Последние слова папы окончательно убедили Рафаэля.
– Синьоры, – продолжал старый Борджиа, – надо, чтобы вы знали всё… Мне очень тягостно сделать это признание…
– Святой отец, – сказал Рафаэль, – было бы недостойно заставлять вас склонять голову под грузом воспоминаний, о которых мы не имеем права судить.
– Дайте договорить Его Святейшеству, друг мой, – перебил художника Рагастен.
– И это тем более необходимо, – продолжил папа, кусая губы, – что теперь вы имеете права на… мою дочь… Кроме того, дорогое дитя мое, то, что я вам скажу сейчас, так ужасно, что вы отказались бы мне верить, если бы я не сообщил вам всей правды…
Папа встал. Лицо его, обрамленное седыми волосами, казалось в этот момент воистину святым. Его подрагивающий голос, в котором слышалась величественная боль, заставил вздрогнуть даже Макиавелли.
– Рафаэль, – торжественно сказал Борджиа, – дорогое дитя мое, вы знаете, как я любил вас среди всех художников, прибывающих в Рим… Если вы когда-либо питали какие-нибудь чувства ко мне, я взываю к вашему сердцу…
– Говорите, – отозвался Рафаэль упавшим голосом.
– Надо сказать открыто… Да, синьоры, я виноват… Да, демон плоти подверг меня испытанию… Да, я поддался искушению… Но сколькими слезами и молитвами я заплатил за эту ошибку, один Бог знает, потому что даже сам я не могу вспомнить, сколько я плакал и молился!.. Когда графиня Альма должна была стать матерью, беда обрушилась на эту несчастную женщину. Ее супруг, граф Альма, узнал об ее измене… тогда она, обезумев, подбросила ребенка!.. Сколько я перенес тогда!..
Папа остановился передохнуть, будто бы у него перехватило дыхание.
– Издалека я следил за девочкой, которую подобрала добрая Мага… Увы! Еще один человек тайно следил за ней и готовил страшную месть. Это был граф Альма!.. Вся его ненависть ко мне вылилась на голову невинной малютки… О! Как я тогда переживал!.. Я успокоился лишь тогда, когда убедился, что граф не знает, где находится ребенок… А чтобы уберечь ее от всякой мести, я решил оставить девочку на воспитание Маги. Она осталась девочкой из простонародья… Однажды я узнал, что она любима, что ее обожает молодой человек, сам достойный любви. Я вызвал к себе этокаго молодого человека. Я питал к нему самые дружеские чувства, которые выдавал за любовь к прекрасной живописи… Не так ли, Рафаэль Санцио?
– Это правда, святой отец…
– Шло время… И я надеялся, что ненависть графа Альмы угасла… Увы!.. Небо не позволила совершиться чуду… Внезапно меня поразил удар молнии… Я узнал, что граф отыскал следы ребенка… Я сразу же предупредил Магу…
– А! Я всё понял! – вскрикнул Рафаэль. – Это было в тот день, когда Мага попросила меня ускорить брак и бежать во Флоренцию…
– Да! – согласился папа, закрывший глаза, чтобы скрыть свою радость. – Это я дал ей такой совет… просьбу… Увы! В тот вечер, когда должно было состояться венчание, о котором Мага меня предупредила, я узнал, что граф расставил людей, чтобы похитить несчастного ребенка… Тогда я решил действовать… Необходимо было хранить строжайший секрет… Я не мог предупредить Санцио, не сознавшись в моей старой ошибке, секрет которой я надеялся унести в могилу… Я приказал похитить своего ребенка! Я намеревался доставить ее сюда… А потом отправить под охраной во Флоренцию… И только тогда предупредить вас, Рафаэль, через своего начальника полиции, словно бы я был тут ни при чем… И вы должны вспомнить, что когда пришли ко мне, маркиз де Рокасанта обещал вам найти вашу молодую жену…
– Это правда, святой отец!..
– А всё потому, что он был в курсе дела! Главе полиции можно доверять любые секреты… Итак, Рокасанта спланировал похищение, Рокасанта привез моего ребенка сюда, под наблюдение набожной и достойной женщины, Рокасанта должен был предупредить вас, как только бедная малышка окажется во Флоренции… Но здесь, Рафаэль, я вынужден собрать всё свое мужество, чтобы продолжать…
– О! Вы меня пугаете… Я боюсь, святой отец…
– Я поспешил в Тиволи, – продолжал, вздохнув, папа. – Я приехал сюда… и попытался успокоить свою дочь, не осмелившись сказать ей правду… Произошло ужасное!.. Я увидел, как она час от часу бледнеет и чахнет… Что же с нею случилось?.. Страшное несчастье, сын мой!.. Или, скорее, гнусное преступление!
Рафаэль смертельно побледнел и, отклонившись назад, потерял сознание. От падения его уберег подхвативший его Макиавелли, а подоспевший Рагастен старался привести друга в чувство, смачивая ему виски холодной водой.
– Черт возьми, синьор! – упрекнул он папу. – Вы измучили этого ребенка! Вы хотите его убить?
Папа обратил взор к небу и стал похож на мученика, решившегося выпить до дна горькую чашу.
– Я не скажу больше ничего, если это необходимо, – процедил он подавленно.
Рафаэль пришел в себя, и в течение нескольких минут в тишине слышались его душераздирающие рыдания.
– О! – хрипел несчастный молодой человек. – Я хочу всё знать… Хочу всё знать!.. Ради бога, скажите правду!
– Правда… она жестока, ужасна! За несколько часов до венчания мою дочь заставили выпить яд!..
– Но это невозможно!..
– Женщина… которой заплатил граф Альма!.. Так Розита рассказала врачам. Она всё поняла, но было слишком поздно!.. О! Несчастный отец! Я проклят, потому что небо позволило совершиться этому ужасному деянию!.. Мы использовали все средства, но безуспешно. О, моя дочь! Моя дочь!
И папа упал на кровать, закрыв голову руками, рыдая, словно сдерживаемая до сих пор боль оказалась слишком сильной.
Рафаэль больше не плакал… Он переводил взгляд с папы на Макиавелли и не мог ни на ком из них остановиться.
Внезапно он поднялся и, не совсем еще придя в сознание, проговорил:
– Я хочу ее видеть.
Борджиа поднял голову. Он встал и взял Рафаэля за руку:
– Пойдем, дитя мое… Мы вместе будем оплакивать ее… Идите и вы, синьоры…
И, увлекая Рафаэля, папа направился к двери:
– Одно мгновение! – холодно сказал Рагастен.
– Чего вы хотите, синьор? Собираетесь помешать этому ребенку в последний раз увидеть ангела, которого он любил, прежде чем эта светлая душа поднимется на небо?
– Я хочу, – ответил Рагастен, – точнее, не хочу возвращаться в подземелья замка Святого Ангела! И намерен помешать этому ребенку, как вы его назвали, попасть туда же!
– Я разделяю ваше мнение, – Макиавелли присоединился к шевалье.
– Синьоры… Ваши подозрения … после таких мучительных признаний…
– Никаких подозрений, синьор: простая предосторожность – вот и всё!
– Друзья мои! – взмолился Санцио. – Он же отец Розиты!.. Смилуйтесь над ним!.. Ради меня!..
Рагастен нервно покусывал ус. Он подал знак Макиавелли, который ответил молчаливым согласием.
– Рафаэль, – начал Рагастен, – мы понимаем вашу безмерную скорбь и уважаем ее… Нам кажется правдоподобным рассказ Его Святейшества… Но мы полагаем также, что суверенный понтифик не позабыл о мести. Мы тяжко оскорбили святого отца, и через пять минут после своего освобождения он всех нас засадит в каменный мешок… Вот я и хочу принять меры предосторожности… Пошли, Макиавелли!
Макиавелли взял Санцио за руку.
– Оставь меня! Уходи, если хочешь! – отмахнулся художник.
– Рафаэль, ты хочешь, чтобы нас убили?
Санцио переводил глаза с Рагастена на Макиавелли. Боль сделала его по-детски податливым, нерешительным. Одна мысль владела им: увидеть Розиту!
Услышав последние слова друга, он вздрогнул и выпустил руку папы. Макиавелли воспользовался моментом болезненной нерешительности художника и проскользнул в приоткрытую дверь, увлекая за собой друга. Рафаэль позволил увести себя без сопротивления, после чего Рагастен обратился к папе:
– Синьор, – произнес он, – позвольте…
– Синьор, – перебил его Борджиа, – как только вы покинете сад, бегите без оглядки! И больше никогда не попадайтесь мне в руки! Или, клянусь Небом, прощайтесь с жизнью!
– О! Вот таким вы нравитесь мне больше! Черт возьми! А знаете, в конце концов, вы тронули мое сердце…
Говоря это, Рагастен снова связал руки папы.
– Прощайте, синьор! Воспользуюсь вашим советом! Я не затыкаю вам рот. Видите, я великодушен с вами и веду честную игру… Кричите! Кричите!.. И вас скоро услышат…
Рагастен вежливо простился с папой и выбежал в сад. Он еще не успел выбраться за ограду, как услышал крики папы о помощи.
– Десять минут, чтобы его услышали, – подсчитывал он на бегу, – пять минут, чтобы нашли, столько же надо, чтобы оседлать лошадей… А мы к тому времени будем уже далеко!..
Он настиг Макиавелли и Санцио:
– Быстрее! Бежим к Спалакаппе и – в путь! Через четверть часа за нами помчится вся папская кавалерия… На наше счастье, ночь темна… Бежим!
– Бегите! – с каким-то суровым спокойствием промолвил Рафаэль.
Рагастен воздел руки к небу и уронил их.
– Пусть будет так! – сказал он.
Макиавелли посмотрел на него с таким видом, словно хотел сказать:
– Что вы хотите?.. Делать нечего…
– Бегите! – повторил Рафаэль. – Опасность грозит только вам. Могу поклястся, друзья, что папа не сделает мне ничего плохого… Бегите… Бегите же… Вы сказали, что не хотите видеть меня обезумевшим от боли? Что с вами станет от того, что я увижу ее в последний раз?.. И потом я… Если меня убьют, тем лучше! Как я буду жить теперь?..
– Ладно! – сказал Рагастен. – Какая разница: умирать здесь или где еще?
И он уселся на камень.
– Бегите! – повторил Рафаэль, заламывая руки.
– Слушай! – заговорил Макиавелли. – Едем с нами! Ты вернешься на виллу завтра утром, на рассвете…
Рафаэль замотал головой, точно непослушный ребенок.
– Клянусь тебе, что мы далеко не уедем… Только пойдем… Это в полусотне шагов отсюда. Я знаю местечко, где можно спрятаться на ночь… А завтра утром поступай, как хочешь!..
– Ты клянешься?
– Клянусь!
И все трое быстро побежали
– Самое время! – сказал Рагастен и показал на виллу, где уже замелькали огни.
Макиавелли указывал дорогу.