Александр Генис: А сейчас то же самое говорится по адресу Обамы. Хотя, справедливости ради, надо добавить, что демократом был Франклин Рузвельт, начавшей войну с нацистами, и Гарри Трумэн, сбросивший на Японию атомную бомбу. Так что разделение ястребов и голубей по партиями – дело ненадежное. Клинтон – бомбил Сербию Милошевича, а тот же Кеннеди сперва одобрил атаку эмигрантов на Кубу, а потом заставил Хрущева убрать с острова ракеты.
Борис Парамонов: Мне по приезде в Америку рассказывал один старый эмигрант о впечатлении, произведенном выступлением Кеннеди во время кубинского ракетного кризиса, когда Америка заняла жесткую позицию и заставила Хрущева отступить. Он говорил, что Кеннеди страшно волновался, что у него дрожали губы. Эта пленка всем известна, ее крутят всякий раз, когда заходит речь об этом историческом событии. Взволнованность Кеннеди, конечно, бросается в глаза.
Александр Генис: Да она и понятна: американцы всерьез считали, что мир находится на грани ядерной войны, а такая перспектива, понятное дело, мало кого не взволнует. Мне мои сверстники-американцы рассказывали, как они каждый день в школе начинали с того, что прятались под стол, тренируясь на случай советской атаки. И каждый носил на шее жетон, чтобы знали, кого в случае чего хоронить. Такое не забывается.
Борис Парамонов: Но вот советских людей всё это не очень волновало, я по себе помню. Хрущев уже столько раз лез куда не надо, хотя бы в Берлин с этой стеной, и никакой войны не случалось. Мы в СССР знали, что он - балаболка, и не относились к нему серьезно. Советский, а то и русский опыт научил нас не сильно доверять вождям и их программам, будь они долгосрочные или сиюминутные. Достоевский в свое время писал: иностранцы говорят, что русские – маловеры и скептики, и добавлял от себя: действительно, европейцы по сравнению с нами кажутся наивными.
Александр Генис: Но, вернемся к фильму. Что вам показалось в нем верным, что – ошибочным и что – взрывоопасным?
Борис Парамонов: Прежде всего, следует сказать, что главный герой сериала - президент Кеннеди - кажется человеком слишком, что ли, уязвимым. Что-то в нем гамлетическое демонстрируется: муки, колебания, сомнения. Сам рисунок роли таков, сам сценарный замысел. Подчеркиваются всяческие слабости, например, боли в спине – результат военного ранения, этот самый корсет, о котором мы слышали, между прочим, и в Советском Союзе. На экране этот корсет ему затягивает Джекки (ее играет Кэти Холмс). Очень педалирован момент с лекарствами. Вот это вызвало массу протестов у критиков фильма: в Америке принято считать зависимость от болеутоляющих средств признаком слабости характера, чуть ли не наркоманией. И его женолюбие подано в том же ключе – как признак слабости, а не свидетельство мужественной брутальности. Очень хороша сцена, в которой Гувер – директор ФБР, потребовав неурочного приема, сообщает президенту, что приглашенная им накануне в Белый Дом некая Джуди – приятельница известного мафиозного босса. Впечатление от сцены – политический младенец Кеннеди получил выволочку от старого волка. Вот такие подробности, соответствующим образом нюансированные, и создают общее впечатление о Кеннеди как человеке чуть ли не слабом, против чего и протестуют знающие люди, правильно усматривающие в такой тенденции привкус политических симпатий и антипатий. Объективность ленты ставится под сомнение.
Но, как правильно писали рецензенты уже после выхода сериала, помимо исторической достоверности существуют требования художественные, необходимость сюжетной драматичности.
Александр Генис: Ну уж истории Кеннеди трудно отказать в драматичности, даже трагедийности. Это - же Шекспир! Сюжет настолько сильный, что никакие интерпретации ослабить его не могут.
Борис Парамонов: Правильно, но в этом сюжете главное – мотив жертвенности. Джон и Роберт Кеннеди – жертвы. Погибли они на боевом посту, но момент жертвенности невольно внушает этот нюанс в интерпретации. Ни того, ни другого нельзя назвать победителями, каким был, безусловно, Рональд Рейган, этот любимец истории, ее счастливец.
Если вернуться к теме ''волки и овцы'', то уж подлинной овцой предстает в сериале жена президента Джекки. Местами это даже раздражает. Светская дама такого ранга не может так себя держать. В фильме есть сцена, в которой мать Кеннеди Роза, исходя из собственного горького опыта всю жизнь обманываемой жены, учит невестку, как примиряться с обстоятельствами и как примеряться к ним. Тут нажим делается еще на католическую резиньяцию, и видно, что католицизм до сих пор, несмотря на то, что именно Кеннеди ввели его в политический мейнстрим, не пользуется кредитом у консерваторов, стоящих за этим проектом, за сериалом.
Между прочим, по поводу Джекки я бы вспомнил историю ее дальнейшей жизни – ее брак с Онасисом. Помню, опять же, советские еще разговоры: женщины, например, в один голос ее одобряли, говоря, что она опять взяла главный выигрыш, человека номер один. Сейчас я бы этот сюжет интерпретировал по-другому: как месть пост-фактум неверному мужу. Трудно отрицать, что образ Кеннеди был снижен этим решением его вдовы.
Александр Генис: Но еще больше критиков фильма разозлил образу отца, патриарха этого клана Джозефа Кеннеди.
Борис Парамонов: И зря, потому что это - подлинная удача, прежде всего замечательного английского актера Тома Уилкинсона, впрочем, давно уже снимающегося в Америке. Вот это действительно волк, полностью доминирующая в семье Кеннеди фигура. Критики сериала были очень недовольны упоминанием его позиции на посту американского посла в Англии: он, как известно, был сторонником примирения с Германией и чуть ли не поклонником Адольфа. У него у Гитлера, вообще было довольно поклонников, и даже в Англии: еще не были в полном объеме известны его деяния, да и война еще толком не началась. Но не это главное в подаче Кеннеди-отца. Вот в рецензии на фильм в журнале ''Нью-Йоркер'' статья снабжена карикатурой: Джозеф Кеннеди – кукловод, на веревочках которого пляшут фигурки Джона, Боба и Джекки. Я не берусь судить, так ли это было в жизни, но в фильме – точно так. Правда, в одном месте Джон возражает отцу: ''Ты говоришь так, как будто это тебя, а не меня избрали президентом Соединенных Штатов''. Но в общем и целом в фильме возникает правдоподобная фигура отца-деспота. А деспот в политическом отношении часто характеризуется именно такой чертой: он лучше подданных знает, что для них хорошо.
Александр Генис: Молва приписывают Кеннеди-старшому фразу: ''Мы продадим им Джона, как продают стиральный порошок''. Но помимо политики, в этой драме ''отцов и детей'' интересен и психологический аспект.
Борис Парамонов: Есть в психоанализе Фрейда такое понятие – ''отец первобытной орды'', полностью доминантная фигура. Клан Кеннеди, конечно, не назовешь ''первобытной ордой'', но была в нем, ощущается некая архаичность, скажем мягче – традиционность, укорененность в почве - почва и кровь, если угодно. Тут и правда Шекспиром пахнет – весь этот сюжет новейшей истории. В подлинно демократическом обществе сохраняются реликты неких основных, я бы даже сказал примордиальных, изначальных сюжетов. Вот этот шекспировский масштаб вводит в сюжет о Кеннеди архетипическую фигура Отца, и Том Уилкинсон сумел донести этот масштаб, эту глубину до зрителя. Он подавил в фильме всех исполнителей, как в жизни Кеннеди-отец подавлял всю свою семью, да и многих других.
Вообще в сюжете семьи Кеннеди слышен рок, что-то глубоко несовременное, анахроничное. Стоит вспомнить не только об убийстве Джона и Роберта, но и о последующих ударах судьбы по этому семейству – сколько там было несчастий и безвременных смертей (самая последняя – гибель Джона – сына президента, с рождения которого начинается фильм). Повторяю: в этом сюжете без Шекспира не обойтись, а какой нынче Шекспир, когда в конце концов дело решает не судьба, не боги, не сверхчеловеческие силы, а избирательный участок, голоса всячески простых людей. Вспомним, что Кеннеди победил Никсона перевесом всего-навсего в шестьсот тысяч голосов. В фильме братья Кеннеди говорят об этом как о некоем задерживающем факторе в дальнейшей их политике, а отец отвечает: у меня не столько денег, чтобы обеспечить ландслэйт. Ланддслэйт – это обрушивание горных пород, на политическом слэнге – победа с громадным перевесом. Так что и отец Кеннеди не такой гигант, чтобы двигать горы.
Может, нам и не надо Шекспиров – лучше с Бритни Спирс, которая пела и плясала на соседнем канале, куда я уходил во время рекламных перерывов в демонстрации фильма о Кеннеди.
Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/9498095.html
* * *
Сорокин в Америке
Александр Генис: Писатель Владимир Сорокин, которого я, никому не навязывая своего мнения, считаю лучшим прозаиком русской литературы сегодня, пользуется популярностью в странах с тоталитарным опытом – в Германии, Австрии, Японии. Хорошо его понимают и в местах с высоким уровнем коррупции – например, в Мексике. Зато в Америке он известен куда меньше. Из-за этого Сорокину, видимо, перепутав автора с персонажами, в свое время даже отказали в американской визе. Ситуация изменилась, отчасти, надеюсь и потому, что Сорокин стал лауреатом нашей премии ''Либерти'', отчасти, потому что его книги появились в переводе, причем – Джемми Гамбрел, той самой, которая училась у Бродского и чудно перевела Толстую. Мне довезло с Джемми тоже поработать, поэтому я знаю, как повезло Сорокину, приезжавшему в Нью-Йорк к выходу ''Льда''. Должен сказать, что выбор именно этой книги для знакомства мне показался ошибочным. ''Ледяная'' трилогия – эксперимент сомнительный. Зато теперь в Соединенных Штатах в нью-йоркском престижном издательстве ''Фаррар, Страус и Жиру'', где печатался Бродский, вышла лучшая книга зрелого – постсоветского - Сорокина ''День опричника''.