– Благослови вас Бог, вас, вернувших меня моему Рафаэлю, – произнесла она с бесконечно нежной улыбкой, протягивая руки. – Вы вернули мне счастье… Никогда не забуду я своих братьев…
– В таком случае, – серьезно сказал Рагастен, – я требую исполнить обряд посвящения, на которое мне дает право этот драгоценный титул!..
Розита подставила щеки, и шевалье поцеловал ее. Тщетно стараясь подавить свое возбуждение.
– Будь счастлива, сестричка! – нежно сказал он.
Потом пришла очередь Макиавелли. И наступила для этих людей, собравшихся вместе под прекрасным звездным небом в ночи, пропитанной запахом горной лаванды, редкая минута полного счастья, которого – увы! – так мало в человеческой жизни.
Когда Розита и Рафаэль поднялись в повозку, они удивленно вскрикнули, потому что Мага куда-то исчезла!
– Увы! – тихо проговорил Рафаэль. – Решение ее непоколебимо. Даже слезы Розиты не могли его изменить… Еще в Риме мы уговаривали ее поехать с нами… Бедная мама Роза!
Розита тихо плакала.
– Поехали! – торопил Макиавелли. – Время подгоняет!..
– Поехали, – вздохнул Санцио.
Повозка покатилась дальше. Тогда Мага вышла из зарослей, в которых она пряталась. Она пыталась подольше различать в ночи удаляющуюся повозку. По щекам ее катились крупные слезы.
Потом она развернулась и пошла быстрым шагом в направлении Тиволи… И теперь в ее пылающем взоре можно бы было заметить далеко не нежные чувства, а отчаянную, неукротимую решимость.
На рассвете повозка, сделав громадный круг, достигла Флорентийской дороги. Рагастен подал тогда Макиавелли знак остановиться.
– Друзья мои, – сказал он, – мы должны расстаться. Теперь путь свободен. Вы едете прямо во Флоренцию, а у меня есть еще кое-какие дела в этой стороне…
– Мы расстаемся? – разом удивленно вскрикнули Макиавелли и Санцио.
Они попытались переубедить шевалье. Но их просьбы, их увещевания, настояния Розиты – всё наталкивалось на решимость Рагастена.
Пришлось Санцио и Макиавелли отступиться. Они простились очень тепло. И сотни раз обменивались обещаниями, но окончательно простились только после того, как Рагастен уверил друзей в том, что он сам вскоре приедет во Флоренцию.
Повозка под управлением Макиавелли тронулась. Розита и Рафаэль, высунувшись из-за портьер, обменивались последними приветами с застывшим посреди дороги шевалье… Потом дорога резко повернула, и Рагастен остался один.
Тогда он обратился к Спадакаппе:
– Слушай, я не хочу обманывать тебя. Кампания, которую я начинаю, будет богата неожиданными тычками судьбы, предупреждаю тебя…
– С вами, синьор шевалье, я ничего не боюсь. А вы, никак, хотите сражаться?..
– Да, Спадакаппа. Это тебе подходит?
– Подходит, синьор. Вот только разрешите задать вам вопрос?
– Один? Разрешаю.
– До сих пор вы только и делали, что сражались: с толпой простолюдинов, с папскими сбирами, с такими могущественными синьорами, как Чезаре Борджиа, с самим папой!.. С кем же на этот раз вы намерены биться?
– С целой армией! – просто ответил Рагастен.
XXXVIII. Беседка у окна
В течение нескольких дней Рагастен в растерянности блуждал по горам; разные мысли навещали его: он то намеревался вернуться во Францию, то хотел отправиться во Флоренцию… Между тем, как ни капризны были повороты его бесцельного бродяжничества, судьба неуклонно приближала его к городку Монтефорте. И так случилось, что на пятидесятый день своих скитаний Рагастен оказался всего в двух суточных переходах от Монтефорте.
В тот момент, когда шевалье сделал это судьбоносное для себя открытие, он оказался в бедной гостинице одной заброшенной деревушки, куда он прибыл всего два часа назад. Он сидел за бутылкой крепкого вина, которую охлаждал в ведре холодной воды, что приносили прямо из колодца. Правда, это свидание с бутылкой проходило у Рагастена у густо обвитой плющом беседки, что находилась в саду, подступавшем почти к самой гостинице, так что между беседкой и стеной захудалой гостиницы оставался только узкий проход.
Упомянутую стену прорезало окно на уровне нижнего этажа. Окно выходило на маленькую комнату, хорошо защищенную беседкой от солнечного жара и нескромного взгляда. Собравшиеся в комнате несколько человек говорили между собой. И все, что они говорили, Рагастен мог услышать.
Несколько слов, произнесенных чуть громче, заставили Рагастена насторожиться. С того момента он не пропускал ни одного слова, сказанного в маленькой комнате. Их разговор вызывал у Рагастена живейший интерес. Он даже встал и подошел как можно ближе к стене зелени. Он напрягал слух, глаза его сверкали. Когда же привлекший его внимание разговор подошел, по его мнению, к концу, Рагастен осторожно наклонился и подал знак мужчине, чистившему во дворе конскую упряжь. Тот подбежал.
– Спадакаппа, – шепнул ему на ухо Рагастен, – видишь эту комнатку, не так ли? Дверь ее выходит в коридор, пересекающий гостиницу. Встань перед ней и не шевелись…
– Хорошо… Иду…
– Подожди!.. Возьми с собой шпагу. Если дверь откроется и кто-нибудь захочет выйти…
– Надо, чтобы он наткнулся на стальное острие?
– Верно… Ты всё отлично понимаешь!
Рагастен несколько мгновений подождал. Потом, когда он посчитал, что Спадакаппа занял свой пост, покинул беседку и вошел в узкий проход, о котором мы сообщали, подкрался к окну и запрыгнул в комнату, сказав при этом самым шутливым тоном, на какой только был способен:
– Здравствуйте, синьоры!.. Рад вас встретить здесь!..
XXXIX. Замужество Примаверы
На улицах городка Монтефорте в один прекрасный летний вечер царило большое оживление. Простолюдины и солдаты в большом количестве стремились на главную площадь, в глубине которой возвышался дворец графов Альма в элегантном флорентийском архитектурном стиле.
Фасад дворца был расцвечен огнями. Большой парадный зал вместил толпу господ в военных одеждах. Среди них находились все те персонажи, кого мы видели в римских катакомбах. В глубине зала возвышался графский трон, пока незанятый. Все с нетерпением ожидали прибытия графа Альмы и его дочери Беатриче.
Группа из пяти или шести молодых людей в нескольких шагах от трона окружали красивого старика с белой бородой: князя Манфреди, который, несмотря на свои семьдесят два года, первым отозвался на призыв графа Альмы… Вот-вот, как ожидалось, должна начаться война.
Граф Альма волей-неволей стал душой обширного заговора, объединившего всех тех, у кого Чезаре отнял владения. В этом собрании должны были договориться о мерах, которые следует принять.
Прибывший после полудня шпион принес новость, что Чезаре только что покинул Рим во главе пятнадцатитысячного войска, состоявшего как из пехотинцев, так и из конников. Кроме того, он вез с собой десять полевых кулеврин[24] и восемь бомбард[25], способных стрелять крупными каменными ядрами на расстоянии более двухсот шагов.
Приближалось время, когда граф Альма должен был занять место на троне и открыть совещание. В зале слышалось тихое гудение голосов. В группе, окружавшей Манфреди, кто-то громко сказал:
– Граф Альма считает себя нашим главным военачальником; по-моему, это излишняя честь для него… Возможно, ему стоило бы взять под свое командование полк из армии Чезаре.
Эти слова, передающие беспокойство и обвинения многих вождей, вызвали ледяное молчание. И в этот момент дверь, находившаяся возле трона, резко открылась. Все взгляды обратились в эту сторону. Беатриче была одна!
В толпе наступило минутное оцепенение. Что же делает граф Альма?.. Это оцепенение вскоре сменилось любопытством, когда Беатриче решительно направилась к графскому трону и встала возле него… В зале воцарилась полная тишина.
Беатриче, стройная, одетая в длинное платье из серого бархата, окинула взглядом ассамблею.
– Синьоры, – сказала она недрогнувшим голосом, – у меня для вас очень неприятная новость: граф Альма исчез из Монтефорте.
При этих словах в зале поднялся гвалт.
– Измена! – кричали многие вожди.
Беатриче подняла руку, и таково было ее влияние на всех этих синьоров, суровых воинов, что одного ее жеста хватило, чтобы в зале восстановилась тишина.
– Те, кто боятся, могут уходить. А с теми, кто останется, сколь бы мало их ни оказалось, я надеюсь еще раз защитить свой город от Борджиа… Привратники, откройте парадную дверь!..
Никто не вышел… Беатриче опять гордым взглядом окинула ассамблею.
– А теперь, – раздался ее громкий голос, – я могу сказать, что Монтефорте будет спасен, а Италия, возможно, будет вырвана из рук деспотов… Спасибо, синьоры!.. Вы успокоили мое сердце.
Собравшиеся слушали ее слова, и они рождали в них чувство абсолютной преданности. Конечно, не один из них погибнет, унося с собой улыбку Примаверы. И эти чувства люди выразили длительной овацией.
Исходя из настроений собравшихся, Беатриче заключила, что отныне она является безоговорочным и суверенным арбитром всех принимаемых решений. Она заняла место на графском троне, показывая, что стала фактическим главой государства в отсутствии графа Альмы. В этот момент поднялся молодой человек с гордым выражением на лице и громко произнес короткую речь:
– Я, Джованни Малатеста, сын Гуидо Малатесты, убитого в Римини при защите своих прав, прерогатив и свободы, заявляю, что Италия страдает от постыдной сервильности и что мы должны отобрать у Борджиа все, что они у нас взяли. Сначала мы спасем Монтефорте, потом возьмем Римини, Имолу, Болонью, Пьомбино, Урбино, Пезару, Фаэнцу и Комерино. Согласны ли вы, что Священная лига, которую мы сегодня создадим, поставит перед собой такую грандиозную цель? Согласны ли, что, отбросив Чезаре от Монтефорте, мы займемся освобождением Италии?
Ответом был единый крик одобрения и лихорадочные аплодисменты.
– Однако, – продолжал Джованни Малатеста, – нашим верховным вождем остается граф Альма. Он согласился взять в свои руки командование коалиционными силам. Но граф Альма исчез… Что с ним стало? Нам надо узнать. И мне кажется, я это знаю!