От нервного напряжения в эти августовские дни многие из нас потеряли аппетит. Ельцин тоже почти ничего не ел. Пил чай, кофе, немного коньяка. Борис Николаевич в то время вообще мало ел и гордился, что может управлять аппетитом. Если хотел резко похудеть, просто отказывался от еды на пару дней и внешне не страдал.
После разговора с Крючковым Ельцин не покинул подвал. Я тоже туда спустился. На дворе светало. Кто спал, кто разговаривал, кто лежал, молча глядя в потолок. Я заметил в стороне свободный стол, чуть меньше теннисного. Лег на него, под голову подложил чью-то спортивную сумку и минут на десять куда-то провалился. Меня лихорадило.
Наконец Борис Николаевич решил выйти из подземелья. Я нехотя сполз со стола. Опять дружной гурьбой, с коробками, печатными машинками мы двинулись обратно. Часы показывали пять утра. Только тогда мы узнали о гибели трех ребят около туннеля на Садовом кольце.
Последним «Зазеркалье» покинул Гавриил Харитонович. Попов часто бывал у Ельцина, и я удивлялся этим назойливым визитам – ведь дел у мэра столицы предостаточно. Раза два Гавриил Харитонович приглашал нас в гости, на дачу. Жена у него прекрасно готовит. Но больше всего нас поразили дачные погреба – настоящие закрома, забитые снедью, заморским вином, пивом… Мы с Борисом Николаевичем ничего подобного прежде не видывали и запасы Попова воспринимали как рог изобилия, из которого фонтанировали чудесные напитки с экзотическими названиями.
У Гавриила Харитоновича я впервые попробовал греческую коньячно-спиртовую настойку «Метакса». Шефу тоже понравилась «Метакса». Впоследствии я предлагал крепкую настойку с чем-нибудь смешивать. Мы стали «Метаксу» раз-бавлять шампанским. Напиток получался не очень крепкий, и меня это, как шефа охраны, больше всего устраивало.
…Вернувшись в родные кабинеты, все почувствовали себя увереннее. Штурма больше не ждали. Но никто не знал, сколько еще дней и ночей придется провести в Белом доме.
Последнюю ночь Борис Николаевич проспал на третьем этаже. Очень тихо, при потушенных фонарях мы провели его в заднюю комнату бывшего кабинета Председателя Верховного Совета РСФСР. Со всех сторон выставили охрану. Я же прилег только утром, растянувшись на раскладушке. Через полчаса меня разбудили и сказали всего одно слово: «Победа».
Конец двоевластия
Мне до сих пор трудно определить, кто же конкретно стал идеологом Беловежских соглашений, после которых Советского Союза не стало не только де-факто, но и де-юре. Дело не в частных лицах. Объявление независимости Россией и последующий парад суверенитетов не мог не отразиться на дальнейшей истории. Внутрисоюзные связи рушились, договоренности не выполнялись, номинальность статуса Горбачева осознавали все.
Возможно, что подлинный идеолог Беловежских соглашений был вовсе не в России. Активную роль в оформлении всего этого процесса, без сомнения, по прямому указанию Президента Ельцина сыграли Бурбулис, Шахрай и Козырев. До встречи в Беловежской Пуще Борис Николаевич проговаривал и с Шушкевичем, и с Кравчуком, и с Назарбаевым варианты разъединения. Но мало кто даже в мыслях допускал, что расставание произойдет столь скоро и непродуманно.
Заслуга Ельцина в том, что он взял на себя основной груз ответственности сначала за разрушение старого, а затем за созидание нового. Другое дело, что я никогда не соглашусь с тем, как это делали наши «младореформаторы» – чубайсы, гайдары, авены, шохины и иже с ними. Они поступили с нашим народом, с нашими ветеранами, как с испытуемой массой в пробирке. С этим и с шоковыми терапиями не смирюсь никогда. С нашими природными богатствами – нефтью, газом, металлом, углем, лесом, энергоресурсами – можно было куда спокойнее, безболезненнее, последовательнее провести необходимые реформы. Я в начале 90-х не раз заводил разговор с Ельциным о том, почему приватизация началась с самых лакомых, прибыльных и отлаженных отраслей, о несправедливости передачи в частные руки того, что должно принадлежать всему народу, будущим поколениям. Он всегда уходил от ответа. И только как-то в 96-м году во время очередного разговора за «завтраком на двоих» выдавил: «Это было требование МВФ».
Что в результате мы получили от МВФ? Олигархов? У нас Немцов это слово ввел в оборот, но на самом деле слово это по смыслу исторически обозначает тех, кто вкладывает деньги в страну, работает на ее развитие. А те, кто разоряет производство, обедняет народ, уводит капиталы за рубеж, должны называться иным словом, чем-то близким к разбойнику, мошеннику. Даже иностранцы, те самые акулы капитала, дивятся, как за считанные годы сколачиваются в России миллиардные состояния. Чем это объяснить? Да, виноват Борис Николаевич Ельцин, который лег под МВФ. Как он отдавал ту же нефть, кому, за какие деньги, на каких условиях – это история, надеюсь, еще прояснит…
…В Беловежскую Пущу мы приехали вечером. Леонид Кравчук уже находился там, поджидать нас не стал и отправился на охоту. Он всегда стремился продемонстрировать «незалежное» поведение, выпятить собственную независимость. Зато Станислав Шушкевич на правах хозяина принимал гостей подчеркнуто доброжелательно.
Отдохнули с дороги, перекусили, и тут вернулся Леонид Макарович.
– Какие успехи? – поинтересовался Ельцин.
– Да кабана завалил, – похвастался Кравчук.
– Ну хорошо, кабанов надо заваливать.
Милый, ничего не значащий разговор накануне разъединения целых народов.
На следующий день, ближе к обеду президенты сообразили, что возникла неловкая ситуация: на эту встречу следовало бы пригласить Назарбаева. Решили исправить просчет и немедленно вызвать Нурсултана Абишевича. Разыскать президента Казахстана должен был я.
Секретной прямой связи с Алма-Атой у нас не было, и я начал звонить по обычной, междугородной. Временная разница между Белоруссией и Казахстаном составляет четыре часа, поэтому в приемной удалось застать только дежурного.
Он мне и сообщил, что в данный момент президент Назарбаев находится в воздухе, летит в Москву к Президенту Горбачеву.
Спецсвязи с обычными самолетами Аэрофлота тогда тоже не было. А Нурсултан Абишевич летал еще на обычных гражданских лайнерах. Но троица, разгоряченная «беловежскими» настойками, требовала: необходимо переговорить с Назарбаевым и пригласить его сюда, в Пущу.
Я вышел на командный пункт аэропорта «Внуково-2» и попросил оттуда через диспетчеров связаться с командиром экипажа самолета, в котором находился Назарбаев. Ответили мне грубо:
– Да кому это нужно?! Никто не будет этим заниматься.
Я настаивал:
– Дайте мне самого главного вашего начальника.
К этому моменту мне присвоили звание полковника, и я полагал, что оно дает хотя бы должностное преимущество в столь наглом диалоге. Наконец трубку взял начальник диспетчерской службы «Внуково-2». Представляюсь ему:
– С вами говорит начальник Службы безопасности Президента России. Пожалуйста, соедините нас с самолетом Назарбаева.
Он невозмутимо хамит в ответ:
– А у меня есть другой начальник.
Тут я не выдержал:
– Между прочим, я полковник, а вы со мной так пре-небрежительно разговариваете.
– А я, между прочим, генерал…
– В чем же дело? Почему не можете выполнить просьбу, товарищ генерал?
– Не могу и не хочу.
На этом бессмысленный, но очень показательный для той поры диалог закончился.
Двоевластие всегда чревато тем, что люди в этот период ни одну власть не признают. Горбачева уже всерьез не воспринимали, издевались над ним. А Ельцину не хватало рычагов власти. В сущности, такое положение даже хуже анархии – та хоть целенаправленно поддерживает хаос и граждане насчет порядка не питают никаких иллюзий. Из-за затянувшегося двоевластия и стал возможным распад Союза. Каждый думал, что у себя, в своем хозяйстве, навести порядок будет проще, чем в общем доме.
Как только Назарбаев прилетел во «Внуково-2», его все– таки соединили со мною. Я пригласил Бориса Николаевича в номер, где был единственный телефон, выходящий на межгород. Они кратко переговорили, и президент Казахстана отправился в резиденцию Горбачева. В Беловежскую Пущу он так и не приехал. Сказался, видимо, восточный менталитет: дескать, собрались, обо всем договорились без меня, а потом вдруг решили позвать. Опоздали…
Но я допускаю и другую причину отказа. Президент СССР тогда заманивал президента Казахстана постом премьер-министра СССР – оба отказывались верить, что Союз на ладан дышит, а союзные республики в одночасье превратятся в самостоятельные государства.
Дальнейшие события хорошо известны. Ельцин, Шушкевич и Кравчук, вернувшись из Беловежской Пущи, с восторгом провозгласили независимость, Верховные Советы республик с не меньшим ликованием ее моментально узаконили. А Горбачев сложил полномочия первого и последнего Президента СССР.
Борис Николаевич пригласил Михаила Сергеевича в Ореховую комнату первого корпуса Кремля и жестко попросил освободить кабинет – нечего в нем сидеть, раз с должности сняли. Вместе с поверженным Горбачевым на переговоры пришли Шахназаров и управляющий делами Президента СССР Ревенко… Они часа три заседали в кабинете, им подавали для расслабления коньячок, любимые горбачевские микропирожки, кофе…
Президент России подписал указ, согласно которому комплекс зданий на Ленинградском проспекте переходит в ведение фонда Горбачева. Ельцин явно не представлял в тот момент истинных размеров и функциональности этого ком-плекса. Прежде там был филиал Высшей партийной школы. В ней обучались преимущественно руководители нелегально действующих коммунистических партий – азиатских, африканских и латиноамериканских. Для них построили великолепные учебные аудитории, гостиницы, рестораны, спортивные залы. Так что только на сдаче в аренду помещений фонда можно было «зарабатывать» немалые деньги. Когда через некоторое время Горбачев начал «показывать зубы» – выступать с критикой Ельцина, то шеф одним распоряжением сократил ему количество помещений и оставил ровно столько, сколько необходимо только для деятельности фонда. Михаил Сергеевич, правда, сильно не расстроился и вскоре недалеко построил великолепное пятиэтажное здание, в котором и поныне сдает несколько этажей.