– Синьоры, – сказал тогда князь, – вот мой ответ.
Голос старика был до странности спокоен. Какая-то величественная торжественность снизошла на его лицо, которое совсем незадолго до этого было измождено страстью.
– Синьоры, – продолжал он, – такой ответ дал бы всякий здравомыслящий человек. Выдать вам шевалье де Рагастена было бы не только трусостью…
Парламентеры было собрались уходить.
– Подождите, – остановил их князь. – Все вы знаете о личной ненависти Чезаре Борджиа к шевалье де Рагастену. И вы являетесь предложить мне, кавалеру ордена Храбрости, выдать своего противника его смертельному врагу! Это смертельно оскорбляет меня!
– Князь! – высокомерно прервал офицер.
– Я еще не закончил! – всё с той же торжественностью сказал Манфреди. – Вы наверняка не поймете причину моего отказа, даже если я вам растолкую ее. Вы и ваш хозяин способны воззвать к вероломству, но вы не сможете понять верности. Как уже сказал в начале, я дам ответ здравомыслящего человека.
Парламентарии побелели от ярости. Рагастен же изумленно спрашивал себя, не грезит ли он.
– Вот так, синьоры, – закончил Манфреди. – Идите и скажите своему герцогу, что шевалье де Рагастен – тот единственный человек, которого я не могу выдать просто потому, что назначаю его с этого момента своим заместителем, уполномоченным взять на себя командование армией в случае моей смерти в сражении.
– Князь! – вскрикнул переполненный эмоциями Рагастен.
Манфреди жестом призвал его сохранять молчание. Потом он обратился к посланникам Чезаре:
– Идите, синьоры! Нам нечего больше сказать друг другу.
Офицеры отдали честь; большая дверь растворилась; герольды протрубили отрывистый фанфарный сигнал. Потом парламентарии пересекли галерею; эскорт последовал за ними…
Князь и Ргастен остались одни. Шевалье, с переполненным чувствами сердцем, побежденный великодушием соперника, смотрел на старика с почтением.
– Синьор! Вы не должны меня благодарить. Я поступил так ради самого себя… Я должен был повиноваться девизу ордена, к которому принадлежу: «Храбрый, верный и чистый!»
– Этот девиз, – голос Рагастена дрожал от чувств, – возможно, и обязывал вас не выдавать меня Чезаре, но он не принуждал вас назначать меня вашим преемником.
– Молодой человек, вы меня не поняли… Я сейчас понятно объясню, чего я ожидаю от вас.
– Говорите, монсиньор. Заранее подчиняюсь вашим пожеланиям.
– Да!.. Знаю, что можно положиться на ваше слово. Поклянитесь же, синьор, что вы будете уважать мою волю.
– Клянусь своим именем, – торжественно сказал Рагастен. – Клянусь вам знаком чести и рыцарства, который вы мне повесили на шею.
– Отлично! – сказал с мрачным удовлетворением старик. – Прежде всего я требую от вас никогда не рассказывать ей о том, что произошло между нами.
– Клянусь вам…
– Это на тот случай, если судьба нежданно столкнет вас, но теперь я требую от вас не пытаться ее увидеть, пока я жив.
Рагастен на секунду задумался.
– Клянусь вам, – вымолвил он наконец. – Вы получили надо мной такую власть и жестоко пользуетесь ею.
– Я пользуюсь своим правом великодушно, – ответил старик, но, придя в себя, он продолжил: – Синьор, в том отвратительном положении, в котором я по вашей воле оказался, я не могу надеяться на дуэль, от которой вы отказались бы. Тем не менее ваша жизнь принадлежит мне.
– Она ваша, – твердо сказал Рагастен.
– Ну если ваша жизнь принадлежит мне, – продолжил князь с ледяной холодностью, – значит, я имею полное право распоряжаться ею по своему усмотрению?..
– Да, синьор.
– Хорошо. И вот что я решил: при нашем следующем столкновении с Чезаре Борджиа вы позволите убить себя…
Рагастен вздрогнул. Всё существо его инстинктивно возмутилось, но он глухо ответил:
– Да, я дам себя убить!
Старый Манфреди восхищенно посмтрел на человека, который самым обычным тоном дает такой страшный ответ.
– Вы дали слово, – сказал он.
Рагастен кивнул головой, потом низко поклонился старику и вышел.
LII. Капрера
Чезаре пришел в бешенство, когда его посланцы принесли ответ князя Манфреди.
– Видишь, как ты меня подставила, – раздраженно сказал он Лукреции, присутствовавшей на этой встрече.
Лукреция не ответила. Она размышляла, пытаясь предположить, что может произойти.
– Это железные люди! – сказала она Чезаре. – Я могла бы догадаться… Но еще ничего не потеряно!
– Что ты хочешь сказать?
– Позволь мне действовать… Я вернусь в Монтефорте.
– Кончится тем, что тебя схватят!
Лукреция пожала плечами.
– Дай мне четырех верных и крепких людей, – просто сказала она.
Чезаре вызвал офицера и назвал ему имена четырех человек из своей личной гвардии.
– Хочу сыграть превосходную партию, – объяснила Лукреция. – В случае победы польза будет двойная: и тебе, и мне.
– Говори яснее.
– Бесполезно. Увидишь… Одно только слово. Когда ты рассчитываешь пойти на приступ?
– Через три-четыре дня, как только рана позволит мне сесть на коня…
– Хорошо, этого мне достаточно.
И несмотря на всё, что мог еще сказать Чезаре, Лукреция отказалась от всех объяснений.
В Монтефорте, после сцены, произошедшей с князем Манфреди, Рагастен закрылся в своей комнате. Только так он мог сдержать слово, данное князю.
В течение этих ужасных дней жизнь Рагастена превратилась в долгую агонию. Как-то вечером Спадакаппа сообщил ему, что по городу ходят слухи о предстоящем следующим утром сражении, что отмечено перемещение полков Чезаре и предполагается штурм города.
– Наконец-то! – выдохнул молодой человек.
– Что это с вами, синьор? – спросил Спадакаппа. – Вы не едите, не спите. Вы худеете на глазах… Уверен, что вас сглазили.
– Ты так думаешь?
– Черт возьми! А как еще объяснить столь заметные изменения?
– Может быть, ты и прав. Ну а пока начисть как следует мое оружие к завтрашнему дню.
– Значит, вы все-таки собираетесь сражаться?.. Несмотря на сглаз?..
– А почему это должно помешать мне воевать?
– Ну… Если вас сглазили, то вы неизбежно погибнете в первой же стычке!
– Стало быть, одним поводом больше!..
Спадакаппа ничего не понял и замер в изумлении. Но потом по знаку хозяина он удалился, покачивая головой.
Всё это время Беатриче сжигало беспокойство. Наутро после своей последней встречи с Рагастеном она, как обычно, вернулась к своей скамье. Князь Манфреди, так же как обычно, составлял ей компанию в течение одного часа. Ничто в словах или поведении старика не раскрывало его интимных забот. Потом Манфреди отступился от Беатриче или притворился, что отступился. Он наблюдал за Примаверой издалека. Рагастен не приходил.
Вернувшись к себе, Примавера в тысячный раз задавала себе мучительный вопрос: «Почему он не пришел?» Назавтра, да и в последующие вечера, всё повторялось. Беспокойство молодой княгини росло.
Однажды вечером, когда она, терзаемая беспокойством, сидела одна на своей скамье, перед нею внезапно появились князь Манфреди и граф Альма.
– Мы уезжаем! – взволнованно сообщил князь.
А граф Альма добавил:
– Наша передовая стража только что сообщила о крупных передвижениях войск в лагере Чезаре. Ясно, что завтрашним утром они снова пойдут в атаку. Надо, чтобы эту ночь мы провели в лагере… Прощай, дитя мое… Мы очень надеемся, что еще раз удастся отразить атаку Чезаре.
Граф сжал дочь в объятиях. Примавера сильно побледнела. Когда князь Манфреди подошел проститься, она решилась покончить с пугающей неизвестностью…
– Полагаю, что все наши воины уже на своих постах?..
– Все! – ответил Манфреди. – Рикордо, Тривульче, Малатеста, Орсини… Все!
– А шевалье де Рагастен?..
Едва она произнесла это имя, как лицо ее покраснело, а потом, мгновение спустя, приняло тот свинцовый оттенок, который приносит горячка.
– Шевалье де Рагастен? – переспросил граф.
Но Манфреди сжал в темноте его руку и спокойно, по видимости, ответил:
– Шевалье уже несколько дней выполняет особую миссию…
– Опасную? – спросила Примавера, чуть не умирая от страха.
– Да, – утвердительно ответил князь, – опасную, которая, вне всякого сомнения, будет ему стоить жизни.
И он быстрым шагом удалился, граф Альма последовал за ним. Князь весь кипел, он задыхался.
Примавера, покачнувшись, отступила и упала на скамью, она закрыла лицо рукам и захлебнулась рыданиями. Потом чувства ей отказали, глаза подернулись пленкой и она без сознания сползла на землю.
Когда Примавера пришла в себя, она увидела склоненную над нею незнакомую женщину, одетую в костюм, который носят зажиточные селянки из окрестностей Монтефорте.
– А! – вскрикнула женщина. – Наконец-то вы пришли в себя!..
– Кто вы? – спросила Примавера.
– Крестьянка из окрестностей, синьора.
– Что вам нужно?
– Я искала синьору Беатриче… Может, вы ее встречали?.. У меня срочное дело к ней.
– Я Беатриче… Говорите!
– Вы синьора Беатриче?.. О, как я счастлива!.. Я так долго хотела вас увидеть… В наших краях говорят, что прикосновение к вашей одежде приносит счастье невестам вроде меня.
Примавера не удержалась от улыбки.
– Вы сказали, что у вас дело ко мне?
– Да, синьора, к вам! И мне наказали, чтобы мой разговор с вами никто не мог услышать…
– Говорите… Мы в безопасности. Кто вас послал?
– Один молодой человек, красивый, статный и храбрый… У него какое-то странное имя… Видно, чужеземец.
– Шевалье де Рагастен! – вскрикнула Примавера.
– Точно, – подтвердила селянка.
– Говорите же! Где он? Почему он послал вас? Он не ранен?
– Увы!.. Вы догадались.
Примавера внутренне собралась, призвала на помощь все свое мужество.
– Скажите мне всё! – сказала она со спокойной решимостью.
– Хорошо, синьора… Вы, может быть, знаете нашу ферму?.. Она находится в двух часах от Монтефорте… Может, чуть больше… И вот вечером, когда солнце уже садилось, мы увидели, как во двор фермы въехал всадник… Я вышла к нему спросить, что ему надо. И тут я увидела, что всадник спешился и прошел несколько шагов, покачиваясь и держась рукой за грудь. Потом он упал на наш порог.