И как таковым откровенным бесчинием осквернила законное супружество обесчестив брак позорно, напротив того, я соблюдал и храню честно ложе, будучи при желаемом здоровье и силах, то по таким беззакониям, с нею больше жить не желаю…»
Здоровья и сил Суворова не хватило на управление женщиной; надо полагать, что и дочка его, «Суворушка», не его, а племянникова. Это письмо можно поставить в ряд знаменитых суворовских чудачеств, вроде пенья петухом. Или таких номеров: при виде входящего с представлением молодого щеголеватого офицера Суворов залезал под стол с криком: «Боюсь, боюсь!» Это трактуют так, что, мол, русский Марс давал понять новичку, что в службе не мундир главное. Еще аттракцион: перед отъездом в Итальянскую кампанию Суворов на приеме во дворце всех подходивших к нему называл «красавцами» — и объяснял: «Вы красавцы, а я кокетка, смеюсь и не боюсь».
Сегодня мы способны истолковать все эти чудачества вполне однозначно. Конечно, у Суворова была гомосексуальная ориентация. Что и не удивительно, ибо она свойственна многим знаменитым полководцам (например, Фридриху Великому) и вообще как бы органична в армейском контексте. Армия — естественная мотивировка для исключительного пребывания в мужском обществе. Как всегда в таких случаях, наблюдается здесь амбивалентность: каждый труп на поле боя был для Суворова доказательством того, что он не боится мужчин, — и потому он искал этих доказательств, что на самом деле боялся их: как предмета своей неосознанной страсти.
Знаменитый «штык-молодец» — элементарный фаллический символ, знаменующий суворовские сексуальные предпочтения: с чего бы это полководцу считать пулю дурой?
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/160510.html
* * *
[Борис Парамонов: "Стол и корыто"]
29.05.2006 22:11 Борис Парамонов
В Соединенных Штатах серьезная печать отметила 50-летие книги, ставшей этапной в развитии политической мысли: это «Властвующая элита» Райта Миллса. Книга, вышедшая в 1956 году, приобрела мгновенную популярность. Ее почти сразу же (в 59-м) перевели в СССР, и советская пропаганда надолго вооружилась понятием «военно-промышленный комплекс США» – которое вычеканил как раз Райт Миллс.
Главная мысль книги: по-настоящему правит Штатами вот эта самая «властвующая элита», состоящая из трех главных слоев: гигантские корпорации, военное руководство и аппарат правительственных служб. Еще одно крылатое выражение: «в корпоративной Америке нет демократии» – опять же из книги Райта Миллса. Все три слоя то имеют общее, что их никто не выбирал, а именно на этих уровнях принимаются главные решения. К примеру, нынешний госсекретарь Кондолиза Райс – не выборное лицо; никто не выбирает демократическим голосованием чиновников и экспертов государственных служб. Более того, идет постоянная ротация среди эшелонов власти: отставные политики делаются главами корпораций, корпоративные боссы – министрами, а президентом страны может стать генерал – в момент выхода книги Миллса это был как раз Эйзенхауэр.
В общем, происходит то, что сейчас в России обозначается выражением: короля играет свита. Сказав о России, нельзя не провести параллелей с Америкой – и увидеть, насколько прав Райт Миллс, сомневающийся в американской демократии.
Разница огромная. Прежде всего, власть в Соединенных Штатах по-настоящему ответственна: она может принимать те или иные решения, но отчитываться в них всегда приходится – на ближайших выборах. И это выборы реальные, а не фальсифицированные. При этом в сущности не важно, какова программа конкурирующих партий; главное, что власть не бесконтрольна и ее можно законно сменить. Получается, что самым важным инструментом демократии выступает ее форма, а не содержание политических программ, которые в результате процедуры выборов можно заменить другими. Далее: в корпоративной Америке нет демократии, но корпорация тоже ведь не одна. Понятие свободного рынка предполагает демократию, потому что конкурентность внутренне, структурно демократична.
Наконец, едва ли не главное: свободные средства информации, особенно телевидение. Принцип тот же: многообразие выбора, конкурентность. В Америке нельзя волевым решением власти закрыть неугодный телеканал.
В сущности то, что сказал Райт Миллс – это проекция на политическое поле известной концепции отчуждения: люди собственным трудом создают структуры, выходящие из-под их контроля. Но отчуждение – ничто иное, как другое название культуры: можно ведь сказать, что этикетный запрет на превращение обеденного стола в сортир тоже отчуждает. Отчуждение нельзя назвать несвободой. Несвобода – это отсутствие или бездеятельность демократических институтов. Когда Владимир Путин, закончив второй срок президентства, станет председателем какой-нибудь международной корпорации, влияющей среди прочего на положение дел в России – это будет серьезным завоеванием российской демократии.
Соблюдайте форму, не рыгайте за столом.
Радио Свобода © 2013 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/159260.html
* * *
[Фрейд сегодня] - [Радио Свобода © 2013]
Исполнилось 150 лет со дня рождения Зигмунда Фрейда. Нынешние отзывы на эту дату носят на себе черты сиюминутной политической ситуации. Комментарии сильно политизируют Фрейда. Это не удивительно. Базовые открытия Фрейда давно уже вошли в общий фонд западной культуры, сделались общим местом — а кое в чем и значительно пересмотрены. Но сейчас не нужно ломиться в открытую дверь, объявляя отца психоанализа великим ученым. Даже те, кто не любит Фрейда — а таких людей сколько угодно, — не рискнут объявить его шарлатаном, как это делал один капризный русский писатель.
Интересно, что сам Фрейд предвидел эту ситуацию — всегдашнюю спорность психоанализа — и даже счел это аргументом в его пользу. Психоанализ слишком задевает людей, делает их жизнь крайне неуютной. Это та правда, которую не хочется слышать, тем более о себе слышать. Психоанализ сделал жизнь людей сложнее — хотя и обещал некоторое в перспективе облегчение. Вспомним, в какой ряд поставил себя Фрейд: вместе с Коперником и Дарвином. Первый показал, что Земля не центр Вселенной, а человек на ней не управитель оной. Дарвин лишил человека не только привилегированного положения в Космосе, но и поставил его в ряд с прочим животным миром. Фрейд нанес окончательный удар, который вряд ли можно назвать милосердным: человек не является хозяином даже в собственной душе. Душа человека болезненно расколота, и он даже не знает об этом. Что тут имеется в виду, всем известно, но тем не менее следует повторить в любом разговоре о Фрейде. Есть три слоя психики, душевной жизни, и только один из них тождествен с сознанием — то, что можно называть «я» человека. Гораздо обширнее область бессознательного или подсознания — вместилище всякого рода антисоциальных инстинктов и примитивных импульсов. И наконец Фрейд выделил группу Сверх-Я: это комплекс норм, упорядочивающих общественное поведение человека. Все эти три группы психики находятся между собой в положении постоянного конфликта, на языке психиатрии носящего название психоневрозов. Психоанализ Фрейда был поначалу методом психотерапии, лечения психоневрозов — путем высветления области бессознательного. Болезнетворные импульсы, идущие из бессознательного, носят сексуальный характер, утверждал Фрейд, психоневрозы — это болезни пола, их этиология сексуальная. Вокруг этого положения развернулись главные баталии. Сегодня нам важно подчеркнуть другое, куда более важное у Фрейда: открытие им самого феномена бессознательной душевной жизни, несводимость психики к сознанию. Что касается пресловутого либидо, то оно само нынче рассматривается не как последняя основание, ни к чему более не сводимое, а как некая знаковая система. Проще говоря: если Фрейд считал, что всё есть символы либидо, то теперь — после Юнга — легче думать, что либидо — само символ; так сказать, означающее, а не означаемое.
В наследии Фрейда можно выделить два слоя: психоанализ как терапия неврозов и выросшие на его основе спекуляции сверхиндивидуального свойства — то, что сам Фрейд называл метапсихологией. Метапсихология — то, что можно сказать о бытии на основе нового психоаналитического знания: не вскрыть конфликты внутреннего мира невротика, а увидеть миротворящую игру неких сверхличных сил. Сегодня наблюдается некий парадокс: если фрейдистская психотерапия всё более и более оспаривается или попросту преодолевается большими открытиями в биохимии и фармакологии, когда одна таблетка делает больше, чем годовой разговор на кушетке психоаналитика, — то метапсихология приобретает всё больший интерес. Трудно стало думать после 1914 года, что мир управляется разумом и идет неустанной дорогой прогресса. Если угодно, первая мировая война и стала главным аргументом в пользу Фрейда: человек и мир безумны, подчинены иррациональным страстям. Фрейд говорил о двух базовых инстинктах: самосохранения и продолжения рода — вот это самое либидо или, говоря пышнее Эрос. Но со временем он стал задумываться над тем, что кроме этих животворящих сил существуют противоположные, разрушительные не просто по отношению к враждебным объектам, но и к самим себе. Существует инстинкт смерти; Фрейд назвал его опять же по-гречески Танатос. По предположениям Учителя, он запрограммирован едва ли не на генетическом уровне. Если вся жизнь человека — и человечества — есть напряженная динамика влечений и нехваток, если судьба человека, строго говоря, быть несчастливым, не находить удовлетворения всего, чего ему хочется, то сам уход от жизни как борьбы может стать средством инстинктуального удовлетворения, облегчения, разрядки. Грубо говоря: когда жить слишком тяжело, то легче умереть. Смерть — максимальная разрядка напряжений; вот почему оргазм называют «маленькой смертью». Да и вообще близость любви и смерти, Эроса и Танатоса — издавна любимая тема поэтом и метафизиков