Действительно, мы говорим о золотом веке русской культуры, как бы не замечая его хронологических рамок, - а это как раз николаевская эпоха. Двух имен тут более чем достаточно – Пушкин и Гоголь. Зрелый Пушкин, Пушкин классик и начался примирением с царем, а инициатором этого примирения был сам Николай первый. Отношение Николая Первого к Пушкину ни в коем случае нельзя назвать враждебным, такая вражда – это миф советских времен. Нельзя, конечно, не видеть, что пребывание в ареале власти, навязанное ему царедворчество, мешало Пушкину чисто житейски, в то же время никак не связывая его творчески (хоть и советовал царь переделать “Бориса Годунова” в исторический роман на манер Вальтера Скотта, Пушкин со временем издал его так, как он был написан). Можно сказать – и это будет горькой, но правдой, - что Пушкину в последние его годы мешал не царь, а собственная жена, затянувшая его в светскую круговерть. И не будем забывать того неудобного для многочисленных исследователей факта, что Пушкин получал из казны 10 тысяч ежегодно за чисто виртуальную работу в государственных архивах. (Волков, кстати, о таких фактах никогда не забывает и всегда рад при случае сообщить, какое вспомоществование из казны имел тот или иной русский классик; и мы с интересом узнаём, например, что Державин за оду “Фелица” получил 500 золотых рублей.)
Это взвешенное отношение автора к знаковой теме “поэт и царь” вызвал, кстати сказать, отрицательную реакцию у одного американского рецензента книги Волкова. Но ответ на такие реакции содержится в самой его книге, где говорится, что у русского царя были и другие дела помимо выстраивания отношений с Пушкиным, и что Николай Первый никак не мог выступить в роли Людвига Баварского, положившего всё свое герцогство и себя в придачу к ногам Рихарда Вагнера.
Говоря о царствовании Николая Первого в культурном его аспекте, нельзя пройти мимо пресловутой формулы “православие, самодержавие, народность”. Волков и не проходит, но и тут находит, так сказать, свежий сюжет (начисто замалчивавшийся в советское время): оперу Глинки “Жизнь за царя” (“Иван Сусанин” у большевиков). Это был самый показательный пример успешного осуществления знаменитой триады.
Это вполне оправданное стремление автора выровнять прежде существовавшие идеологические перекосы клонит его, однако, по временам, в другую сторону. Трудно говорить о Гоголе и Достоевском как писателях, укладывающихся в идеологию православия, самодержавия, народности, а именно этих двух титанов Волков пытается сюда подверстать. На этом примере хорошо видно, что творчество великих художников никак не уложить в какую-либо идеологическую схему, кто бы эту схему ни накладывал – хоть власть, хоть сами художники, как Достоевский в “Дневнике писателя” и Гоголь в “Выбранных местах из переписки с друзьями”. Ни Дневник, ни Переписка – это еще не Достоевский и не Гоголь. Та или иная идеология, рассчитанная властью на управление культурой, может быть более или менее удачной, вредить, а то и помогать временами, но сама культура, особенно художественное творчество, движется вне каких-либо идеологических рамок. Творчество свободно по определению.
Другое дело, что русская власть эпохи Романовых отечественной культуре не мешала, а когда и существенно помогала. В царской России не существовало идеологического диктата, и даже пресловутая уваровская триада не навязывала прямо, что и как писать тому или иному художнику. Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Глинка, Брюллов, Иванов активно работали, печатались, выставлялись, совместными трудами создавая тот самый золотой век русской культуры. Цензура, несомненно существовавшая, в сущности не касалась художественного творчества, объектами ее контроля были сюжеты политические, обсуждавшиеся в публицистической печати. От цензуры страдал Николай Полевой, а не Александр Пушкин.
Тут возникает другой, и любопытнейший, вопрос: а как сама русская культура смотрела на власть? Платила ли она властям лояльностью? Мы говорили выше, что политическая оппозиционность не определяла целостность русского художественного развития. И всё же, как тут не вспомнить колоссальную фигуру Льва Толстого, этого бунтаря по преимуществу. Объяснение этому только одно: сюжет о Толстом широко рассматривался автором в предыдущей его книге “Волшебный хор”.
Больше хотелось бы прочитать о Герцене, о его своеобразнейшем – феминистском, решусь сказать, - социализме. Вообще Герцен во всех его моментах интереснейший сюжет, но тут автору, похоже6 не дали развернуться издатели, впечатленные недавней драматической трилогией Стоппарда, где как раз Герцен предстал в полном его блеске.
В самом начале своей книги Соломон Волков написал:
Диктор: “ Созданная под ферулой Николая Первого идеологический лозунг Православие, Самодержавие, Народность сделался эффективным орудием культурного и политического контроля на много лет. Нежелание или неспособность последнего русского царя Николая Второго модернизировать культурную политику его предшественников были, по моему мнению, одной из существенных причин падения самодержавия в России”.
Борис Парамонов: Трудно безоговорочно согласиться с этим тезисом. Культурная политика самодержавия существовала отнюдь не на всем протяжении царствования Романовых. Как таковая она исчезла после Николая Первого, русская художественная культура с этого времени развивалась свободно, вне какой-либо патерналистской опеки. Попытки со стороны власти поддержать культурные начинания продолжали иметь место; в частности, как показал Волков, поддержкой властей, самого царя Александра III пользовались передвижники, в которых усматривали вновь востребованный русский стиль. Но вот новая русская музыка в лице Мусоргского, вообще деятельность “могучей кучки” особого расположения власти не вызывала. Новая русская опера создавалась в значительной степени с помощью просвещенных меценатов, из которых особое внимание Соломон Волков привлек к начисто забытой фигуре Тертия Филиппова – вдохновителя “Хованщины” Мусоргского. В отношении музыки Александр III явно предпочитал Чайковского с его “Евгением Онегиным”, и глава о Чайковском с новаторской интерпретацией знаменитой оперы принадлежит к лучшим в книге Волкова.
В общем, Соломон Волков показал, что в России Романовых культура потому и расцвела, что Романовы не просто ей так или иначе помогали в тот или иной период, но и на всем протяжении своего царствования просто-напросто ей не мешали. Претензии русских царей не были тоталитарными, а, значит, культура могла развиваться свободно. Сокровища Романовых были в то же время всеобщим национальным достоянием.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/24099056.html
* * *
Постскриптум к королевской свадьбе
Александр Генис:Треть человечества следили за свадьбой двух молодых людей, которые недавно обвенчались в Вестминстерском аббатстве – при, мягко говоря, большом стечении народа. Сейчас, когда пыль улеглась, и другие сенсации, вроде смерти Усамы бин Ладена, отвлекли нас от королевской идиллии, мы ненадолго вернемся к этой безобидной передышке от грозных новостей, чтобы взглянуть на происшедшее глазами одного, склонного к критическому анализу, зрителя. У микрофона - Борис Парамонов. Постскриптум к королевской свадьбе.
Борис Парамонов: Два обстоятельства делают британские королевские свадьбы острым сюжетом в Соединенных Штатах Америки.
Первое – это какая-то атавистическая нелюбовь американцев к британской короне. Исторически это понятно: ведь американцы боролись за государственную независимость ни с кем иным, как с английской монархией. Прошло больше двухсот лет с того времени, Америка и Англия были союзниками в двух мировых войнах, стали партнерами по НАТО, и вообще их отношения приобрели статус особенных, особо дружественных. Это, так сказать, двоюродные братья (или сестры, как вам больше нравится).
Александр Генис: Как известно, Англия (во всяком случае, по словам Оскара Уайльда) ничем не отличается от Америки, кроме языка….
Борис Парамонов: И, тем не менее, сохраняется и наличествует след какого-то долгого раздражения. При случае обе страны с удовольствием предаются всякого рода пикировке. Причина более чем ясна: Соединенные Штаты – образцово демократическая страна, а Великобритания, хоть она и усвоила все значимые демократические институты…
Александр Генис: которые Англия же и породила…
Борис Парамонов: Да, да, во всяком случае, впервые ввела в политический оборот. И, тем не менее, англичане сохраняют монархическое устройство – обветшавшее, конечно, и чисто декоративное, но держится за него с завидной стойкостью. Американцев это раздражает и служит обильной пищей для всякого рода насмешек. Особенно раздражает то обстоятельство, что британский королевский двор существует на деньги налогоплательщиков. Это великолепное шоу, конечно, и демократические массы любят шоу, но американцы почему-то забывают, что и за собственные шоу – имя которым Голливуд – они платят из своего же кармана. Нынче билет в кино стоит двадцать долларов – а всё для того, что платить какой-нибудь Джулии Робертс по двадцать миллионов за фильм.
Александр Генис: Голливуд самоокупаем, но и британская монархия, думаю, рентабельна. За нее расплачиваются туристы. Самый популярный аттракцион в стране – смена королевского караула.
Борис Парамонов: Есть, однако, и второе обстоятельство сделало институцию королевских свадеб сомнительным бизнесом для американцев: трагическая гибель принцессы Дианы, конечно. Как-то не в меру единодушно обвинили в этом королевский двор и принца Чарльза в особенности, почему-то забыв скандальное поведение так называемой “народной принцессы”, как желтая пресса стала именовать Диану. Между тем ничего “народного” в покойнице не было, она происходила из старинного аристокр