Александр Генис: Добавим, что Дэвид Ор – критик и литературовед, поле интересов которого - как раз поэзия.
Борис Парамонов: Он пишет, что само по себе подключение Опры к пропаганде поэзии возражений не вызывает, и приводит пример с собственной книгой, уже находившейся в издательской работе, когда они узнали о проекте Опры. Издательство изо всех сил ускорило работу над книгой, чтоб как-нибудь связаться с Оприным проектом, как-то быть упомянутым. Если Опра назовет ту или иную книгу – успех обеспечен, тираж пойдет, деньги будут. Но – не успели, номер журнала ''О'' вышел без них.
Александр Генис: По этому поводу можно вспомнить историю писателя Джонатана Франзена, о которой Вы же, Борис Михайлович, и рассказывали нашим слушателям. Опра пригласила его на свою передачу, когда вышел его роман ''Исправления'', а он это приглашение презрел. Но когда вышел другой роман Франзена ''Свобода'' и Опра снова его пригласила – он уже не отказывался. На экране состоялось трогательное примирение серьезной литературы и массовой культуры.
Борис Парамонов: Эта история и собственные попытки так или иначе попасть в орбиту Опры не помешали Дэвиду Ору наполнить свою статью всяческими сарказмами. Он пишет, что есть много знаков наступающего конца мира, но для него самым убедительным был именно этот знак – презентация поэтов в качестве моделей, манекенов. Проблема в том, что поэзия не может дойти до людей, живущих в мире Опры, то есть в мире нынешней массовой культуры. Пропасть между любителями поэзии и поклонниками Опры настолько велика, что даже могущественная Опра не сможет ее заполнить.
Вот хотя бы такой пример. В журнале попросили высказаться о поэзии таких людей, как Мария Шрайвер, Боно, актеры Аштон Катчер и Джемс Франко и светскую хроникершу Лиз Смит (светская хроника – это мягко, в старомодной манере звучит, а в Америке это называется ''госсип колумнист'' – поставщик сплетен: занятие отнюдь не презренное, но весьма уважаемое. Достаточно сказать, что нынешний ведущий вечерней программы ''CNN'' Пирс Морган, сменивший Ларри Кинга, был до этого в Англии редактором одного из этих супермаркетс таблойдов, собиравших сплетни о королевской семье). Мария Шрайвер – женщина из клана Кеннеди, спорадически выступает в телевидении, а в частной жизни жена Арнольда Шварценеггера. Катчер – актерик небольшой и скорее известен как молодой муж стареющей звезды Деми Мур, ''той бой'', как говорят в Америке, мальчик-игрушка. А Джеймс Франко, по-моему, вообще только один раз появился в кино, но уже прославился. А раз человек известен и с деньгами, то значит он имеет право высказаться по любому вопросу. Это тем более относится к Боно, у которого славы и денег больше, чем у всех поименованных вместе взятых.
Александр Генис: Но какое, спрашивается, отношение к поэзии всё это имеет? И что делать Бродскому в этой компании?
Борис Парамонов: Дэвид Ор пишет дальше, что даже уважаемые им люди, как писательница Маргарет Этвуд, попав на страницы ''О'', говорит не по делу. Она сказала: спрашивать, зачем нужна поэзия, всё равно что спрашивать, зачем люди едят. Что-то незаметно, продолжает кипеть Дэвид Ор, чтобы люди, не читающие стихов, без них помирали.
Будем объективны, говорит Дэвид Ор, - среди этих восходящих звезд, рекламирующих модели весенней одежды, есть талантливая поэтесса – Анна Мошовакис. Она представляет замшевый жакет стоимостью 995 долларов. Ох, Опра! Ох, поэзия! – таким воплем заканчивает Дэвид Ор.
Александр Генис: Да, конечно, вряд ли пробудит интерес к поэзии такой или подобный трюк.
Борис Парамонов: Поэзия несовместима не только с рекламой модной одежды, но со всем содержанием нынешней жизни, со всей ее структурой и фактурой. Это не значит, что в современной жизни нет своей красоты. Да вот эти самые предметы одежды могут быть красивыми, а соответствующие фотографии уж точно. Ничего более тонкого и эстетически впечатляющего я в Америке не видел. В этой области работают подлинные художники. Вот и ход к разгадке: современная культура в целом не словесна, а визуальна, недаром главным искусством нашей эпохи стало кино. Правда, и в кино теперь по-другому, чем, скажем, в тридцатые годы, когда на экране блистали Гарри Купер и Кэри Грант, а сейчас в ходу такие парубки, как Брэд Питт. Леди и джентльмены уступили место девкам и парням, по-американски ''гэлс'' и ''гайс''. Жизнь опростилась, по-другому и полнее сказать - демократизировалась.
Естественно, тут следует говорить не о демократии как политической системе, а о переменившемся характере общества в самом его составе. Это массовое общество, и в нем превалируют массовые вкусы. Ибо не угождая таковому, нельзя взять рынок. А без рынка какая нынче жизнь? Вот разве что стишки писать.
Александр Генис: Вы, Борис Михайлович, лучше меня помните, что в Советском Союзе поэты собирали стадионы.
Борис Парамонов: Но это парируется одним простым указанием на политическую сторону вопроса: в СССР поэзия, вообще литература, при том, что она всячески зажималась, была единственно доступной формой неказенной жизни, ее никак не удавалось до конца идеологизировать. Сейчас в России цензуры нет – а где поэзия? Уж во всяком случае не на стадионах. Поэтов, и хороших, много, а резонанса нет, ''рынка'' нет. Но само наличие поэтов еще мало о чем говорит. В Америке тоже есть хорошие поэты. Поэзия – феномен языка, а английский язык велик и могуч.
В том-то и дело, что сам язык в современном обществе как-то принципиально меняется. Среда языкового общения самая мощная сегодня – интернет со всеми его примочками вроде фэйсбуков, а сейчас какого-то текстинга, будь он неладен. Были тексты, а стал текстинг. Вот здесь мы добираемся до корня: машины, техника изменили состав культуры. Тут не до прустианских тонкостей. Но при этом находятся ведь талантливые писатели, которые умеют делать литературу даже из компьютерных знаков. В России это Сорокин, в Америке - Дэвид Фостер Уоллес, покончивший самоубийством. Но ведь эти игры – тоже не для широких масс, а опять же для тонких знатоков и ценителей.
Александр Генис: Поэзия - для всех. Тот же Бродский говорил, что тайна стихов в том, что они равно нужны снобу и троглодиту.
Борис Парамонов: Верно. Массы в первоначальном значении народа отнюдь не чужды словесной культуре. А эпос, а мифы? Это ведь подлинный источник поэзии. Но народное творчество исчезало по мере разложения синкретических форм мышления, каков миф, и роста специализированной литературы, литературы как профессионального искусства. И с колоссальным ускорением этот процесс пошел с появлением городов, то есть с покорением природы, с избавлением от ее тотальности.
У молодого Корнея Чуковского была статья, получившая всероссийский резонанс, ее читал Лев Толстой, – ''Нат Пинкертон''. Он там писал, что раньше мужик создавал Гильгамеша, Одиссею, Эду и Шахерезаду, а оказавшись в городе, создал всего лишь кинематограф, то есть детектив и раскрашенные картинки вульгарных баб.
Александр Генис: Детектив родил Борхеса, а кинематограф Бергмана…
Борис Парамонов: Да, тут, конечно, были нюансы, особенно касательно кино, узнавшего того же Бергмана или Феллини, но тенденция намечена верно.
И ведь что замечательно: сегодня как никогда заметен этот поворот к сказке в обличье новейшей технологии, все эти звездные войны и ''Аватары''. Если угодно, в этом можно увидеть некий подсознательный массовый протест против подавляющей жизнь техники, стремление вернуться к неким истокам, к первоначальному и стихийному. Сложна диалектика культуры.
У Чуковского в той статье был такой риторический вопрос: почему это люди, жадно смотрящие на экран, не украшены перьями и не татуированы? Посмотрел бы он на нынешних потребителей массовой культуры. А любителям татуировок или, как говорят сейчас в России, татуажа - какое дело до поэзии?
Александр Генис: Прямое. Возможно, люди перестанут читать стихи, но они, включая тех, кто в перьях с татуировкой, никогда не перестанут их писать.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/9505131.html
* * *
На экране - клан Кеннеди: скандал и история
Александр Генис: В пресный, по голливудским стандартам, весенний послеоскаровский сезон внесла разнообразие самая, пока, скандальная премьера года. И это при том, что снятый для телевидения фильм добрался лишь до одного периферийного канала. Что же так возмутило и возбудило Америку?
Об этом мы беседуем с одним из внимательных зрителей только что завершившегося TV проекта – с Борисом Парамоновым.
Борис Парамонов: Этот проект – сериал из восьми часовых частей ''Кеннеди'' - вызвал, как говорят некоторые комментаторы, шум и противоборство различных оценок едва ли меньшее, чем само убийство президента Кеннеди и его брата Роберта.
Александр Генис: Это, конечно, преувеличение, но действительно, интрига вокруг сериала развернулась серьезная.
Борис Парамонов: Фильм, заказанный почтенным телеканалом ''История'', был им отвергнут, и сериал показан второстепенным каналом ''Рилз'', который входит далеко не во все пакеты предлагаемых телезрителям программ. Это самый противоречивый проект за многие годы. Таково общее мнение. Уже сделанный фильм подвергли резкой критике на предварительных просмотрах многие историки и политики, связанные так или иначе с Кеннеди, а также члены этой семьи: Каролина Кеннеди, дочь президента, и Мария Шрайвер – племянница Джона Кеннеди, телевизионный журналист и жена Арнольда Шварценеггера.
Комментаторы подчеркивают главным образом то обстоятельство, что продюсер сериала Джоел Сёрноу – убежденный консерватор, и это не могло не сказаться на его трактовке характера Кеннеди – как президента, так и других членов этого могущественного американского клана. Либерал Кеннеди сделан человеком скорее слабого характера, ''голубем'', тогда как консервативные американские политики чаще всего выступают в роли ''ястребов''. Об излишней мягкости либеральных президентов из демократической партии мы с вами, Александр Александрович, много наслышались: так говорили о Клинтоне и, уж конечно, о Картере.