новый свидетель, решительно опровергший заявления Поместного приказа? Может быть, это современник Грозного, непосредственный очевидец событий тех лет? Нет, это не так. Летописная заметка появилась на свет в XVII в., когда и Грозный, и Годунов, и Шуйский давно сошли со сцены. Ее составил безвестный провинциальный дворянин-крепостник, апеллировавший к памяти «благочестивого царя» ради оправдания установившегося режима. Нет и намека на то, что летописец имел под руками подлинные документы о закрепощении: заметка носит чисто литературный характер.
Иски помещиков Деревской пятины и записи монахов Иосифо — Волоколамского монастыря очень невнятно рассказали о «заповедных летах». Значительно больше сведений о новых нормах можно почерпнуть из жалованной грамоты городу Торопцу, составленной Поместным приказом дьяка Андрея Щелкалова в 1590 г. Городские власти получили в то время разрешение вернуть на посад своих тяглецов (людей, плативших государеву подать — тягло), которые ушли на земли помещиков и монастырей «заповедные лета»[96].
Торопецкая грамота вносит новую поправку в теорию «заповедных лет». Основной «заповедной» нормой, считали формальное упразднение Юрьева дня. Однако торопецкий документ говорит не о крестьянах, а о посадских людях, никакого отношения к Юрьеву дню не имевших. «Заповедные» меры в отношении городских жителей подчинены были финансовым целям. Казна издавна получала львиную долю денежных доходов с городских налогоплательщиков. В период «великого разорения» горожане искали спасения в деревне. Города опустели. В рамках «заповедных лет» власти добивались возвращения посадских людей в их старые городские дворы в целях возрождения платежеспособной посадской общины. Введение «заповедных лет» в Торопце означало временное прикрепление разбежавшихся из города налогоплательщиков к тяглой посадской общине. Меры по возрождению городского тягла получили наименование «посадского строения». О них подробнее мы будем говорить ниже.
Правительство ратовало за возвращение налогоплательщиков как в городах, так и в деревне. Чтобы вернуть себе тяглых крестьян, деревские помещики в своих исковых заявлениях старались доказать, что «спорные» крестьяне ушли от них «с тяглые пашни», чем нанесли ущерб казенным податям. Другой пример: администрация «черных» (государственных) волостей на Двине пожаловалась на разброд волостных крестьян, и Андрей Щелкалов в 1585 г. велел сыскать этих крестьян в вотчинах соседнего монастыря и вернуть их в волость «на государеву землю на тяглое место».
Последняя грамота, упоминавшая о «заповедных летах», была адресована Никольскому монастырю на Двине и имела дату — 1592 г. В то время Никольские монахи обратились в Москву с просьбой помочь им вернуть на старые тяглые наделы двух крестьян. Один крестьянин покинул монастырскую вотчину, другой остался в ее пределах, но забросил свой надел и ушел в зятья к соседу. Чтобы подкрепить просьбу, монахи тщательно подсчитали, какой убыток казне причинили вышедшие крестьяне. Дьяк Щелкалов не только удовлетворил иск Никольских монахов, но и включил в текст судного решения особую статью, адресованную «черным» волостям, со всех сторон окружавшим владения Никольского монастыря. Волостям воспрещалось вывозить крестьян из Никольской вотчины «в заповедные лета (впредь) до нашего (государева) указу»[97].
Двинская грамота 1592 г. отразила новый этап в становлении «заповедного» режима. Судя по торопецкой грамоте, правительство считало «заповедными» годы, предшествовавшие 1590 г. На основании двинской грамоты 1592 г. можно заключить, что творцы нового режима намеревались распространить действие «заповеди» на все обозримое будущее, хотя при этом они и не отказались от взгляда на нее как на меру временную, которую рано или поздно упразднит особый государев указ.
Достоверные источники приказного происхождения 1590–1592 гг. позволяют обнаружить наиболее характерные черты «заповедного» режима, находившегося в то время в процессе формирования: «заповедь» имела в виду налогоплательщиков города и деревни; механизм «заповедного» режима приводила в движение инициатива отдельных землевладельцев и феодальных городов; «заповедные лета» функционировали как система временных мер. Можно отметить и еще одну характерную особенность. В большинстве правительственных распоряжений о возвращении тяглых горожан и крестьян на старое место жительства нет термина «заповедные лета». Неизвестно, добились ли удовлетворения своих исков Непейцын и двое других деревских помещиков. А вот их сосед по поместью Д. Языков выиграл аналогичную тяжбу из-за крестьян год спустя. Оригинал судного дела Языкова сохранился полностью, включая помещичий иск и решение приказного судьи о возвращении крестьян. Однако ни один из этих документов не содержит указания на «заповедные лета».
Источники рисуют картину достаточно неожиданную. В правление Годунова крепостной режим стал впервые приобретать четкие контуры. Но и тогда приказные дельцы неохотно пользовались понятием «заповедные лета» и при решении дел часто обходились без всякой ссылки на «заповедь». Не свидетельствует ли это о том, что «заповедь» не превратилась еще в формулу закона? Если так, то отсюда следует, что механизм «заповедных лет» возник не из законодательного акта, а из практических распоряжений властей. Финансы стали одной из главных пружин этого механизма.
К концу царствования Грозного податные поступления в казну резко сократились, финансовая система пришла в полный упадок. При Федоре власти проводили в отношении податных сословий такую политику, которая определялась в первую очередь необходимостью укрепления финансовой системы. Таким образом, возврат крестьян и посадских людей на тяглые участки был связан поначалу не с законодательной отменой Юрьева дня, а с упорядочением налоговой системы и временным прикреплением налогоплательщиков к государеву тяглу. «Заповедь» рассматривалась как частная, преходящая мера, призванная помочь возрождению расстроенной налоговой системы. Временные меры, преследовавшие узкофинансовые цели, очевидно, не нуждались в развернутом законодательстве. Поначалу едва ли кто-нибудь предвидел, к каким последствиям приведет новая налоговая политика.
Система мер по упорядочению налоговой системы не привела к полному прекращению крестьянских выходов. «Заповедь» распространялась лишь на дворовладельцев, ответственных за подать, но не распространялась на их братьев, детей и племянников. Правительство использовало это, когда того требовали интересы государственной службы. В 1592 г. Андрей Щелкалов направил в южные уезды указ о наборе жителей на казачью службу во вновь построенные пограничные крепости. Набору подлежали крестьянские дети и захребетники, не платившие государеву подать. В казаки шли и отдельные тяглые крестьяне, сумевшие приискать и посадить на свой тяглый участок замену. Самый факт их выхода потверждал сугубо финансовый характер наметившегося прикрепления.
Документы относительно казачьего набора проясняют обстоятельства, при которых произошло рождение нового режима. Крестьянские челобитные рисуют картину подлинного разбоя феодальных землевладельцев. Чтобы помешать крестьянам выйти на государеву службу, помещики били и мучили их, сажали на цепь и в «железа на смерть», прятали в своих усадьбах крестьянских жен и детей, забирали с крестьянских дворов «животину и рухлядь»[98]. Ушедших крестьян феодалы пытались вернуть по суду. Правда, в своих челобитных они не могли сослаться на закон, воспрещавший выход. Но они настойчиво подчеркивали угрозу опустошения государева тягла. Записавшиеся на службу крестьяне со своей стороны доказывали, что они оставили замену на покинутых наделах и, таким образом, их выход не причинил ущерба казне.
Южные помещики буквально завалили Поместный приказ исками о возвращении их крестьян из казаков. В итоге Щелкалов послал воеводам новую инструкцию, строжайше воспрещавшую брать в казаки каких бы то ни было крестьян «с пашни» даже при условии замены. Как видно, дворяне быстро усвоили все выгоды, вытекавшие из новой финансовой политики правительства, и постарались дать им свое истолкование. Помещики южных уездов фактически обращались со своими крестьянами, как с крепостными.
Система закрепощения крестьян в рамках «заповедных лет» оказалась недостаточно гибкой. Из года в год число «заповедных лет» неуклонно росло. Вместе с тем множилось количество споров из-за крестьян. Помещики годами ждали решения суда по своим делам. Клубок тяжб запутывался. Разлад внутри феодального сословия усиливался. Приказный аппарат оказался перегруженным. Чтобы разом покончить с нараставшими трудностями, власти принуждены были наконец аннулировать долгие «заповедные» годы и ограничить давность исков о крестьянах.
3 мая 1594 г. Андрей Щелкалов решил спор между двумя новгородскими помещиками Зиновьевым и Молевановым. Зиновьев пытался вернуть крестьян, которых Молеванов увез из его поместья в самый последний год жизни Грозного. Щелкалов вынес решение в пользу нового владельца. Препровождая это решение в Новгород, дьяк предписал местным судьям руководствоваться пятилетним сроком давности, «а старее пяти лет суда и управы в крестьянском вывозе и во владенье челобитчиком не давати и им отказывати»[99]. Одним росчерком пера главный дьяк аннулировал старые «заповедные лета» 80-х годов.
Многолетняя практика возвращения крестьян старым землевладельцам привела к тому, что временные и преходящие меры стали постепенно превращаться в постоянное узаконение. Сознание современников чутко уловило этот рубеж. В 1595 г. новгородские монахи смогли написать: «Ныне по государеву указу крестьяном и бобылем выходу нет». Чтобы верно интерпретировать источник, надо прежде всего уточнить понятия, употребленные в нем. В этой связи уместно будет напомнить, что для современников Годунова понятие «царский указ» не совпадало с понятием «закон». Любое частное решение власть выносила от имени царя посредством формулы «по государеву указу». Отсюда следует, что слова новгородских монахов об «указе» Федора не обязательно имели в виду развернутый законодательный акт против крестьянского выхода. Кстати, их слова очень мало напоминают точную цитату из текста закона.