Не могу сдержать удивление: почему же он мой? Но шеф, похоже, меня не слышит:
– Мы все входим в рынок! И священники тоже входят! А иначе останутся. – подбирая подходящее слово, Ельцин несколько раз бьет ребром ладони о стол, – останутся советскими, понимаешь! И пойдут просить милостыню у коммунистов. Или у вашего Горбачева. Вы этого с Югиным добиваетесь?
…На следующий после Рождества день патриарх, как и обещал президенту, приехал в Кремль. На сей раз встреча приторно-сладкая. Гость и хозяин поочередно восхваляют друг друга: один – за труды во благо православия, другой – за поддержку курса на демократическую модернизацию России. В ответ на любое высказывание президента Алексий согласно покачивает возвышающимся на голове куколем. Ельцин отвечает взаимностью – с пониманием и готовностью реагирует на все пожелания Святейшего. А по завершении разговора оба удаляются на приватный обед.
На этот раз искать красное вино не потребовалось. Россия уже шагает по пути рыночных преобразований, и нехватка многих товаров ушла в прошлое. Одними из первых сгинули в небытие табачный и винно-водочный дефициты, за что особая благодарность народа, в том числе и Московскому патриархату.
Александр Васильевич КоржаковБлижний круг «Царя Бориса»
Знакомство
Переехать из Свердловска в Москву Ельцина уговорили Лигачев и Горбачев. Борис Николаевич колебался. Это предложение казалось ему и заманчивым, и опасным одновременно. В столице предстояло заново самоутверждаться, в Свердловске же авторитет и влияние Ельцина были безграничными.
И все-таки, поддавшись на уговоры товарищей, а также подчиняясь партийной дисциплине, в апреле 1985 года Борис Николаевич перебрался в Москву. Когда я спустя некоторое время приехал в Свердловск вместе с ним, то понял, почему он раздумывал над предложением переехать в столицу. Здесь ему каждое дерево, каждая скамейка были знакомы, все при нем делалось. Был и свой, местный «Белый дом» – областной комитет партии. Не очень, правда, красивый – монументальная железобетонная коробка, хотя по советским стандартам «начинка» внутри здания смотрелась вполне современно.
Но сколько бы Свердловск ни называли третьей или пятой столицей России, по сравнению с Москвой он выглядел периферией. Это Ельцин понимал, потому и покидал родной город, правда, с ноющим сердцем.
В Москве карьера развивалась стремительно. Проработав заведующим Отделом строительства ЦК КПСС всего пару месяцев, Борис Николаевич стал секретарем Центрального комитета партии. В конце декабря 1985 года его назначили первым секретарем Московского городского комитета КПСС. Вот тогда мы и познакомились.
По Инструкции об охране высокопоставленных деятелей партии и государства, я должен был прийти к Ельцину только после его назначения кандидатом в члены Политбюро. До этого момента оставалось полтора месяца, но все уже знали: Ельцина на ближайшем, февральском пленуме непременно сделают кандидатом. Раз уж он первый секретарь МГК и собирается проводить радикальные реформы, то и охранять его решили усиленно.
А вообще-то секретарю ЦК КПСС, кем Борис Николаевич тогда являлся, был положен один человек – комендант: он и за охрану отвечает, он и любые, в том числе личные, семейные поручения выполняет…
Накануне Нового, 1986 года, 30 декабря, Борис Николаевич меня впервые вызвал. Беседа была краткой, минут пять. Я фактически пересказал анкету – где родился, где работал, какая у меня семья. Он слушал внимательно, но я понял: все это он уже сам прочитал.
– Ну что ж, Александр, будем работать вместе, – сказал Борис Николаевич. – Встречайте Новый год дома, а потом заступайте.
Первого января 1986 года я вышел на новое место работы.
Чуть позже, в феврале, у Ельцина появился помощник – Виктор Васильевич Илюшин. Они были знакомы еще по Свердловску. Илюшин раньше Бориса Николаевича переехал в Москву на повышение, став ответственным работником ЦК КПСС.
Виктор Васильевич произвел на всех впечатление человека сурового и педантичного. Он вынужден был, по просьбе Ельцина, перейти из ЦК КПСС в Московский горком и рас-ценивал этот переход как очевидное понижение в должности, но, видимо, отказать бывшему патрону не смел.
Уехав из Свердловска, Илюшин мечтал о самостоятельной работе в столице. Ельцин же всегда был явным тоталитарным лидером, и в его тени Виктор Васильевич мог рассчитывать только на вспомогательную роль. Причем у этой роли был горький привкус – Илюшина считали заменимым человеком, на место которого можно было без больших проблем назначить другого исполнительного чиновника. Виктор же так тщательно создавал миф о безграничной преданности и любви к Борису Николаевичу, что в итоге все в это поверили. В том числе и сам мифотворец. Но стоило Ельцину оказаться в опале, как Илюшин, не стесняясь, начал его критиковать: мол, к чему делать «лишние круги в воздухе», разумнее не спорить с партией, а служить ей.
Еще одна из причин, по которой Виктор Васильевич не жаждал перехода из ЦК, – сугубо меркантильная. В Московском горкоме партии казенные дачи по сравнению с це– ковскими были скромнее, должностные оклады – ниже. А Илюшин всегда очень внимательно относился к номенклатурным привилегиям и искренне полагал, что они точнее всего отражают ценность партработника.
По этой логике выходило, что ценность Илюшина внезапно и беспричинно снизилась. Позднее он частенько заводил разговор на эту тему:
– Работаю, как папа Карло, а получаю гроши. Платили хотя бы, ну, тысячу долларов.
Такая сумма казалась ему пределом материального бла-гополучия.
Для меня же предложение перейти в охрану Ельцина выглядело перспективным. К тому времени я дослужился до капитана, побывал в Афганистане и был не против позитивных перемен в карьере. В охране Бориса Николаевича мне определили подполковничью должность. Для любого военного – это существенное продвижение по службе. Повышения же в системе 9-го управления КГБ, которое занималось охраной высокопоставленных руководителей партии и правительства, случались не так часто, как в армии. Дослужиться до заместителя начальника или начальника личной охраны считалось несбыточной мечтой. В иерархии силовых ведомств еще со времен Иосифа Виссарионовича говорили: «Кремлевский лейтенант – сибирский генерал».
Честно говоря, мне было тогда все равно, кого охранять: первого секретаря Свердловского обкома партии или начальника Чукотки. По-настоящему высоким в охране считали уровень Генерального секретаря или Председателя Совета Министров. Но разве я мог тогда предположить, что это назначение – судьба!
Личные отношения Борис Николаевич сразу ограничил жесткими рамками. Всех называл только на «вы», разговаривал кратко и строго: «Поехали! Подать машину в такое-то время. Позвоните туда-то. Доложите об исполнении» и т. п.
Первое замечание он мне сделал, когда я захлопнул дверцу машины. Открывая его дверь, я одновременно захлопывал свою. Но поскольку у него на левой руке трех фаланг частично не хватало, то подспудно затаился страх, что и оставшиеся пальцы ему когда-нибудь непременно оторвут, например прихлопнут дверцей автомобиля. Он выходил из ЗИЛа весьма своеобразно: хватал стойку машины, расположенную между дверьми, и резко подтягивал тело. Причем брался всегда правой рукой. Пальцы при этом действительно находились в опасной зоне. Я сразу обратил внимание на эту особенность шефа выходить из машины и никогда бы пальцы ему не прихлопнул. Поэтому мне было обидно услышать от Бориса Николаевича резкое резюме:
– Вы мне когда-нибудь отхлопнете пальцы.
В дальнейшем я поступал так: выходил первым, закрывал свою дверь, а потом уж распахивал его. Так что не так уж просто было работать с Ельциным, даже обыкновенным «двереоткрывателем».
В «ЗИЛе» или «Чайке» Борис Николаевич всегда сидел на заднем правом сиденье. Я располагался рядом с водителем. С первых дней работы я понял: шеф очень не любит ничего повторять дважды. Иногда случалось: мотор урчит или я задумаюсь, а он что-нибудь в этот момент буркнет. Пере-спросить для меня было мукой – краснел заранее, особенно горели уши, как у провинившегося пацана.
Меня не удивляло, что Борис Николаевич вел себя как настоящий партийный деспот. Практически у всех партийных товарищей такого высокого уровня был одинаковый стиль поведения с подчиненными. Я бы больше поразился, если бы заметил у него интеллигентные манеры.
Когда Ельцин приходил домой, дети и жена стояли навытяжку. К папочке кидались, раздевали его до трусов, переобували в комнатные тапки. Он сам только руки и ноги поднимал.
При работе в МГК Борис Николаевич прекрасно выдерживал забитый до предела распорядок дня. В субботу работал лишь до обеда, а вторую половину дня и воскресенье проводил дома с семьей. Они все вместе обедали, глава семейства любил попариться в бане. Зимой иногда катался на лыжах. Мне он рассказывал, что в Свердловске регулярно совершал лыжные прогулки.
В Москве начальник охраны Ельцина Юрий Федорович Кожухов приучил его иногда ездить в спорткомплекс на Ленинские горы, куда ни члены Политбюро, ни более молодые кандидаты практически не заглядывали.
В спорткомплексе Борис Николаевич начал брать первые уроки тенниса. Инструкторы попались не очень профессиональные – бывшие разрядники или вообще специалисты по другим вида спорта. Но никакого другого тренера по теннису тогда неоткуда было взять, а пригласить профессионала просто в голову никому не приходило.
Постепенно Кожухов стал для Ельцина близким по работе человеком, а мы с напарником Виктором Суздалевым никогда эту близость не оспаривали. Наоборот, были благодарны Кожухову за то, что он нас выбрал из внушительного числа претендентов – тех майоров и капитанов КГБ, чьи анкеты он просматривал, подбирая охрану Ельцину. Кожухов нам признался, что ему предложили выбрать себе заместителей из десяти кандидатов. Все были профессионалами, с высшим образованием. И он выбрал Суздалева и Коржакова.