Вуди Аллен в «Матч Пойнте» напоминает не столько Эйзенштейна или Шагала, сколько этого солдата.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/130820.html
* * *
[Русские европейцы: декабристы] - [Радио Свобода © 2013]
Декабристы – первое в России политическое движение, вдохновленное европейскими идеями. Декабристские политические программы были, прежде всего, конституционными, ставящими целью ограничение самодержавной власти в России, а то и ликвидацию ее вместе с физическим уничтожением членов императорской фамилии. Такое тоже имело европейские прецеденты – и в английской революции середины семнадцатого века, и в недавней для декабристов – французской.
Специфика русского движения была в том, что одной из главных целей оно ставило отмену крепостного права – чисто российского пережитка. На этом основании сложилось стойкое мнение о декабристах как друзьях народа, хотя и отмечалось, что они были «страшно далеки» от него – не видели низовую массу как движущую силу предполагаемой революции. Расчеты строились на возможности военного переворота. В этом отношении декабристская попытка напоминала другое явление, характерное как раз для русской истории предыдущего, восемнадцатого столетия: дворцовые перевороты. В эту традицию ставили декабристов и Ключевский, и марксистский историк Покровский. Но разницу всё же следует считать принципиальной: дворцовые перевороты не были в России политическими движениями, предусматривая исключительно смену царствующей особы и чисто личные выгоды для заговорщиков в случае успеха соответствующей акции.
Очень интересной и новой для России была также социально-экономическая программа революции. Во имя чего предполагалась отмена крепостничества? Зачем дворянам-крепостникам отказываться от источников своего экономического благосостояния? Понятие «дворянская революционность» в этом смысле не выдерживает критики как раз со стороны марксизма, говорящего о классовых интересах как главной детерминанте истории.
Здесь и открывается истина о декабристах, преодолевающая легенды и о декабризме, созданные десятилетиями либерального мифотворчества. Слова Герцена: «это были богатыри, отлитые из единого куска стали» - пример такого мифа. Во-первых, декабризм отнюдь не был единым, из него резко выделялся вождь Южного общества Пестель, которого не любили и побаивались сами декабристы, - этот большевик до большевизма, проектировавший что-то вроде ГУЛага и предлагавший выслать евреев в Палестину. Во-вторых, личное мужество и готовность к жертве отнюдь не исключают классовой заинтересованности и, если угодно, корысти исторических деятелей.
Ибо в декабризме была классовая корысть, и это понимал как раз историк-марксист Михаил Покровский – до того, как обязательной стала ленинская отнюдь не научная и даже, строго говоря, не марксистская формула о декабризме как дворянском этапе русской революционности. Антикрепостничество декабристов было отнюдь не только моральным негодованием европейски просвещенных людей. Такие идеалисты среди них, несомненно, были: самая яркая фигура в этом смысле Николай Тургенев. Но обратим внимание, как о нем написал Пушкин в сохранившихся строчках сожженной десятой главы «Евгения Онегина»: «Хромой Тургенев им внимал \ И, плети рабства ненавидя, \ Предвидел в сей толпе дворян \ Освободителей крестьян». В этих словах есть ирония – Пушкин намекает на иллюзорность этой веры. Будучи людьми действительно смелыми и готовыми действовать, декабристы в своем антикрепостничестве выражали весьма распространенное дворянское настроение. Дворяне-помещики совсем не стремились держать крестьян в крепостной зависимости, налагавшей и на дворян, тоже достаточно тяжкое бремя «отеческого» управления крестьянами, то есть ответственность за некую необходимую меру крестьянского благополучия: например, в голодное время помещик обязан был кормить крестьян. Помещики хотели не власти над «душами», а исключительно владения землей: крестьяне были для них дыркой в голове. Вариант, их устраивавший, был владение землей при свободных, но безземельных крестьянах как наемных работниках. Вот этот, так сказать, идеал и выражали декабристские конституционные проекты, когда они касались социально-экономических вопросов. Пример: конституционный проект Никиты Муравьева предусматривал при освобождении крестьян наделение их двумя десятинами земли на двор. Сравним это с правительственным проектом пресловутого графа Аракчеева, в котором освобожденные от власти помещика крестьяне наделялись двумя десятинами на душу. Строго говоря, декабристы проектировали в России капитализм в сельском хозяйстве, - тогда как царское самодержавие было силой в значительной степени надклассовой, игравшей на противоречиях составлявших Россию социальных слоев. Это признавал даже Ленин, писавший: «Это неточно или неверно (что самодержавие представляет исключительно интересы господствующих классов). Самодержавие удовлетворяет известные интересы господствующих классов, держась отчасти и неподвижностью массы крестьянства и мелких производителей вообще, отчасти балансированием между противоположными интересами, представляя собой, до известной степени, и самостоятельную организованную политическую силу».
Если договорить это неохотное признание, то и окажется, что самодержавие отчасти держало сторону крестьян против помещиков – проводило патерналистскую, покровительственную политику в отношении масс. Эта традиция удержалась и в советском социализме. Декабристы станут понятнее, если вспомнить посткоммунистических реформаторов. Это были Гайдары и Чубайсы начала девятнадцатого века – люди, несомненно, европейски ориентированные и в исторической перспективе безусловно правые. Но как не стоит идеализировать постсоветских реформаторов, так не надо делать идеальных героев из декабристов.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/129092.html
* * *
[Демократические страны между собой не воюют]
Стех пор, как в недавней речи президент Буш призвал Америку к открытой, ноответственной дискуссии о войне в Ираке, споры, которые и без того не затихают,разыгрались с новой силой. Пожалуй, самым важным предметом актуального дискурсастала самая первая предпосылка всей внешней политики США — вопрос о демократиикак гарантии мира. Суть этой доктрины в трактовке таких авторитетов современнойнеоконсервативной мысли, как Лоуренс Каплан и Уильям Кристол, сводится к однойдогме: демократические страны между собой не воюют. Сделав этот тезис отправнымв своей философии, пишет принстонский профессор политических наук Гари Бэсс (Gary Bass) в статьеиз The New York Times, нынешняя администрация верит в мир, которыйпринесет с собой распространение демократии на Ближнем Востоке. Однако у этойоптимистической точки зрения есть свои критики.
Александр Генис: Всвоей недавно вышедшей книгедвое американских ученых Мэнсфилд и Снайдер (Edward Mansfield, Jack Snyder) предупреждают об опасностях незрелой инеустойчивой демократии. Так, стремительная демократизация исламских стран, —утверждают они, — может пробудить разрушительные силы, которые скорее приведутк войне, чем уберегут от нее».
Отвечаяна эту критику, защитники демократии «любой ценой» вводят дискуссию висторико-философский контекст, ссылаясь на теорию «вечного мира», которуюпервым предложил Иммануил Кант… Но, дойдя до этого имени, я решил, что нам пораобратиться за комментарием к философу Борису Парамонову.
БорисПарамонов: Да,старика Канта тут необходимо было вспомнить: этот, казалось бы, всяческидалекий от жизни любомудр, всю жизнь изучавший какие-то паралогизмы чистогоразума, сумел понять самое важное в политической истории человечества, причемразвернутой в глубь, в будущее. И ведь что особенно интересно: в его времядемократий вообще не было, его политический прогноз строился не на опыте, а,как любил говорить сам Кант, априорно, до-опытно, силой чисто логическихумозаключений. Номинально в то время, в конце восемнадцатого столетия появиласьодна крупная демократическая страна — Америка, но это было очень уж далеко, итогдашние Северо-Американские Штаты никакого участия в мировой политике непринимали. Вот вам поразительный пример силы этого самого чистого разума!
АлександрГенис: Кантзнал, конечно, античную историю, в которой были военные конфликтыдемократических государств.
БорисПарамонов: Ивсё-таки основной военный конфликт в истории Древней Греции — война Афин иСпарты — это столкновение демократии с государством едва ли не тоталитарным.Спарта демократией не была.
АлександрГенис: Да иАфины-то не были демократий в современном смысле понятия: афинскиедемократические институты действовали в замкнутом кругу афинских горожан.
БорисПарамонов: Вотименно. Строго говоря, в древней истории Канту опереться было не на что. Инаоборот, можно вспомнить одно событие, уже после Канта имевшее место:англо-американская война 1812 года. Американцы очень часто исполняют увертюруЧайковского под таким названием, но для них 1812 год — это не Россия иНаполеон, а война с англичанами, которые даже обстреляли Белый Дом. И еслиприбегнуть к небольшой натяжке, так это и была война демократий: в Англиисуществовал весьма действенный парламент.
АлександрГенис: Парламенты— институты, проходящие долгое историческое развитие. Сами по себе они еще негарантия против войны. Вспомним 1914 год.
БорисПарамонов: Да,парламент существовал и в кайзеровской Германии и обладал реальной властью недопустить войны: если бы социал-демократы проголосовали против военных кредитовправительству. Если уж на то пошло, и в тогдашней России была Дума, тожепроголосовавшая за войну с Германией, за те же военные кредиты. Тутбольшевистские депутаты, числом пять, выступили молодцами: голосовали против ипошли в сибирскую ссылку. Ну, они-то уж точно не могли ничего решить.
АлександрГенис: Вернемсяк теме. Так что же всё-таки имел в виду Кант, считая условием вечного мира