Да и наши доморощенные западолюбители немало на ниве дискредитации постарались; один только предатель А. М. Курбский (1528–1583) чего стоит. В 1564 году он предал Русь, бросил семью и с мешком золота бежал к ненавистнику Руси Польскому Королю Сигизмунду II (1520–1572). Затем князь многие годы клеветал на Первого Царя за границей, а эти клеветы до сих пор почему-то вызывают доверие!
Однако при всё при том сохранились документы, характеризующие Первого Царя, так сказать, «в прямом отражении »: его речи, «слова», послания, молитвы, стихиры. Если обратиться к этому ценнейшему комплексу источников, то все закостенелые и лживые историографические схемы рушатся сами собой. Проще говоря: «слово» самого Иоанна сокрушает многие злобные суждения о нём^^.
В случае же с Борисом Годуновым ситуация совершенно иная. Он не был ни великим преобразователем, изменившим ход истории стран и народов, ни мощным правителем, созидавшим мировую державу, как то было с Иоанном Грозным. К тому же его посланий и «слов» несоизмеримо меньше, чем в случае с Иоанном Грозным.
Царь Борис хотел править мирно, благочестиво, принести людям имущественное благополучие и государственное умиротворение. Он многого хотел, но малого добился. В какой степени это его личная вина, а в какой — «приговор Провидения » — обо всё этом пойдёт речь дальше. Пока же важно подчеркнуть, что в силу разного года исторических обстоятельств даже при нём на Руси не сложилась «партия Годуновых»; партия не в смысле кланово-родового союза, а именно как некая общественная группа, отстаивавшая права, престиж и имя Сюзерена.
У него имелось мало искренних сторонников при жизни, а уж что говорить о ситуации после смерти! Потому о нём осталось чрезвычайно мало свидетельств, позволяющих провести «креативную» историко-психологическую реконструкцию этого исторического героя. Иными словами, о фигуре правителя известно немало, а вот о человек, о его внутреннем мире, о строе мыслей, психологических комплексов и реакций, обо всем об этом не известно практически ничего. Или лучше сказать: известно до обидного мало. Но даже мимо этого «малого» глаз многих сочинителей всех времен проскальзывал, не останавливаясь.
При этом просто удивительно, что многие авторы, писавшие о Годунове, неизбежно подозревают и приписывают ему различные помыслы, дела и намерения, которые ни на каких документах не основаны. Годунов «хотел», «стремился», «намеревался», «задумал», подобными определениями пестрят исторические работы. Никакой модальности; формулировки типа «возможно», «можно предположить», «вероятно» отсутствуют. Почти всегда только категорический императив.
В этой связи неизменно возникает «непопулярный» у историков вопрос: откуда сии «тайные намерения », вне зависимости от их свойства, известны авторам? Совокупность косвенных фактов? Но ведь их в большинстве, в подавляющем большинстве случаев можно трактовать по-разному. Почему же их часто преподносят так односторонне, только в негативной для Годунова интерпретации? Если говорить без обиняков, то почти все подобные «перлы» из авуара старых предубеждений, впитанных если уж и не «с молоком матери», то со школьной скамьи наверняка.
Вот, например, выписка из современного школьного учебника: «Годунов не прибегал к массовым казням, но беспощадно (?! —А.Б,) убирал соперников, а потом тайно организовывал (? —А.Б.) их убийства... В 1589 году Годунов помог своему ставленнику (?! —А.Б,), Митрополиту Иову, овладеть титулом (? — А.Б.) Патриарха. Усилившаяся Русская Православная Церковь стала его прочной опорой». Имя автора подобных пассажей называть не требуется; важно обозначить стереотипы восприятия исторических реалий со стороны тех, кто занимается историческими изысканиями, а потом транслирует свои «обретения» широкой публике.
История с Первым Патриархом (с 1589 года) Иовом (ок. 1525–1607) давно служит объектом извращений. Начали эту кампанию по дискредитации Первопатриарха приспешники Лжедмитрия. Потом «вошли в царскую силу» личные враги Бориса Годунова: сперва — боярин и Царь Василий Шуйский. Потом — боярин Фёдор Никитич Романов (ок. 1554–1633), двоюродный брат Царя Фёдора Иоанновича и отец первого Царя (1613) из Династии Романовых Михаила Фёдоровича (1596–1613), ставший в 1619 году Патриархом Московским и всея Руси Филаретом. Из кругов и Шуйских, и Романовых ждать сколько-нибудь благожелательных отзывов о Царе Борисе и всех, кто его поддерживал, не было никакой возможности.
Когда же появилась «историческая наука», то её представители с каким-то восторженным самозабвением продолжили дело авантюриста Лжедмитрия и его шайки, повторяя облыжные обвинения, даже невзирая на то, что Патриарх Иов почитался в народе святым праведником! Дело здесь совсем не в узко религиозном восприятии ушедшей действительности. Если даже люди и не чувствуют Бытие Божие как объективную реальность, не относящуюся к какой-то далекой и неведомой «метафизике», а к окружающей жизни, даже и тогда они обязаны иметь не только уважение к чужой вере, но и понимать какие-то азбучные категории христианского мировосприятия.
В первую очередь это касается историков, которые описывают реальности Христоцентричного мира. Ведь святого в его избранничестве прославляет Господь; люди же только могут разглядеть это послание и воздать благодарственную хвалу Господу. Такой Подвижник Веры никогда не бывает сервильным, никогда на жизненном пути не домогается земных благ, привилегий, титулов и званий. Это совсем не путь святости; это — прямо противоположный путь. В богатой исторической практике православно-христианского мира примеров, когда какой-то деятель Церкви служил и прислуживал кому-то из земных владык, делал, что называется, «карьеру», а затем обрел ореол святости, подобных примеров в длинной, сложной и бурной летописи Церкви просто не существует.
Святой всегда только и исключительно — раб Царя Небесного. Здесь зависимость полная и безусловная. Писать нечто обратное — это секулярная глупость или, что ещё хуже, антихристианский умысел. Только несколько пассажей из сочинений историков. Н. М. Карамзин называл Иова «малодушным», «усерднейшим и знаменитейшим» подручным Бориса Годуновa,^ а Н. И. Костомаров — «пособником» и «верным слугою» Бориса Γoдyнoвa.^^
Совершенно бездоказательные обвинения Иова в том, что он являлся «марионеткой» Годунова, бросают тень на Церковь, на Православие, оскорбляют веру миллионов. И такие измышления не должны оставаться незамеченными. Поэтому данный сюжет требует особого внимания.
Мысль о том, что Господь должен увенчать Русский Дом знаком Своего избранничества — Патриархом, зародилась ещё в XV веке, вскоре после падения мировой столицы Православия — Царьграда (Константинополя) в 1453 году. Эти представления отразил замечательный эпический памятник русской письменности — «Повесть о белом клобуке», или «Повесть о Новгородском белом клобуке». «Повесть», автором которой назывался посольский переводчик Димитрий Толмач, получила широкое хождение на Руси. Точное время создания произведения неизвестно, но обычно его датируют концом XV — началом XVI века.
В «Повести» рассказывается, что некогда Император Константин повелел изготовить для римского папы Сильвестра особый знак отличия, символ духовной власти — белый клобук, знак его церковного главенства. Из-за неблагочестия римских пап клобук этот перешел в Царьград. Вселенскому Константинопольскому Патриарху Филофею (ок. 1300–1379)^* было видение свыше, что Царьград скоро падёт и клобук надо передать на Русь, что и было исполнено. в данном случае особо важен только один фрагмент «Повести »: «Царя же русского возвеличит Господь над всеми народами, и под власть его попадут многие из царей иноплеменных. Патриарший чин также будет передан Русской земле и своё время из этого царствующего града (Константинополя. — А,Б.), И прозовётся страна озарённою светом Россией, ибо Бог пожелал подобным благословением прославить Русскую землю, наполнить величием Православие и сделать её честнейшей из всех и выше всех прежних.
Буквальная историческая достоверность всей этой истории в данном случае не имеет значения; важно только подчеркнуть, что идея переноса православного церковно-священнического центра на Русь возникла в русском сознании задолго до институционального утверждения Патриаршества. Она отражала русско-православное вселенское мировосприятие XV— XVI веков; только так и следует воспринимать указанную концепцию.
В 1547 году Иоанн Грозный принял титул Царя и венчался на Царство, а в 1562 году данный церковно-государственный акт был признан Вселенским Константинопольским патриархом Иоасафом II (1555–1565), приславшим в Москву особую, соборную грамоту, где и содержалось одобрительное определение православного синклита. Естественно, что в это время вопрос об учреждении второй, после царской, «небесной инсигнии» — Патриаршества — являлся вопросом первостепенной важности. Иоанну Грозному добиться этого не удалось, то произошло через пять лет после его кончины, при правлении его сына Фёдора Иоанновича в 1589 году.
Какова роль в этом грандиозном событии «первого боярина державы» Бориса Годунова? Она была бесспорна, в чём его великая заслуга перед Россией. Уже после учреждения Московского Патриархата, в соборном определении, присланном из Константинополя в Москву за подписью Вселенского патриарха, говорилось, что патриаршество учинено «по соизволению святого вашего Царя» и «по мольбам и просьбам Годунова».
Историк Церкви А. В. Карташев (1875–1960) написал: «Русские историки (Карамзин, Костомаров) при объяснении возникновения русского патриаршества слишком много значения придавали честолюбию Бориса Годунова, проведшего своего ставленника Иова в митрополиты и затем украсившего его титулом Патриарха. Хотя и нельзя отрицать, что честолюбивый Борис Годунов, задумав перевести ослабевшую Династию Рюриковичей в русло своего рода, хотел закрепить в сознании народном своё грядущее воцарение мистикой именно патриаршего венчанья, как и подобало действовать наследнику сана византийских царей всего Православия, но главная причина лежала глубже»^®.