льства.
И вот, наконец, свершилось. Утром звонит дежурный секретарь из приемной Ельцина и велит срочно прибыть в Кремль. Догадываюсь, для чего, но на всякий случай задаю уже ставший для меня привычным вопрос: что случилось-то?
– Тут вас, сударь, ждет новый кабинет, – делает паузу и добавляет с ехидцей: – И даже новая секретарша!
Возле Спасских ворот встречаю сотрудника кремлевской комендатуры. Не сказать, что мы знакомы – знаю в лицо, но не знаю по имени. Не уверен, что прежде мы хотя бы здоровались. А тут вдруг берет меня под руку (кажется, дай ему волю, он бы и портфель мой понес) и сообщает донельзя радостным тоном официанта, сумевшего услужить состоятельному клиенту:
– По кремлевским меркам вы у нас в числе особо приближенных и весьма влиятельных – вас разместили на президентском этаже и совсем рядышком с Борисом Николаевичем!
Помещение, в котором мне предстоит трудиться, язык не поворачивается назвать кабинетом. Подобное видел разве что в фильмах про советских вождей – зал размером чуть меньше волейбольной площадки, апартаменты с комнатой для отдыха и с персональным санузлом, а еще приемная, в которой может ожидать аудиенции десятка два посетителей. И отдельный кабинет для помощника, которого у меня покуда нет, но который вот-вот появится, потому как положен по штатному расписанию.
А вот и мой первый визитер – вступивший в должность коменданта Кремля генерал Барсуков. Зашел поздравить с новосельем. Он, как мне кажется, тайно недолюбливает Коржакова и, видимо, в пику тому относится ко мне с подчеркнутой симпатией. А, может, дело вовсе не в Коржакове, а просто ему нравится «Комсомолка» и заметки, которые я в ней время от времени продолжаю публиковать. Как бы то ни было, плачу коменданту взаимностью – встретив в коридоре или на улице, всегда радостно приветствую и непременно останавливаюсь поболтать.
– Ну как, – генерал окидывает взглядом мои обширные владения, – нравится комнатенка?
– Да уж лучше той, где до меня маршал повесился.
– Это верно. Хотя с этим кабинетом тоже не все чисто.
Генерал слывет большим знатоком кремлевской истории, особенно ее советского периода, и о каждом закутке может рассказать нечто такое, что будоражит воображение и вселяет ужас. Это меня и настораживает: а что с этим кабинетом не так?
– Его первый хозяин тут такое вытворял… Волосы дыбом!
– О господи!
– Его расстреляли. Не здесь, конечно, в другом месте. Но свой последний день на воле он провел здесь, вот в этом кабинете, за этим самым столом.
– Это кто ж такой?
– Лаврентий Павлович Берия.
Слух о том, что Вощанов работает в бывшем кабинете Берии, разнесся по всей округе. От желающих навестить не стало отбоя, и благодаря этим визитам я понял, насколько наши люди одинаковы в своем отношении к тоталитарному прошлому – всеми движет желание на какой-то миг почувствовать себя в шкуре кровавого тирана. Все визиты «к Берии» начинаются с вопроса: «Здесь действительно все как при нем?». Получив утвердительный ответ, гость усаживается за дубовый письменный стол, елозит задом по старому кожаному креслу и щелкает выключателем настольной лампы с зеленым абажуром. Оглядевшись, замечает за спиной дверь: «А там что?», и узнав, что это вход в комнату отдыха, просит разрешения осмотреть. Осмотр начинается с того же вопроса: «И здесь тоже все осталось, как было при нем?», после чего у визитера рождается желание сначала сесть, а потом и полежать на старом диване. Из этого положения его глаз улавливает еще одну дверь: «А там у него что?». Еще не было такого гостя, который бы не пожелал заглянуть в туалет, и почти каждый непременно дергает за цепочку старого фарфорового унитаза (дамы стесняются, а у мужчин нередко возникает потребность воспользоваться им по прямому назначению). А заканчивается визит, как правило, радостным возгласом: «А что если нам выпить по рюмочке у самого Берии?!»
…Сегодняшние переговоры с вождем Незалэжной паном Кравчуком обещают быть непростыми. На всех совещаниях по Союзному договору, что проводились Горбачевым еще до путча, тот подчеркнуто держал себя так, будто его слово в этом вопросе самое весомое. Понятное дело, шефу такое не нравилось, но он терпел и ничем не выказывал своего недовольства. В конце концов, он, Ельцин – всенародно избранный президент, а Кравчук – зависимый от депутатских капризов глава парламента. Но в начале декабря на Украине состоятся президентские выборы. Нет сомнений, что Макарыч победит и станет ему ровней по должности. Он и сейчас с гонором, а уж тогда с ним вообще слада не будет. Так что надо заранее, покуда самостшшсть окончательно не вскружила голову, дать ему понять, что надо бы поумерить не в меру взыгравшую спесь.
– Э-э, да он же ни дня на производстве не работал! – Ельцин читает составленную мною биографическую справку на высокого украинского гостя. – Партаппаратчик!
Один из ее пунктов – «Научная деятельность» – привлекает особое внимание: оказывается, он еще и кандидат наук! И с ухмылкой превосходства Ельцин зачитывает название диссертации: «Сущность прибыли при социализме и ее роль в колхозном производстве».
– Знаю я, как партработники свои диссертации стряпали! Меня, когда я в Екатеринбурге руководил строительством, тоже один профессор из Москвы уговаривал написать.
– А о чем, не помните?
– Что-то такое о роли партии в сокращении сроков строительства и повышении его эффективности. Хорош бы я был сейчас с таким научным багажом!
Впервые Борис Николаевич принимает коллегу из союзной республики не в Белом доме, а в Кремле. Это приподнимает его государственный статус до горбачевского и указывает Кравчуку на его политический провинциализм. Психологический эффект Кремля срабатывает – гость подавлен величием Большого Николаевского дворца и парадных залов, примыкающих к личным покоям императора Николая II, именуемым «собственной половиной». И хлопцы из его свиты тоже под впечатлением. Правда, те ведут себя как селяне, впервые оказавшиеся в столичном ресторане высшего разряда – с испугом и показным безразличием: «Воно нам треба? Та бачили ми i пошжарнее!». Но Кремль – это Кремль, а его Хозяин – почитай, что властитель 1/6 части суши! Не захочешь, а склонишь голову.
Ельцин с Кравчуком, едва поздоровавшись, удаляются для разговора с глазу на глаз. Для членов делегаций, не успевших позавтракать, здесь же, возле царских апартаментов, устроен фуршет. Желающие могут выпить чай-кофе и отведать кремлевскую выпечку с бутербродами. Желают в основном гости. И это понятно – они вылетели из Киева ни свет ни заря, а из дома вышли, поди, еще ночью. Вокруг накрытого белой скатертью большого стола не протолкнуться.
Можно подумать, будто Кравчук привез с собой всех своих министров и половину депутатов Верховной рады.
Когда мы с Дмитрием Рюриковым, помощником Ельцина по международным делам, входим в зал, украинские сановники, видимо, решив, что мы технический персонал российского протокола, никак не реагируют на наше появление и продолжают, жуя, обсуждать какие-то свои проблемы. Разговор ведется на русском. Похоже, этот язык, как средство коммуникации, для них и привычнее, и понятнее. Но вот в зал входит генерал Павел Грачев, председатель новоиспеченного Государственного комитета России по оборонным вопросам. Он у нас фигура публичная, в последнее время часто мелькает на телеэкранах. Не удивительно, что гости сразу узнают героя августовских событий, а, узнав, отчего-то сразу переходят на рщну мову. Чувствуется, не всем из присутствующих она дается легко.
– Здорово, тезка! – не знаю почему, но у нас с Грачевым как-то само собой сложились неформальные полуприятельские отношения. – Говорят, ты в кабинете у Берии сидишь, это правда?
– Чистая правда.
– Там и на самом деле все осталось, как было при нем? – и, получив утвердительный ответ, высказывает уже измучившую меня просьбу: – А можно зайти посмотреть?
Хочешь – не хочешь, приходится проявлять гостеприимство:
– Милости просим! В любое не занятое обороной Родины время!
– А давай сразу после этих переговоров?
Переговоры затянулись до сумерек. Признаться, я чертовски устал за этот день, но не нахожу подходящего повода, чтобы отложить генеральский визит. Одна надежда, что он не будет слишком долгим. В конце концов, и у меня, и у него завтра напряженный рабочий день, поэтому не хотелось бы засиживаться тут до полуночи. Выспаться бы.
Грачев стоит в дверях бывшего кабинета Берии и внимательно осматривает интерьер. Далее следует первый и он же самый главный вопрос: «И с тех пор здесь действительно ничего не менялось? Все как при нем?», после чего садится за дубовый письменный стол, елозит по кожаному креслу, видимо, пытаясь ощутить своим задом то, что чувствовал зад Лаврентия Павловича, и щелкает выключателем лампы с зеленым абажуром.
– А там у него что? – я уже перестал удивляться тому, что гости говорят «у него», а не «у тебя». – Наверное, комната отдыха? Пойдем, посмотрим.
Далее все по типовому сценарию – диван, туалет, предложение выпить. Чувствуя непреодолимое желание поскорее отправиться домой, иду на хитрость:
– Я бы с удовольствием, да нет у меня никакой выпивки. Закончилась.
И эта незатейливая уловка оказывается ошибочной по своей сути. Надо было сказать, что вообще не пью. Или что болен, что у меня язва. А еще лучше не язва, а какая-нибудь сугубо мужская болезнь (такой диагноз рождает большее сочувствие) и я как раз сейчас принимаю антибиотики, которые никак не сочетаются с алкоголем. В любом случае, «закончился» – не лучшая из моих отговорок, потому как гость реагирует на нее многообещающим жестом: мол, не дрейфь, тезка, для нас это не проблема!
– Позвони на Знаменку и распорядись, – ординарец Грачева вскакивает и выходит в приемную исполнять приказ командира. – Ты что, Паша, забыл, что мой штаб, можно сказать, прямо напротив Кремля? Мы же с тобой соседи!
Через полчаса или чуть более того в кабинет входят два полковника с коробками в руках. В одной весело позвякивает стеклянная тара, из другой оружейными стволами торчат разнокалиберные палки колбасы.