Борис Парамонов на радио "Свобода" -2010 — страница 14 из 24

Диктор: “Мы тратим слишком много времени и усилий на всякого рода социальную активность – собственную и наших детей, - и слишком устаем, чтобы наслаждаться простыми радостями семейной жизни. Мисс Палья права в том, что медикаментами эту проблему не решить. Счастье всегда дается тем, кто больше думает о самом счастье, а не о преуспеянии”.

Борис Парамонов: В статье Камиллы Палья масса других подробностей и трактовок. Например, она пишет, что в современном Голливуде реабилитация секса вплоть до демонстрации обнаженной натуры отнюдь не способствует правильной его, секса, презентации: потеряно старое искусство создания сексуально насыщенной атмосферы изображением флирта, пикатного диалога мужчины и женщины, самим подбором актеров. Действительно, Кэри Гранту и Кэтрин Хепберн совсем не нужно кувыркаться в сексуальной гимнастике, чтобы создать требуемое ощущение сексуальной насыщенности происходящего. А сейчас парень с девкой, едва войдя в комнату, начинают срывать друг с друга одежду и валятся на пол или, того пуще, прижимаются к стенке, тогда как вот она, койка, тут же в кадре.


Это реакция всякого грамотного кинозрителя, каким я считаю себя. У Пальи особенное раздражение вызывает ныне культивируемый в кино образ женщины-воительницы, шутя расшвыривающей злодеев-слабаков мужского пола, всякого рода телесериальные бионик-вимен. Примеры Палья можно дополнять и продолжать: хоть вспомнить Тарантино с его “Убей Билла”.


Но то же Камилла Палья говорит и о своей любимой рок-музыке: из нее тоже испарилась сексуальная энергия. Рок-стар, пишет Палья, переместилась из “оно”, из подсознания, в сверх-я, то есть в область социально одобряемых идеалов. Мадонна полна бытийной энергии, а леди Гага – социальный фабрикат.


Об этом я судить не берусь по абсолютной бесчувственности к этим шумным забавам. Это не для меня. Как сказал Томас Манн, человек, носящий в душе хаос, должен быть корректно одет.


Мне бы хотелось сделать только одно замечание на тему, не затронутую ни в статье Камиллы Палья, ни в многочисленных откликах на нее. Нужно помнить, что современный человек – и мужчина, и женщина – так перерабатывает еще и потому, что рынок товаров и услуг, предлагаемых нынешним обществом, необычайно расширился и постоянно обновляется, всё расширяя и расширяя список предметов престижного потребления. Одному отцу семейства на всё это уже не заработать, вот поэтому работать должна и женщина – помимо всех других определяющих факторов (а их много). Женщина должна держаться за природу, и мужчина в этом ей способствовать, говорит уже не в первый раз Камилла Палья. Но что делать с тем, что природа всё более и более подменяется техногенными реальностями? Ведь сегодня подавляется не только природа в женщине, но уничтожается сама природа, страдает Мать-Земля.



Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/2111781.html


* * *



“Боже храни Америку”


Борис Парамонов: Я давно уже заметил, что самое популярное музыкальное произведение в Соединенных Штатах – увертюра Чайковского “1812 год”. Если вы настроены на радиоканал классической музыки – будете слышать это сочинение с утомляющей регулярностью. Чайковский вообще очень популярен в Америке, да и во всем мире. Зайдите в хороший музыкальный магазин, и вы убедитесь, что больше всего представлены два композитора – Моцарт и Чайковский. Или возьмите любой довоенный голливудский фильм с любовным сюжетом: закадровая музыка – непременный Чайковский. Вот недавно гоняли в ящике такой фильм, который еще в советском союзе показывали в качестве трофейного, с популярнейшими певцами Джаннет Макдональд и Нельсоном Эдди. Называется “Майские дни”, а в советском прокате назывался “Дни любви” ( не путать с итальянским неореалистическим фильмом под тем же названием, где играли молодой Марчелло Мастояни и пятнадцатилетняя Марина Влади, тогда - бесовской соблазнительности нимфетка). В том, американском фильме есть еще злодей по имени Назаров – импресарио певицы в исполнении Джаннет Макдональд: фигура, навеянная, конечно, образом Дягилева, который неоднократно вдохновлял сценаристов, например в культовом английском фильме “Красные туфельки”, где еще танцевал Леонид Мясин, тоже из дягилевцев. В “Красных туфельках” этот демон-импресарио носил более подходящую фамилию – Лермонтов. А злодея Назарова в “Майских днях” играл великий Джон Барримор, о чем мы и не догадывались, потому что эти так называемые трофейные (из поверженной Германии привезенные) фильмы шли даже без титров. И еще деталь оттуда: в “Майских днях” для героев оперных певцов была даже сочинена какая-то опера на темы Пятой симфонии Чайковского; при этом герой был в костюме екатерининских времен, а героиня в каком-то кокошнике, более приличествуемом временам Ивана Грозного. Словом, Голливуд. Но Чайковского, действительно, в Америке любят. И не только в Голливуде. Причем любовь эта выходит уже за рамки, как сказали бы в СССР, идеологически приемлемого.


Сейчас расскажу, в чем дело, но начну, опять же, с кино. 4 июля был объявлен на одной из телевизионных программ фильм по Агате Кристи, из серии про мисс Марпл. Я эти фильмы всегда смотрю из ностальгических соображений: они идут в декорациях и обстановке старой доброй Англии – то есть тридцатых годов, когда джентльмены еще носили галстуки, а леди ходили в туфлях на каблуках, а не в этих похабных флип-флопах. А кругом – английская “виллидж” и задушевные особняки.


Я полагал, что фильм начнется, как обычно в таких случаях, в девять вечера, но это было 4 июля, национальный праздник - День Независимости, и по всем каналам показывали торжественный концерт в Вашингтоне перед зданием Конгресса, до половины десятого, вместе с любимым зрелищем всех народов – праздничным салютом. Ну, концерт так концерт, салют так салют, почему бы не посмотреть: мне американская независимость нравится не меньше английских традиций. И вот за эту, так сказать, широту натуры, я был награжден зрелищем американской широты, куда более внушительной, чем моя художественная толерантность.


Салют начался во время самого концерта, обеспечив некий потребный кумулятивный эффект. Но режиссеры праздничного зрелища хотели найти, так сказать, художественную мотивировку для пушечных залпов, и нашли. Тут надо сказать, что на Западе (не только в Америке, но и в Италии, к примеру, на фестивале в Сполето) есть традиция – при публичном, садово-парковым, так сказать, исполнении сюиты Чайковского палить из пушек в финале. Так и сейчас в Вашингтоне сделали 4 июля. Пальба, салютующая американскому Дню Независимости, шла под музыку русского монархического гимна “Боже, царя храни!” Надо ли напоминать, что сюита Чайковского построена на сочетании двух музыкальных тем: французской революционной Марсельезы и царского гимна, и в музыкальной композиции торжествует, в конце концов, русский гимн, знаменуя победу легитимистского принципа над французским надменным узурпатором. Вот этот финал и играли под выстрелы американских пушек.


За тридцать лет в Америке я, слов нет, привык к тому, что живу в свободной стране, но тут был, прямо сказать, впечатлен. И говорил на этот раз во мне не свободный американец, а старый совок, в былые времена работавший именно в сферах, зовомых идеологическими. Я невольно перенес ситуацию в Россию. При Сталине за такое дело просто расстреляли бы за саму идею, не доведя не только до концерта, но даже до репетиции. После Сталина уже не стреляли, но выучка сохранялась настолько серьезная, что и в голову не могло бы придти нечто подобное. Я не уверен, что такие номера возможны и в нынешней России. Не знаю, может быть, на последнем юбилейном параде Победы, в котором участвовали иностранные ветераны, при их проходе игралось что-нибудь соответствующе национальное; но чтобы на чисто советско-русском празднике вспоминали какие-то чуждые триумфы – такого быть не может, потому что такого не может быть никогда.


Но я бы не стоил своего американского гражданства, если б не вспомнил одной детали из истории США. Дело в том, что эта история знает еще одну войну за независимость – англо-американскую войну, объявленную Соединенными Штатами аккурат в 1812 году. Тогда англичане были втянуты в многолетнюю борьбу с Наполеоном, и американцы под шумок вздумали освободить их от Канады и Флориды. А война с Наполеоном возьми и закончись, англичане взбодрились и очень активно стали на защиту своих владений – даже при одном военном случае сожгли Вашингтон. Так что в тот раз у американцев ничего не вышло, но Флорида всё равно со временем стала нашенской.


Так вот, я готов был подумать, что режиссеры, ставившие праздничный концерт в День Независимости, сочли увертюру Чайковского “1812 год” относящейся к той самой англо-американской войне, которую иногда называют в Америке второй войной за независимость. Что же касается фамилии Чайковского, то каких только фамилий не встретишь в Соединенных Штатах! Да к тому же продается во всех американских лавках – значит, тем более, наш.


Но всё-таки, в конечном счете, дело не в этом – а только исключительно в духовной терпимости этой страны. Музыка нравится? Ну и пусть играет хоть эллинам, хоть иудеям. Или, как спросил меня однажды американский парнишка: Россия, это где? В Польше? В Польше, сынок, в Польше.



Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/2106614.html


* * *



Обустройство закулисья



Борис Парамонов: Был в Советском Союзе такой предрассудок: мол, работа в газете – лучшая школа для писателя. На самом деле это худшее, что можно пожелать будущему писателю. Самое худшее в газете – это язык, набор газетных штампов и клише, и не только словесных, а всяких - сюжетных, композиционных, вплоть до заголовков газетных статей, в которых очень любят употреблять названия известных литературных произведений, как-нибудь их переиначив: скажем, вместо “щит и меч” – “щит и печь” (пример из Битова). И еще одна милая особенность есть в газетах, в медии вообще: всеобщая подверженность мелким, но противным, вроде чесотки, эпидемическим заболеваниям. Где-то заведется одно речение – и пошло гулять по всей прессе. Нынче, при невиданном раньше бесцензурье, это особенно сказывается. Причем эти выражения, раз заведясь, совершенно вытесняют прежние, нормальные обороты речи. Примеров – даже не тьма, а как говорил Блок, тьмы, и тьмы, и тьмы. Вот, скажем, был – и есть в человеческой речи – глагол “питать”, в смысле “служить источником чего-либо”. Не ищите его в медии – теперь там говорят только “подпитывать”. А глагол “следить” навсегда вытеснен глаголом “отслеживать” - каким-то даже не сугубо, а трегубо сыщицким. Или – уже не глагол, а прилагательное: широким ходом по всему фронту пошло слово “личностный” - вместо нормального, удобного и предпочтительного в девяноста девяти из ста случаев “личный”. Или еще один словесный паразит, без всякого толку употребляемый: оборот “тот же”. Можно сказать: Бердяев был философом-персоналистом, а три фразы спустя “тот же Бердяев” или “у того же Бердяева”. Ничего подобного: говорится, скажем, о богатствах русской души вне всяких личных (“личностных”) отнесений, и вдруг – “тот же Бердяев”. Откуда он взялся? Из какой Тамбовской губернии вылез? Или еще: исчезло хорошее слово "кулисы" и появилось вместо него какое-то “закулисье”, явно произведенное от выражения “за кулисами”. И всё: больше нигде кулис не встретите, только закулисье.