Тень маленького Димитрия невольно омрачает все последние месяцы жизни Царя. Эта тень, воплотясь в образе какого-то самозванца, превратилась в угрозу не только лично Борису, но и всему русскому миропорядку. Подобная историческая коллизия отражена в пятнадцатой сцене, названной «Царская дума ». Самодержец, повелитель огромной страны, совещается с ближними боярами по поводу страшного бедствия, угрожающего стране. Происходящее просто не укладывалось в голове:
Возможно ли? Расстрига, беглый инок
На нас ведёт злодейские дружины,
Дерзает нам писать угрозы!..
Бунтовщиком Чернигов осаждён...
Происходило нечто непредставимое, на Руси никогда не бывшее: похороненный тринадцать лет назад ребёнок воскрес из гроба и собрал воинство, представлявшее серьезную опасность безопасности державы.
Здесь Пушкин обнажает очень большую, серьезную и, надо прямо сказать, больную тему о русском самозванчестве. Была эта историческая проблема чисто русская, или это явление мирового порядка? Конечно, подобное явление встречалось и в других странах и в другие времена, но думается, что для последних веков это — уже по преимуществу русская проблема. Этому феномену посвящены специальные научные изыскания, к которым и отсылаем всех интересующихся^^.
Пушкину пришлось в своём творчестве ещё раз близко прикоснуться к проблеме самозванчества, когда писал «Историю пугачевского бунта», увидевшую свет в 1834 году и посвященную восстанию 1773–1775 годов. Там тоже был бунт, тоже был самозванец Емельян Пугачев, выдававший себя за убиенного в 1762 году супруга Екатерины II Петра III.
Оставим далеко в стороне психиатрическую сторону проблемы, разнообразные маниакальные синдромы и психозы, которые заставляют людей верить в себя как воплощение неких исторических персонажей. В данном случае нас занимает два вопроса. Один частный — верил ли сам пресловутый самозванец в свою царскородность? Пушкин однозначно не верил, а его герой-самозванец прямо признается будущей своей жене Марине Мнишек (1588–1614), что Царевич Дмитрий «давно погиб, зарыт и не воскреснет», а он всего лишь «бедный черноризец». Пушкин в этом моменте обостряет ситуацию до крайности, заставляя Лжедмитрия заниматься самобичеванием перед лицом обожаемой невесты: «Обманывал я Бога и царей, я миру лгал...»
Гришка Отрепьев просто разоблачает себя, представляясь крупным по замыслу, но довольно заурядным авантюристом, как то и было на самом деле, мечтающим об успехе, славе, власти и деньгах. В данной же сцене молодой человек жаждет исключительно того, чтобы Марина полюбила его не за знатное происхождение и царские перспективы, а за его естество. Когда же выясняется, что гордая полька имела ледяное сердце, что она намеревается выйти замуж только за царского сына и совсем не готова на общественное самоотречение во имя любви, то настроение Лжедмитрия резко меняется. Он оскорблен, что его признания не вызвали сердечного отклика в душе Марины. Тогда он повторяет, как заклинание: «Тень Грозного меня усыновила, Димитрием из гроба нарекла, вокруг меня народы возмутила и в жертву мне Бориса обрекла ». Как азартный игрок он будет играть до конца, хотя в итоге на карту может быть поставлена и его собственная жизнь, но выбора у него уже нет.
Отношения Григория и Марины — романтическая история, а именно романтизм был так популярен в литературе и поэзии в век Александра Сергеевича. Сейчас бы подобную историю могли назвать «приключенческим триллером»....
Вопрос второй куда более масштабен, социален и судьбоносен: почему наши предки так легко, так безоглядно доверялись различным проходимцам, авантюристам и шарлатанам, выдававшим себя то за Царевича Димитрия, то за Царевича Алексея (убиенного сына Царя Петра I), то за Императора Александра I, «ушедшего с престола », то за младшую Дочь Николая II Княжну Анастасию, то ещё за кого-то? Одних только известных Лжедмитриев было трое, и всегда вокруг них группировались толпы приспешников! В общей сложности в XVI, XVII и XVIII веках счет самозванцев на Руси шел на десятки. Конечно, верили фантастическим химерам далеко не все и не всегда, даже в самом известном случае — с Лжедмитрием I, но неизбежно находилось большее или меньшее количество «людей православных», принимавших всерьез подобные исторические фантомы. Внятного и убедительного ответа на поставленный выше вопрос нет до сих пор, хотя «точки зрения» и «мнения» существуют...
Годунов не представлен в драме злодеем, так как истинный злодей не ведает мук совести. Уже в первых сценах это морально надломленный и физически больной человек; Пушкин не раз пишет о том, что Борис «покраснел», что ему «кровь ударила в голову». В знаменитом же монологе Царя в шестой сцене говорится:
Как молотком стучит в ушах упрёк,
И всё тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах...
И рад бежать, да некуда...ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
Ясно совершенно, что у Годунова серьезные нелады со здоровьем, что, как сейчас бы сказали, у него «проблемы с сердечно-сосудистой системой», которые в конце концов и свели его в могилу: он умер ведь от апоплексического удара. Физическое состояние Царя несомненно ухудшали «муки совести», а выражение — «и мальчики кровавые в глазах» — давно вошло в обиходный язык как метафорическое выражение нравственных мучений людей с уязвлённой совестью. Потому так часто эти «кровавые мальчики» ассоциировали с убийством Царевича Димитрия, хотя если внимательно изучить пушкинский текст, то подобной подноготной там нет. Автор использовал один из вариантов псковского диалектического выражения — «мальчики в глазах», что означает «рябит в глазах». В подобной транскрипции Годунов признаётся не в злодеянии, а сетует на своё болезненное состояние. К тому же слово «кровавый » совсем не означает обязательно «окровавленный»; его с полным правом можно воспринимать в качественно иных смысловых значениях: «багровый», «цвета крови», «красный»...
Кульминацией в пушкинском повествовании о Борисе Годунове является двадцатая сцена, разворачивающаяся в Москве в царских палатах. Тут автором специально смещены хронологические ориентиры; он же создавал не летопись событий, а представлял драму человека, раздавленного ношей Царского венца. Начинается она с известия о том, что Лжедмитрий и его воинство потерпели полный разгром при столкновении с царскими войсками под командованием князя Ф. И. Мстиславского. Событие имело место 21 января 1605 года при Добрыничах.^ Царь у Пушкина уже знает о том, но понимает, что настоящей победы нет, что пройдёт время и негодяй соберет новую рать и будет снова и снова посягать на священные основы власти. Самозванец ведь, по словам Бориса, «именем ужасным ополчён».
Царь чувствует, что подошёл к пределу земного бытия. В этот момент, когда надо думать о высоком и вечном, о грядущей встрече с Богом, перед Которым предстоит держать ответ, мысли его покорены всё ещё земными тяготами. Да, видно, был слишком милостив к подданным, многое и многое прощал, а надо было давить, гнать, сечь и жечь, да так, чтобы «верноподданные» дух перевести не могли. Так делал Иоанн Грозный, а как его почитают в народе до сих пор!
Нет, милости не чувствует народ:
Твори добро — не скажет он спасибо;
Грабь и казни — тебе не будет хуже.
Пушкин так проникновенно выстраивает свое повествование, так рельефно и трепетно воссоздаёт ситуации и внутренние переживания действующих лиц, что порой невольно кажется, что он был участником — очевидцем событий и что именно ему главные исторические герои высказывали свои сокровенные мысли и чувства. В этом раскрывалось замечательное качество историзма, которым в полной мере был наделён Александр Сергеевич и которое так редко встречается у других творцов. Потому пушкинские воссоздания картин и характеров так убедительны; он не заменяет документ личными фантазиями, а художественно дополняет его.
С потрясающей выразительностью воспроизведена картина последних мгновений жизни Самодержца, когда среди придворных началась паника после того, «как он на троне сидел и вдруг упал — кровь хлынула из уст и из ушей». При последних проблесках угасающей жизни Борис Годунов просит всех удалиться и оставить его наедине с сыном. После этого следует обширный монолог умирающего, отразивший представления Годунова в интерпретации Пушкина. Ничего подобного, конечно же, никакие свидетельства той поры до нас не донесли. Завещание Годунова, содержащее изложение философии власти, которое умирающий отец заповедует сыну, — реконструкция обстоятельств, вышедшая из-под пера русского творческого гения, лично переживавшего давно минувшее время, глубоко чувствовавшего коллизии эпохи, понимавшего людей её.
Я подданным рождён и умереть
Мне подданным во мраке 6 надлежало;
Но я достиг верховной власти... чем?
Не спрашивай. Довольно: ты невинен,
Ты царствовать теперь по праву станешь,
Я, я за всё отвечу Богу...
Отец, осознавая свою греховность, стремится отгородить сына от всех жизненных проявлений, которые назывались греховными. «Я, я за всё один отвечу Богу», — то ли шепчет, то ли выкрикивает умирающий Самодержец всея Руси. Нет, он, и только он примет все отступничества от Воли Божией на себя, а сыну мир, чистоту и благорасположение хочет оставить, чем только милость Всевышнего и можно заслужить. Он прекрасно знал и понимал, что Волей Всевышнего не только нельзя управлять, но Она для человеческого ума вообще непостижима. И были примеры — сколько их! — когда дети наказывались за деяния родителей. То и из Писания известно, да и из истории давней и недавней, свидетелем которой он сам был.
Время нынешнее представлялось чрезвычайно опасным. Русь, как море бурное, всколыхнулось, вспенилось, и на поверхности, в этой самой пене, вертится и крутится грязь мирская и разные непотребства донные. Борис, вооруженный знанием, опытом, наделённый волей, мог успокаивать, усмирять подобную страшную стихию. «Я с давних лет в правленье искушенный, мог удержать смятенье и мятеж».