Всё же самой значительной из любовниц Уэллса мне кажется Ребекка Уэст. Это была блестящая журналистка, писавшая и романы; один из них – ''Возвращение солдата'' – был экранизирован аж в восьмидесятые годы, то есть оставался живым в восприятии англоязычного мира. Я даже застал Ребекку Уэст в живых, приехав на Запад, – и прочитал в журнале ''Плэйбой'' ее статью о Кристине Киллер – главной фигурантке скандального дела Профьюмо.
Ребекка Уэст – одна из тех девушек, которых дефлорировал Уэллс, осуществляя свою программу свободной любви. Тут нужно сразу же и решительно заявить, что эти девушки ни в коем случае не были невинными жертвами, а скорее сами спровоцировали Уэллса. Это были Розамунда Бланд, Амбер Ривс и та же Ребекка Уэст. Дело сильно осложнилось тем, что две из них забеременели: Амбер по собственному желанию, а Ребекка нечаянно. Соответствующие страницы Лоджа написаны вдохновенно, что и делает его книгу, как сейчас говорят, читабельной.
Но нельзя сказать, что так уж скучны страницы, посвященные мировоззренческим поискам Уэллса. Правда, мне кажется, что Лодж не совсем осмыслил этот сюжет, не выделил четко некую философему Уэллса.
Она заключалась в том, что на его столь выразительном и актуальном примере была продемонстрирована ограниченность рационального мышления. Человек, увлекаемый разумом, склонен строить схемы, выводить формулы. И получается из этого что-то вроде фашизма – что и есть урок двадцатого века.
В очередном диалоге со своей совестью Уэллс, подводя итоги, говорит, вспоминая свой программный манифест под названием ''Предвидение'' – проект жизни в двадцатом веке:
Диктор:''Я назвал этот проект ''Открытый заговор''. Всюду проводилась одна мысль: видение справедливого и рационально организованного всемирного общества, в котором будут ликвидированы война, бедность, болезни и прочие человеческие беды''.
Борис Парамонов: Голос совести возражает Уэллсу:
Диктор:''Но не для всех эти блага. Не для хронически больных, безработных, умственно отсталых, преступников, алкоголиков, игроков, наркоманов – не для тех, кого ты назвал ''людьми бездны''. Ты писал: ''Дать таким людям равные с другими права – значит опуститься до их уровня, защищать и сохранять их – значит быть сметенными их размножением''. И еще ты писал: ''Общество должно самым решительным образом выбирать лучших, – оно стерилизует, высылает или отравляет людей бездны – и такое общество овладеет миром еще до 2000 года''.
Борис Парамонов: Уэллс робко возражает: под отравлением он имел в виду безболезненную эвтаназию. Тем не менее, в свете происшедших событий эти проекты обнаружили свою не мыслимую никаким разумом жестокость – тем самым продемонстрировав жестокость самого разума. И Уэллс, подводя итоги, признает свой крах. Лодж так воспроизводит последние мысли Уэллса:
Диктор:''Я был дитя века Просвещения, современный энциклопедист, наследник Дидро, но ужасы первой мировой войны подорвали веру в Разум. Интеллектуалы бросились искать спасение в фашизме, в коммунизме советского стиля или в христианстве – и всему этому я противился. Между двумя мировыми войнами я как мыслитель находился в возрастающем одиночестве, был голосом в пустыне''.
Борис Парамонов: Но то ли Уэллсу, то ли самому Лоджу невдомек, что все эти ужасы не были следствием неразумности людей, но скорее следствием тотальных притязаний разума. Впрочем, есть у Лоджа одна фраза, позволяющая понять тщету притязаний разума, дневного сознания: ''Реальность, эмпирически воспринимаемая и рационально понимаемая, ныне казалась ему столь же призрачной, как тени на стенах Платоновой пещеры''. Разум не ушел из уравнений человеческого бытия, но наступила пора оценить его по-иному, с меньшим энтузиазмом. В одном из последних трактатов Уэллса под названием ''Разум на конце привязи'' он говорит, что рациональная картина мира напоминает кино: в нем есть сюжет и видимость связи и смысла, но при этом не следует забывать, что всё это – игра теней на полотне. Жизнь непредсказуема никакими усилиями разума, как бы точно он ни видел те или иные потенции развития.
О чем говорит случай Уэллса – помимо того, что написал о нем Дэвид Лодж? Самым ценным в его опыте оказалась не мысль и даже не фантазия, а жизненная практика – осуществляемый секс. Это тот корректив, который позволяет извлечь из жестокого мира не регулируемую разумом радость.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24372425.html
* * *
Половая жизнь Маркса
Александр Генис: После падения Берлинской стены в эйфорические 90-е годы, Фрэнсис Фукуяма саркастически писал, что марксисты остались только в Пхеньяне и в Гарварде. Сейчас, однако, другая эпоха на дворе, о чем говорят проходящие чуть ли не во всех странах демонстрации протеста против финансовой политики западных стран. Мировая рецессия сдвинула маятник влево, и фигура Маркса вновь замаячила на идеологическом горизонте.
В этой ситуации понятен успех новой книги о Карле Марксе, которую только что выпустила Мэри Габриел. Этот 700-страничный фолиант уже успел попасть в финалисты самой престижной литературной премии Америки – ''Национальная книжная премия''. Другое дело, что это – необычная биография. Она называется ''Любовь и капитал'' и, в основном, посвящена частной, а если говорить честно, - половой жизни Карла Маркса и – заодно – Фридриха Энгельса.
Этот уклон уже успел вызвать острую критику, ибо книга изображает Маркса гедонистом, который обожал флирт, танцы и сплетни, составляю хорошую компанию Энгельсу, у которого, как пишет автор книги, ''вспыхивали его ярко-голубые глаза каждый раз, когда открывалась перспектива революционной ситуации, а еще лучше сексуального приключения''.
Критики жалуются, что Мэри Габриел увлеклась скандальными подробностями в ущерб серьезному анализу капиталистической экономики, но, мне почему-то кажется, что нашим слушателям, особенно, тем, кому пришлось изучать марксизм в школе и вузе, первое будет интереснее второго.
О новой биографии Карла Маркса мы беседуем с Борисом Парамоновым.
Борис Парамонов: Тут прежде всего важно то, что автор – женщина. Уже одно это позволяет предполагать, какого рода это будет книга. Она отвечает новой феминистской моде: берут крупную личность, знаменитого деятеля, и пишут о его жене, стараясь доказать, что без жены сам этот деятель не многого бы стоил. Мне пришлось прочитать две такие книги, имени авторш не помню. Одна о Норе Джойс, жене Джеймса Джойса, которая, как известно, в жизни не прочитала ни единой строчки, написанной ее мужем, но, тем не менее, послужила предметом волюминозного исследования. Конечно, в книге были интересные страницы, касающиеся их отношений и сексуальных причуд великого писателя, но осталось неясным, помогало ли ее присутствие написанию ''Улисса''. Вторая такая книга – о жене Томаса Манна Кате (эту я читал в русском переводе – не преминули перевести), причем не был взят самый интересный аспект их семейной жизни: именно то, что у Кати был брат-близнец, что и помогло гомосексуально ориентированному Томасу Манну управиться с требованиями гетеросексуального брака.
Александр Генис: Я читал обе книги, по первой даже фильм поставили, и не согласен с Вашей критикой. В обоих случаях женский глаз открывает что-то новое. Например, такой эпизод. Нора объяснила журналисту, что не читала про себя в последней главе ''Улисса'', потому что ее муж ничего не понимает в женщинах. Джойсу это, скорее, нравилось. Не зря они прожили вместе такую трудную жизнь. То же – и с Катей Манн. Я думаю, что ее еврейское происхождение повлияло на взгляды Манна и, в конечном счете, привело к явлению ''иудейской'' тетралогии об Иосифе. Но вернемся к Марксу, вернее – Марксам.
Борис Парамонов: Действительно, книга Мэри Габриел о Марксе – тоже в основном не о Карле, а о его жене Женни, в девичестве Вестфален. Автор так пишет о ее роли в жизни Маркса (я цитирую): ''Без женщин в жизни Маркса не было бы Карла Маркса, а без Маркса не было бы того мира, в котором мы ныне живем''. Спорное утверждение, но еще более спорным мне показалось другое: ''В 2008 году, когда я закончила сбор материалов и приступила к написанию текста, вера в несокрушимость капитализма начала колебаться, делая анализы Маркса более оправданными и убедительными''.
Александр Генис: По этому поводу рецензент книги, очень популярный сейчас биограф красных тиранов Саймон Монтефиоре, сделал такое замечание в своей рецензии на страницах ''Нью-Йорк Таймс Бук Ревю'': ''Чтобы говорить о нынешней актуальности Маркса, стоило ли вспоминать о его семейной жизни и его сексуальных переживаниях?''.
Борис Парамонов: Вот именно. Сюда следует добавить, что Саймон Монтефиоре – вообще очень знающий славист, автор серьезных книг о князе Потемкине и о Сталине. Вообще пользуюсь случаем, чтобы сказать об этом знаменитом семействе Монтефиоре. Это очень богатые итальянские евреи, которые уже в 18-м столетии перебрались в Англию, а один из Монтефиоре во времена королевы Виктории стал генералом Британской армии.
Александр Генис: В Нью-Йорке есть больница Монтефиоре, построенная на деньги этой семьи.
Женни ВестфаленБорис Парамонов: Тоже говорит в его пользу и делает еще более убедительным мнения Саймона Монтефиоре. Солидные люди, ничего не скажешь. А Мэри Габриел в ее псевдомарксистских штудиях не показалась мне основательной. Бабьи разговоры, сказал бы я, если б не побоялся показаться мужским шовинистом, а я, как неоднократно говорил, сам умеренный феминист. Ну что могут прибавить к знанию о Марксе такие строки из письма к нему Женни, вспоминающей их первый сексуальный контакт – еще до вступления в брак:
''Я ни о чем не жалею. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу твою благословенную улыбку. О Карл! Я счастлива и полна радости. И опять и опять вспоминаю то, что случилось''.