен решился действовать нагло. В том странном и опасном положении, в каком он находился, наглость могла стать идеальным средством защиты.
– Очень просто, синьора, – ответил он простодушно, что удивило Лукрецию. – Синьор брат ваш явился ко мне с бесчестным предложением. Он предложил мне свободу в обмен на то, что выдам тайные мысли одной женщины, если я их, конечно, знаю.
– Кто эта женщина?
– Беатриче, дочь недавно убитой графини Альмы.
– А потом?
– А потом, синьора, я подождал, пока монсиньора Чезаре выведут из себя мои ответы, и тогда он бросится на меня, чтобы убить… Долго ждать мне не пришлось. Я схватил вашего монсиньора брата, немного придушил его, чтобы он не смог сопротивляться, усадил его на мое место и вышел.
– Вы заковали Чезаре в кандалы вместо себя?
Рагастен утвердительно кивнул.
– И вы говорите мне это?.. Мне?
– Вы же спросили, синьора! – столь же простодушно ответил Рагастен.
Лукреция слегка побледнела. Голубоватые полукружия вытянулись под ее несколько тяжеловатыми веками, а глаза казались еще более блестящими, черными, бархатистыми. Она поднялась, сделала несколько шагов, подавила глубокий вздох.
«Вот он, момент! – подумал Рагастен. – Теперь только держись! Сейчас она позовет слуг, и меня заколют, как и ее брата Франческо».
Лукреция подошла к нему.
– То, что вы сделали, знаете ли, превышает всякую меру…
– Вы меня обвиняете, синьора…
– Нет, восхищаюсь вами!
– Э, синьора! Речь ведь шла прежде всего о моей жизни! Мне жаль монсиньора Чезаре, но … в таких случаях делают то, что могут.
– Кто вас порицает? Я же сказала, что восхищаюсь вами… И поверьте, таких слов я до сих пор не расточала…
Рагастен внимательно посмотрел на Лукрецию и всё понял!
«Вот так черт! – подумал он. – Отравительница превращается в соблазнительницу. Я погиб, если позволю себя усыпить. Не позже чем через пять минут мне надо убраться отсюда…»
Лукреция продолжала слегка дрогнувшим голосом:
– А эта женщина, шевалье, вас любит?
– Послушайте, синьора, давайте не будем говорить об этом, прошу вас…
– Вы ее любите… Брат мне говорил… И потом… я же сама это вижу!.. Ладно! Это не важно… Точнее: если захотите, я дам вам ее!.. Это вас удивляет? Я вас еще не раз удивлю… Вы хотите эту женщину, и я дам вам ее. Это я говорю!.. Ах, да! Вы же еще не знаете, на что я способна ради счастья тех, кого люблю… А вас, Рагастен, я люблю… Любите же ее, если это вам так необходимо, но любите и меня… Меня тоже… Люби меня!.. Я принадлежу тебе целиком!
– Синьора…
– Люби меня, Рагастен, люби… Я стану всем, что пожелаешь… Хочешь покинуть Рим? Хочешь бежать?.. В Средиземном море у меня есть остров Капрера. Там я владею укрепленным замком… Никто не осмелится там искать тебя… Твою Беатриче я пришлю тебе туда… И ты будешь любить ее, если только… будешь меня любить…
– Ужас! Синьора, вы предлагаете мне нечто омерзительное…
– Да! Я знаю это… И от этого люблю тебя не так, как раньше…Рагастен, я жажду твоего презрения… Плюнь мне в лицо, если хочешь, но люби меня… Ты не хочешь бежать?.. Хорошо! Может, ты хочешь стать другим Чезаре, только более сильным, более могучим, более великим?.. Хочешь?.. Я спущусь в подвалы Святого Ангела и убью моего брата, прежде чем его освободят… Хочешь?.. Я знаю, чем запугать моего отца… Он будет повиноваться… А если нет, я убью его, тебя же поставлю папой на его место.
Рагастен поднялся. Бросившись к нему, Лукреция одной рукой раздирала легкие одежды, едва скрывавшие ее тело, другой – она пыталась привлечь к себе голову Рагастена.
– Люби меня! – не переставала она хрипеть. – Люби меня!
– Синьора! Ваш яд самый сильный, ваш кинжал самый острый… Всё, что вам угодно!.. Но только не контакт с вами!.. Оставьте меня!… Оставьте же меня, распутница!.. От твоих слов меня тошнит!.. Ты пропитана преступлением… Ты источаешь отвращение!
– Люби меня!.. Люби меня!
– Пусть мой язык отдадут на съедение собакам, если я когда-либо оскорблю женщину! Но ты, чудовищная самка, ты – не женщина… Я имею право тебя оскорблять.
Приложив немалое усилие, он высвободился из ее объятий. Руки Лукреции расцепились… Она, побледнев, отступила.
– Ты не хочешь меня любить? – зарычала она.
– Синьора, клянусь вам своим именем, что ваши слова поставили вас на волосок от смерти.
– Трус!
– Да, трус, потому что не могу освободиться от вашего присутствия! Потому что не убил тебя, убоявшись неведомо какого абсурдного предрассудка, тебя, омерзительное чудовище, предложившее мне низость и преступления… И какие преступления!… Убийство вашего брата!.. Вашего отца!.. Какая подлость!..
– Трус! – заскрежетала зубами Лукреция, поджимаясь с силами, как пантера, – ты боишься нескольких убийств… Мужчина!.. Да ты же только женский лакей… Ты не желаешь могущества любви… Ты предпочитаешь мой яд, мой кинжал… На, будь доволен! Вот они оба! Смотри!…
Она ринулась к столу, размахивая только что вытащенным кинжалом. Лезвие кинжала было отравлено. Самый незначительный укол приводил к мгновенной, молниеносной смерти.
Рагастен, стоявший возле стола, отскочил. Лукреция схватилась за стол и внезапно опрокинула его. В одно мгновение она набросилась на Рагастена.
Тот, не спускавший с герцогини глаз, ожидал этого. Его руки сработали подобно двум мощным пружинам. Он схватил Лукрецию за кисти рук. Та пришла в ярость.
– Ты умрешь, – прохрипела она.
– Синьора, – сказал Рагастен с ужасающим спокойствием, – смотрите не пораньтесь этой ядовитой игрушкой, которую вы держите.
Его сильные пальцы скручивали запястья Лукреции. Внезапно она взвыла от боли. Кинжал выпал у нее из руки и воткнулся, подрагивая лезвием, в паркет. В этот момент Лукреция опрокинулась на пол. Рагастен, опустившись на колени, не разжимал хватки. Он вытащил кинжал. Лукреция стала мертвенно-бледной.
– Я погибла! – пробормотала она.
– Драю вам помилование, – холодно сказал Рагастен. – Совсем недавно я помиловал вашего брата, еще одного убийцу. Но больше никогда не попадайтесь мне под руку – ни одна, ни другой… Я вас раздавлю, как ядовитую гадюку.
После этого он поднялся и, прихватив с собой кинжал, выбежал в соседнюю комнату. Раскрасневшаяся Лукреция тоже поднялась. Она изо всех сил потрясла колокольчиком и что было мочи заорала:
– Стража, ко мне! Ко мне! Здесь убийца!..
Двери рывком раскрылись, в комнате показались вооруженные люди и едва одетые, испуганные слуги.
– Он во дворце! Он не мог убежать! Закрыть все выходы! Это убийца герцога Гандийского… Он хотел и меня заколоть кинжалом!
Едва закончив объяснения, она сама бросилась преследовать Рагастена. За нею помчались двенадцать стражников и столько же лакеев. Остальные бросились к выходам и вооружились аркебузами.
Рагастен пробежал две или три комнаты. Неожиданно он оказался в обширном зале, чудесной роскошью которого он недавно восхищался: в зале пиршеств. Здесь он услышал какие-то крики, шум, топот ног… Он услышал голос Лукреции.
Рагастен огляделся. Он вдруг вспомнил, как шел по следам крови ночью, когда служанка оставила его одного в этом зале. Эти следы вывели его к Тибру. Он направился в эту сторону. И в тот самый момент, когда он исчезал за дверью в глубине зала, из двери в другом конце помещения выбежала Лукреция.
– Вон он! – задыхаясь, закричала она. – Он наш!
В несколько скачков она пересекла зал. Это было ужасное преследование. Она добралась до последней комнаты как раз в тот момент, когда Рагастен плечом вышибал стеклянную дверь, выходившую на Тибр.
– Попался! Хватайте его! – завопила Лукреция.
Рагастен в ответ на эти вопли только расхохотался. Стражники в испуге остановились. Лукреция разразилась бессильными проклятиями в адрес неба, уже освещенного лучами восходящего солнца, и упала навзничь, потеряв сознание.
А Рагастен нырнул в желтые речные волны и исчез из вида.
XXIV. Продажа капитана
Рассвет только еще пробуждался, когда в дверь гостиницы «Доброго Януса» постучал мужчина, по виду – еврей. Бартоломео, хозяин гостиницы, подойдя к окну, узнал утреннего посетителя.