Получилось так, как никакому Сартру присниться не могло: не только пролетариат утратил революционные импульсы, отъевшись в обществе всеобщего потребления, но в рамках того же общества, того же вектора развития — хоть внутри европейских стран, хоть в контексте глобальной связи, «единого мира» — последняя надежда левых, жертвы пресловутого колониального угнетения — действительно преисполнились революционности, но с абсолютно обратным знаком. Революционным импульсом для этих людей и этих стран стала фундаменталистская религиозная реакция. Маркс им не понадобился. Даже усовершенствованный Сартром.
История культуры не знаем большей комедии, чем нынешний поворот событий для передовых леволиберальных умов, для светочей европейской культуры. За какие резервы они только не хватались. Даже за Мао Цзэдуна, готовые усмотреть в терроре так называемой «культурной революции» борьбу революционных масс против бюрократического окостенения социализма. За хиппи хватались, за этих «детей цветов», в надежде увидеть модель лучшего будущего в коммунальных групповухах, в фаланстерах сексуальной революции. Превратим социализм из науки в утопию, как призывал Маркузе. Есть, правда, и сейчас ресурс: борцы с глобализацией, те, что бунтуют на мировых экономических саммитах. Но их же три человека с половиной, и никакого, так сказать, колониального резерва: Третий мир сам из рук этой глобализации кормится, да и ее кормит — нефтью.
Конечно, неприятности в современном мире наличествуют куда бо́льшие, чем провал социальной философии Сартра. Но знаете, как бывает на пожарах: человека из огня вынесли, а он вспоминает, что внутри осталась какая-нибудь ерунда. Как Никита Пряхин из Вороньей Слободки, полезший обратно в огонь за четвертью самогона. Вот так для меня Сартр.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/389376.html
* * *
[Русский европеец Павел Щеголев] - [Радио Свобода © 2013]
Павел Елисеевич Щеголев (1877—1931) — историк, имя которого было известно далеко за пределами академических кругов, автор ряда работ, бывших, как теперь говорят, бестселлерами, то есть вызвавших интерес самой широкой публики. Главный его «хит», выражаясь опять же по-нынешнему, — книга «Дуэль и смерть Пушкина». Щеголев также одним из первых — если не первый — начал разработку материалов по истории декабризма. В двадцатые годы он был редактором-издателем журнала «Былое», сделав его кладезем материалов по истории русского революционного движения. Он и сам, как подобало выдержанному русскому интеллигенту, одно время был связан с революционными кругами, так что даже подвергся ссылке в Вологодскую губернию — в одно время с такими будущими знаменитостями, как Бердяев, Ремизов, Луначарский. Но Щеголев был, во-первых, слишком серьезный ученый, а во-вторых, человек слишком широкий для того, чтобы всерьез заниматься революцией. Гораздо интереснее иметь дело с революцией как историей, а не злобой дня.
Очень много интересного о Щеголеве можно найти в Дневниках Корнея Чуковского. Например, такая запись:
Павел Елисеевич Щеголев был даровитый ученый. Его книга «Дуэль и смерть Пушкина» — классическая книга. Журнал «Былое», редактируемый им, — отличный исторический журнал. Вообще во всем, что он делал, чувствуется талант. Но при всем том он был первостепенный пройдоха.
Далее следует такая жанровая картинка:
Я познакомился с ним в 1906 году в одном из игорных притонов. Его приговорили к заключению в крепости, и он накануне ареста проводил в этом лотошном клубе свою, как он говорил, последнюю ночь <…>. Он по-домашнему расположился за круглым столом, за которым сидели сторублевые кокотки, чинные, как классные дамы, одетые богато, но скромно. Этим девам Щеголев раздавал по рублю, чтобы они покупали себе карту лото, но когда кто-нибудь из них выигрывал, половину выигрыша она отдавала Павлу Елисеевичу. Он же держал себя так, словно он — размашистая натура — прожигает жизнь. Был он уже тогда толстяком с очень широкой физиономией — и было в его брюхатости и в его очень русском, необыкновенно привлекательном лице что-то чарующее.
Еще одна история у Чуковского. В молодости Щеголеву покровительствовал его земляк Суворин, издатель правой, ненавидимой интеллигенцией газеты «Новое время». Он пригласил Щеголева, уже полевевшего и это знакомство не афишировавшего, на свой юбилей; отказаться Щеголев тоже не мог. Когда пришли фотографы снимать юбилейную группу, Щеголев стал в самом заднем ряду, а перед самой вспышкой магния уронил на пол платок и нагнулся, чтоб его поднять. Когда потом его упрекали этим юбилеем, он яростно опровергал факт своего присутствия: действительно, вещественных доказательств не было, на снимке Щеголева не видно.
Дневники Чуковского полны подобными рассказами о Щеголеве, и каждый раз он предстает кого-нибудь обжулившим. Академику Тарле он в лицо говорил: ну, вас любой дурак надует. При этом все его любили.
Щеголев однажды надул всю читающую Россию, а другой раз всю Россию театральную знаменитыми фальшивками: «Дневником» Вырубовой и пьесой «Заговор императрицы». Сотрудником его в эти делах был знаменитый писатель Алексей Толстой. Фальшивки получились на редкость интересные. Мне случилось видеть этот самый «Дневник» Вырубовой в глубоком детстве, но я помню до сих пор одну деталь: рассказывалось, что царь Николай II любил наблюдать совокупление свиней. На царя это никак не похоже, но как сказывается в этой детали фламандская натура Алексея Толстого!
О Щеголеве не только мемуаристы писали, — его изображали и в художественной литературе. Например, он появляется в романе Каверина «Скандалист» — в этом своем качестве весельчака и гуляки, ресторанного завсегдатая.
О нем рассказывают и такую историю. Однажды, уже в советские — нэповские — времена, он выиграл колоссальную сумму. Придя домой в сильном подпитии, эти деньги рассовал, чтоб семья не обнаружила, по книгам своей громадной библиотеки. А утром не мог вспомнить, куда именно; перебирать же книги по одной было бессмысленно, — настолько громадной была библиотека.
Если уж мы вспомнили о семье Щеголева, то грех не сказать, что он был женат на женщине, в которую одно время был неудачно влюблен Блок: это «Валентина, звезда, сиянье» одного из его циклов. «Как поют твои соловьи!»
Щеголев умер далеко не старым, в пятьдесят четыре года, но можно сказать, что очень вовремя. Новые, сталинские времена не могли быть для него благоприятными. Достаточно сказать, что его журнал «Былое» был закрыт в 1926 году. Слишком там много писалось о народниках и эсерах, что не могло нравиться Сталину; ему не нравились так называемые старые революционеры, да и революционеры вообще. Щеголев со временем вызвал бы у вождя неприятные ассоциации.
Колоритная фигура Щеголева не должна заслонять в нашей памяти его научные заслуги. Приведу только два примера его работы. Он установил автора пасквиля на Пушкина, приведшего к дуэли: им оказался у Щеголева Петр Долгоруков. Второй пример высокого профессионализма Щеголева. Поэтически поэтизирующий поэт Ходасевич однажды выдвинул гипотезу о жизненном подтексте пушкинской «Русалки»: мол, какая-то крестьянская девушка, пострадавшая от Пушкина, утопилась. Щеголев в ответ установил, что эта девушка, по имени Ольга Калашникова, которую Пушкин, по его же словам, обрюхатил, была им благополучно пристроена — выдана замуж за богатого крестьянина в болдинское имение, и всё кончилось ко всеобщему удовлетворению.
Профессионалом Щеголев был европейского уровня.
Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/389345.html
* * *
[Русский европеец отец Сергий Булгаков]
Сергей Николаевич Булгаков (1871—1942) — один из отцов русского религиозно-культурного ренессанса начала XX века. Имя его следует называть в том же ряду, что имена Бердяева, Струве, Мережковского, Вячеслава Иванова, Розанова. Однако он отличался от перечисленных, и, прежде всего, ярко выраженной ортодоксальной религиозностью. В 1918 году он принял сан и стал вторым крупным русским философом-священником; первым был отец Павел Флоренский, под большим влиянием которого он находился. Они вместе изображены на картине Нестерова «Философы».
Начальные влияния, испытанные будущим отцом Сергием, шли отнюдь не со стороны православных кругов. Он родился в семье священника и учился в семинарии, но бросил ее, окончил университет и стал одним из самых первых и видных русских марксистов. С благоговением припадал к стопам вождей немецкой социал-демократии, будучи в научной командировке в Германии. Но из Германии он вернулся с двухтомным исследованием «Капитализм и земледеление», в котором показал неприемлемость марксистских схем для сельского хозяйства. Начался период, лучшая формулировка которого дана в книге статей самого Булгакова, — «От марксизма к идеализму», вышедшей в самом начале века. И в дальнейшем Булгаков участник всех заметных инициатив новой русской культурной элиты, в том числе самой нашумевшей — сборника «Вехи». А в посмертном, так сказать, сборнике выступлений русских мыслителей «Из глубины» (1918) он напечатал обширное эссе в драматической форме «На пиру богов» — итог переживаний современника новейшей русской истории. В 1922 году Булгаков — уже отец Сергий — был выслан большевиками в числе ряда других русских деятелей культуры; осел в Париже, где стал ректором русского Богословского института в Париже.
Булгаков был совершенно необходимым чтением для всех желавших выйти из темного тупика советской идеологии. «От марксизма к идеализму» и сборник Бердяева Sub specie aeternitatis были азбукой начинающего культурного диссидента, так же как «Вехи», в которых оба они участвовали. С углублением в духовную проблематику русского «серебряного века» для многих неофитов Булгаков отходил несколько в сторону: не все обращались к традиционному, хотя бы и философски углубленному православию, — хотя для тех, кто пошел именно туда, отец Сергий остался авторитетнейшей фигурой; тут можно назвать Солженицына.